цепи: всё тело опутано тонкой, но прочной нитью — паутиной подлесников. А ещё что на нём только длинная рубашка, причём не его. Поэтому так холодно. Чувство давления в голове было также объяснимо: ему стянули челюсти. Правда, неплотно, всего лишь чтобы избежать укуса.
Йеча дёрнулся ещё раз, и цепи звякнули. Звук усилился эхом и разошёлся по всему огромному пространству. Откуда-то сверху довольно пискнули.
Лист спустился пауком по гобелену. Он был уже вовсе не тем неухоженным немытым заучкой в лаборатории, он был господин Предрассветный: светлая одежда странного для Тянь-Чжунго кроя, роскошная шевелюра, заколотая гребнем на затылке, и общее ощущение прохладной лунной ночи, исходящее от него.
— Хоть ты почти не изменился за эти двадцать плюс-минус лет, но очевидно, что ты стареешь: меня удалось тебя вырубить! Причём почти на двое суток. Но полагаю, что мне помог твой недосып и твой марафон в несколько десятков ли[1].
Что ж, ситуация куда лучше, чем могла быть. Всего лишь Лист. Но Йеча действительно неправ, он поступил до ужаса отвратительно. Придётся извиняться и искупать вину.
— Мфе офень фаль, — еле произнёс пленённый мастер. — Фто я мофу сдфелать?
Лист двигался от стены к нему, ступая изящно, неслышно, скользя как лунный луч по мраморном полу. Его чёрные глаза блестели, отражая свет от немногих ламп: окна были плотно задёрнуты тяжёлыми портьерами. Неизвестно, был ли на улице день или уже ночь.
— Рад, что ты мыслишь в нужном направлении. Как всегда. Почти всегда. — Голос Листа был вкрадчивым и журчащим, но далеко не таким эмоциональным, как во время их встречи. Непонятно, какую эмоцию он сдерживал. Если вообще испытывал. — Но не тогда. Помнишь, как нам было здесь весело? Особенно вот там!
Он указал рукой на большое хозяйское кресло, которое называли троном. Йечу передёрнуло: ещё бы забыть такое! Обшивка там была другой, её поменяли после… после того, что они устроили. Не полностью сами, их подбили люди, такие же пьяные и неадекватные от экстаза. Но всё это в прошлом.
— У тфебя фой флинок, фуфть это фудет гарафтия ифполнения моефо слофа, — снова попытался вести переговоры Йеча. — Мфе нифя нафолго пофифать Каменфые фофны.
Лист подошёл почти вплотную и сел на корточки. Одно колено, правда, хрустнуло. Две чёрные дыры заглянули, казалось, вглубь сознания.
— Знаешь, чего я хочу?
"Откуда, во имя моего погибшего мира?"
Лист широко осклабился и выдохнул:
— Дракона!
Йеча издевательски фыркнул, но тут же его глаза заслезились от боли из-за десятков переплетений нитей, вошедших в его тело. Кажется, на пол закапала кровь.
— Да, дракона, — Лист с показушным равнодушием покачал головой. — Звучит, как луну с неба, да? Но в небесной стране это реальность. Достаточно людей, батрохов, плетунов и йетиманси видели, как ты и какая-то человечишка улетали верхом на бирюзовом драконе. Приведи его ко мне, связав пятицветной верёвкой, и я оставлю в покое не только тебя, но всю твою деревню, где, насколько я понял, живут люди. Мне будет не сильно сложно отравить их газом, а освободившуюся территорию заселить ребятами из Предела, и они будут трудиться в шахте куда усерднее, добывая мне больше металла.
Йечу пробил холодный пот. Возможно, Лист просто запугивает… Но ведь прошло полно времени, он вполне мог стать жестоким, как те, кто мог делать с ним всё что угодно. Собственно, он хотел сделать непоправимое ещё тогда…
— Зафем?
Лист поднял уши.
— Не услышал. Ты не очень чётко разговариваешь, заметь.
Йеча вобрал грудь больше воздуха, хоть это и стоило ему некоторых страданий.
— Зафем. Фебе. Драфон?
— И-и-и, это? — Лист встал. Для йетиманси, стоящего на коленях, он сейчас был просто гигантским. — Понимаешь, драконы накопили в себе кучу энергии, и если её высвободить, можно решить энергетический кризис не только в Пределе, но и во всём Тянь-Чжунго. Вообще я хотел бы найти и рассеять Хуанди Байлуна, но для меня это слишком крупная ящерица. — Он начал ходить вокруг Йечи, касаясь тонкими восковыми пальцами холодных колонн. — Я решу ту проблему, которая преследует Тянь-Чжунго уже полвека, и стану тем, кто будет решать её судьбу. Конечно, восполнение круговорота ци не избавит Тянь-Чжунго от той участи, на которую он сам себя обрёк. Но по крайней мере не придётся так много убивать. Четверть населения людей вместо половины — уже неплохо, скажи? Только для этого надо рассеять не только бирюзового дракона, но и, пожалуй, рыжего феникса, только я не знаю, где его искать.
Он снова сел перед Йечей и схватил его за подбородок.
— Приведи ко мне дракона, и вы будете жить. Правда, недолго. Но смерть единиц — ерунда, когда речь идёт о благополучии целой страны, — он измывательски натянул углы рта: — Не правда ли?
Йеча задумался. Вообще можно согласиться и привести Бирюзу, вот только связать его не замыкающим шнуром пяти стихий — просто иронической штукой, которая почему-то сильно тормозит дракона, — а обычной верёвкой. Лист будет молить о пощаде, но челюсти хранителя Среднего кольца раздавят его голову. Да и вообще: с чего он решил, что ему удастся рассеять дракона? Неужели он не понимает, почему Бирюза ослеп, хотя у него были чудесные лучезарные глаза? Неужели не понимает, что все эти ожоги, следы от вспарываний, порезы — всё это предательство со стороны Тянь-Чжунго по отношению к тому, кто не стал улетать в горы, а остался, чтобы хранить по мере возможности всю эту разновидовую массу? Конечно, постарался и Эдем, но толку обвинять тех, кто вымер в ходе геноцида…
— За тобой проследит моя Аи, а способ у меня есть, я его гидролизую, — Лист точно прочитал его мысли.
Йеча вздохнул и отрицательно мотнул головой.
Подлесник ухмыльнулся.
— Точно?
— Нет! — почти рыкнул Йеча. — Ни фафда! Уфей мефя, фак у фебя фудет меньфе фроблем. Но драфона я фебе не дам. Фы ифиот.
Лист распахнул глаза шире.
— Значит, нет?
Йеча снова мотнул головой. Лист, казалось, сейчас порвёт себе рот.
— Не торопись, я могу заставить тебя передумать…
Десять когтистых пальцев широко растопырились.
Следующие несколько минут были чудовищными: Йече казалось, что его конечности уже перекромсало натянувшимися нитями на сто кусков, что кровь залила уже весь пол и что Лист искренне наслаждается всем этим.
Но вот он перестал тянуть паутину. Она дзынькнула на десять ладов и больно ударила в и без того порезанное тело. За всё это время Йеча максимум рычал, но не заорал от боли во все лёгкие. Он молча и обречённо, опустив голову, повис в паутине, как измочаленная бабочка, которую попытался спасти от паука ребёнок,
