Поначалу я предполагал, что Горбачев хочет сам внести ясность, лично ответить на перехлесты, допускаемые иными ораторами. Тем более поводов для такого ответа было предостаточно: во время некоторых выступлений в зале раздавались возмущенные возгласы. Тут бы самое время вмешаться и расставить все точки над «I».
Но Горбачев молчал. Хотя на съезде целая группа ораторов выступила в мою защиту.
Он промолчал даже тогда, когда к нему напрямую обратился с трибуны съезда писатель Валентин Распутин. Под аплодисменты зала он спросил Михаила Сергеевича: как он может прокомментировать утверждения части прессы и отдельных ораторов, будто Лигачев во время зарубежных поездок Генерального секретаря чуть ли не готовит переворот? Почему Михаил Сергеевич никак не реагирует на бездоказательные нападки на Лигачева? Неужели не ясно, кто будет следующей мишенью?
Выступление Распутина было смелым, предельно откровенным и политически точным. В нем, повторяю, содержался прямой, недвусмысленный вопрос Михаилу Сергеевичу.
Но Горбачев и тут не среагировал.
Признаться, в тот раз я внутренне похвалил себя за то, что 18 мая связался с Горбачевым по спутниковой связи и поставил вопрос о публикации «Категорического протеста». Я показал крайнюю степень решимости, отказ повлек бы за собой скандал. На съезде я понял, что в тот раз чувство политика меня не обмануло: если бы вопрос о публикации протеста начали решать, «всесторонне обдумывая», как предлагал Медведев, дело наверняка ушло бы в песок.
Но это так, кстати. А тогда, на первом съезде, я стал раздумывать над вопросом, возникшим непосредственно по ходу событий, вопросом, который впоследствии все более и более занимал меня. Вопрос этот можно сформулировать так: молчание Горбачева в связи с клеветническими нападками на меня — это тактика или стратегия? Если речь идет о тактике, то она заключается в том, чтобы поменьше привлекать внимания к «делу Лигачева». Однако каждому ясно, что такая тактика не срабатывает, она не только не снижает накал страстей, а, наоборот, явно потворствует клеветникам.
Значит,стратегия?
Но в чем ее смысл?
В тот момент у меня еще не было четкого ответа на эти вопросы, ясного понимания происходящего. Оно пришло позднее, в контексте общего развития политической ситуации в стране. И я еще вернусь к своим оценкам.
А сейчас хочу сказать о том, что выступление на съезде Валентина Распутина оказалось поистине пророческим. Не встречая отпора со стороны Горбачева, Гдлян и Иванов быстро исчерпали набор допустимых с их стороны обвинений в мой адрес — а вели они себя, надо сказать, весьма осторожно. Интерес к «героям-следователям» стал ослабевать. Тогда-то они и принялись за самого Горбачева.
Вот тут, на одном из заседаний Политбюро, Михаил Сергеевич и завел речь о том, что клевета в адрес Политбюро не прекращается, более того, ширится.
Я сказал:
— Знаете, почему так получается?
— Почему? — заинтересованно откликнулся Горбачев. Я ответил четко, предельно ясно:
— Потому, что нет у нас Ленина. Он всегда защищал от несправедливых нападок тех, кто работал рядом с ним.
Наступила мертвая тишина.
Горбачев перебирал лежащие перед ним бумаги. Потом, так и не ответив мне, перешел к очередному пункту повестки дня.
Это был единственный случай, когда вопрос о клевете Гдляна в мой адрес возник на заседании Политбюро — возник своеобразно и, конечно, косвенно. Возник, чтобы не получить своего развития. Ситуация сложилась поистине поразительная. Среди членов Политбюро был человек, которого публично подозревали во взяточничестве. И все делали вид, будто ничего такого вовсе и не происходит. Конечно, я отчетливо ощущал сочувствие со стороны Рыжкова, Воротникова, Чебрикова, Зайкова, Лукьянова, Крючкова, Власова, Язова, Бирюковой, Бакланова и других. Дело ведь не в словах, а в человеческой порядочности. Зато Медведев и Яковлев вели себя подчеркнуто равнодушно. А ведь именно средства массовой информации, которыми они занимались, организовали травлю. Как раз те средства информации, главные редакторы которых были утверждены с подачи Яковлева. Я-то хорошо помнил, как все происходило…
Кстати, вызывало немалое удивление, почему Гдлян и Иванов, которые без конца критиковали Политбюро, включая Горбачева, в то же время восхваляли именно Яковлева. Выступая на митинге в Тушине — одном из районов Москвы, Гдлян в пух и прах разнес опубликованное в печати интервью полковника КГБ А.С. Духанина, обвинил органы госбезопасности в том, что они якобы подставляют не тех членов Политбюро. «Мы доверяем Яковлеву. Мы к нему обращались. Он нас поддерживает», — заявил следователь. Чем так завоевал его симпатии Александр Николаевич?
Во многих принципиальных вопросах уже давно расхожусь с Ельциным. С ним у меня были когда-то нормальные отношения, но ход политических процессов переместил нас по разные стороны. К тому же он предал интересы партии, покинул ее ряды. Что ж, такова жизнь. Зато, критикуя друг друга, ни Ельцин, ни я не опускались до прямых оскорблений. Но когда я прочитал книгу «Исповедь на заданную тему» и увидел, что Ельцин особо выделяет симпатиями Яковлева, то, конечно, не мог не вспомнить разговор в Ореховой комнате, где собираются перед заседанием члены Политбюро. Как-то зашла речь о Ельцине, и Яковлев бросил:
— Ельцин — это параноик.
Однако на встрече с общественностью Черемушкинского района Москвы, отвечая на поступивший вопрос, Яковлев сказал: «Ельцин — нормальный политический деятель».
В стране нашей происходят события исторического масштаба, влияющие на судьбы народа. Горбачев, Ельцин, Яковлев, Лигачев — не просто отдельно взятые простые смертные. Судьба распорядилась так, что от каждого из них зависело и зависит слишком многое. Находясь в политическом руководстве КПСС, я соблюдал этику отношений, сдерживал себя, не рассказывал о разногласиях. Правильно ли я поступал? Не знаю… Возможно, это было ошибкой. Но сегодня твердо знаю, что народ наш, судьба которого сейчас лежит на весах истории, должен знать всю правду, знать, кто есть кто. И было бы неверным воспринимать огласку того разговора в Ореховой комнате Кремля как сведение счетов или что-то в этом роде.
В опаснейший, переломный период истории, какой мы переживаем, народ обязан знать, кто им руководит. Тем более если речь идет о «двойных стандартах» политиков.
После первого Съезда народных депутатов нападки на меня еще более усилились. Как я и предполагал, они отчетливо сместились в политическую сферу. Клевета о взяточничестве нужна была только для «компромата» — фактов-то никаких у следователей не было и быть не могло, они это знали прекрасно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
