Мои преследователи искали меня повсюду. Но им не приходило в голову, что я скрывался не где‑то на Дону или в Сибири, а жил, можно сказать, почти у них под носом, между Гатчиной и Лугой.
Пока что мне не оставалось ничего другого, как лежать и заниматься изменением своей внешности. Я отрастил себе бороду и усы. Борода, к сожалению, мало изменяла мое лицо, так как она отросла аккуратной каймой, оставляя подбородок и всю нижнюю часть лица совершенно открытыми. Все же к концу сорока дней, благодаря очкам и отросшей шапке густых нечесаных волос, мне удалось принять вид студента — нигилиста 60–х годов.
Я никогда не забуду тех долгих ноябрьских ночей. Мы были все время настороже, Ваня совершенно не отходил от меня. У нас было несколько фанат, и мы были готовы использовать их в случае надобности. Днем было все спокойно, и при солнечном освещении прошлое казалось отдаленным и нереальным. Но ночью я снова переживал все случившееся и весь ужас этой пляски дьявола, начавшейся в нашей стране. Все время меня мучил страх, но не так за мою собственную судьбу, как за безопасность моих гостеприимных хозяев. Как только ночной воздух оглашался лаем собак в соседней деревне, мы вскакивали с постелей и выходили на крыльцо, где стояли с ручными гранатами наготове. Иногда, в первые дни моего пребывания в этом гостеприимном домике, среди ночи меня охватывали приступы отчаяния, и я хотел, чтобы мои преследователи пришли и арестовали меня. Тогда я был бы по крайней мере свободен от своих мыслей и тяжелых переживаний.
Постепенно я начал думать, что большевики, по — видимому, потеряли мой след и что близкая опасность миновала. Через Ваню мне удалось установить связь с Петроградом. Я стал получать новости из столицы. Иногда доверенный посланец приходил проведать меня. Я знал, что мой долг бороться и дальше, служа России до конца. В свое время я объездил всю нашу обширную страну и знал, что наш народ, без различия классов, не пойдет добровольно под ярмо диктатуры. Я знал, что ядовитое влияние бесстыдной большевистской пропаганды быстро прекратится в столице, как только Ленин и его сообщники сбросят свою маску демократизма и патриотизма.
Против захвата Лениным власти первыми подняли голос протеста лидеры Совета крестьянских депутатов. Уже 26 октября они выпустили свое воззвание, объявляя революцию в опасности. Этот исторический документ появился в газете социалистов — революционеров «Дело народа», в номере от 28 октября 1917 года.
8 и 9 ноября два верных друга принесли мне петроградские газеты, в том числе «Новую жизнь» Максима Горького от 7 ноября, где Горький резко выступил против Ленина и Троцкого.
Такая же резкая статья была и в «Деле народа». Эти статьи побудили меня написать открытое письмо от 8 ноября, которое мои верные друзья отвезли в Петроград. Оно было напечатано в газете «Дело народа» в номере от 22 ноября 1917 года.
В эти дни жизнь мне казалась невыносимой. Я предвидел, что в близком будущем Россия испытает самые тяжелые удары.
Капитуляция
18 декабря Крыленко доложил Совету Народных Комиссаров, что русская армия не способна больше сражаться. Германское Верховное командование было, конечно, об этом осведомлено. Между тем в Берлине военная партия непримиримых империалистов, ослепленных идеей мирового господства, выдвинулась на первое место. Умеренный министр иностранных дел фон Кюльман, глава германской делегации на переговорах в Брест — Литовске, открывшихся 9 декабря, был вскоре заменен генералом Максом фон Гофманом.
Когда 2 января 1918 года конференция вновь открылась после продолжительного перерыва, германская делегация настаивала на праве оставить свои войска в Польше, Литве, Белоруссии и Латвии «по стратегическим соображениям».
Общественное мнение в России было ошеломлено. Многие из самых лютых врагов Ленина соглашались сражаться бок о бок с ненавистными им большевиками, когда дело зашло о защите родины. Условия, предложенные немцами, угрожали вызвать раскол даже в рядах компартии. В партийных комитетах больших городов и в Балтийском флоте все громче раздавались протесты и требования прекратить переговоры с немецкими империалистами. Шли толки о возможности революционной войны. Было совершенно ясно, что подобная война приведет к падению Ленина, а с ним и его мечты о превращении России в базу для будущей пролетарской революции на Западе. Ленин понимал, что эти патриотические чувства, возникающие внезапно и охватывающие даже партийных лидеров, должны быть искоренены любой ценой.
Возвращение в Петрогрд
Под конец моего сидения в лесном домике я был занят одной мыслью: пробраться в Петроград и приехать туда до открытия Учредительного собрания. Я считал, что это моя последняя возможность сказать стране и народу то, что я думаю о положении.
В начале декабря двое саней подъехали к нашему домику. Несколько солдат в меховых шапках вылезли из саней, вооруженные винтовками и ручными гранатами. Это были наши смелые верные друзья, приехавшие, чтобы отвезти нас в потайное лесное место по дороге в Новгород.
Это лесное имение принадлежало 3. Беленькому, богатому торговцу лесом. В зимнее время оно было совершенно изолировано от остального мира, и полуразрушенная усадьба была почти погребена под снегом. Сын Беленького служил в гарнизоне в Луге. Он и был организатором моего побега из Гатчины. Теперь он приехал, чтобы забрать меня, как обещал. Мои дорогие хозяева были очень испуганы его большевистским видом, пока он не объяснил им цель своего приезда.
Я переоделся так, чтобы стать похожим на своих спутников. Когда я прощался, моя дорогая хозяйка заплакала и дала мне маленькую иконку, чтоб носить на груди. Эта иконка — моя единственная собственность, которую я вывез из России. Это прощание мне было очень тяжело. Мне нечем было отблагодарить моих хозяев за их доброту. Денег они бы не взяли, а я не был даже в состоянии защитить их от возможных последствий этой их доброты и гостеприимства.
Сын Беленького, я и три или четыре матроса сели в первые сани и двинулись в путь. На вторых, следовавших за нами, ехали еще пять солдат. Никто из встречных не обращал на нас внимания, так как везде тогда было много солдат, дезертировавших с фронта. Мы добрались до нашего места назначения поздно ночью. Была светлая зимняя холодная ночь. Несмотря на угрозы советского правительства всякому, кто окажет мне помощь, эти люди были и очень добры, и даже весело настроены. Своим вниманием ко мне они как бы старались ободрить меня. После недели моей жизни в этой усадьбе Беленький поехал на несколько дней в Петроград и вернулся с предложением нам переехать поближе к столице. Опять мы двинулись на наших санях, вооруженные винтовками и ручными гранатами, распевая солдатские песни, шутя и смеясь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
