жизнью членов моей семьи, но и пальцем никого до сих пор не тронул. Ты лжец, который полетел на Морен лишь бы врезать Владу за то, что он посмел меня ударить! Ты лжец, который покупал северянок ради их спасения, а меня заставил поверить в совсем иную версию! Ты лжец, который вечно что-то скрывает от меня и постоянно передо мной надевает маску безразличия, а на деле… – она заминается, ее голос срывается, губы дрожат, дыхание сбивается.
– Что на деле? – сердито уточняю я, пытаясь осмыслить новость, что Каролине стало известно то, что она не должна была знать.
– Это ты мне ответь… – продолжая тяжело и часто дышать, произносит она. – Почему ты на самом деле женился на мне? О какой правде говорил Влад после ужина в кабинете? – выстреливает вопросы, сохраняя прочный зрительный контакт, от которого молекулы воздуха взрываются, накаляя воздух.
Сжимаю челюсть, поняв, откуда растут ноги.
– Подслушивала, значит.
– А у меня были варианты? Вы же оба скрываете от меня все что надо и не надо! А ты больше всех!
– Если я что-то скрываю от тебя, значит, на то есть причины.
– Срать я хотела на твои причины, Титов! Мне нужна правда! Почему ты на мне женился? Ну же! Ответь! Почему? Простой же вопрос, – высекает, вновь срываясь на крик.
Я молчу. Вопрос действительно простой, зато ответ настолько сложный, что застревает огромным камнем в горле, отказываясь выбираться наружу. Хотя так было не всегда. Когда-то для меня ничего не стоило во всем признаться честно. И я собирался сказать Каролине о том, что она для меня на самом деле значит, однако эта девчонка сделала все возможное, чтобы напрочь отбить у меня это желание.
Она сбежала. Сбежала к бывшему, потеряв не только мое доверие, но и уважение. А потом продолжала вести себя так, будто это я предал ее. Будто это я сбежал, не поговорив нормально обо всем.
И нет, я не считаю, что существование договора с Владом – это веский повод для ее взбалмошных действий. Черта с два! Договор – это норма в нашем мире. На всех Золотых девушек его заключают. Каролина никакое не исключение. А слежка – всего лишь мера предосторожности. С такой проблематичной девчонкой, как Каролина, иначе было нельзя. Она и сама бы это поняла, если бы перестала злиться и обижаться.
– Ну чего ты молчишь? Язык проглотил?! – кричит она, снова ударяя меня по груди. – Отвечай! Почему ты на мне женился?!
– Успокойся.
– Нет! Не успокоюсь! И, обещаю тебе, Дима, продолжу вести себя, как придурошная, если ты не ответишь! Ты любишь меня?! – ее голос трескается на последних словах, руки в очередной раз сжимаются в кулаки и бьют меня по груди. – Любишь?!
– Я сказал – успокойся! – тоже срываюсь на крик и перехватываю ее запястья, но Каролина не планирует сдаваться. Режим «брыкающаяся истеричка» врублен на полную мощность, она продолжает вырываться.
– Отвечай! Кому говорю? Отвечай! Сколько можно врать мне?! Скажи правду! Скажи! Ты любишь меня или нет?! – вопит она, игнорируя тот факт, что своими извиваниями снова вынуждает меня причинять ей боль, усиливая хватку пальцев на руках. Зато это замечаю я и свирепею. Из-за ее истерики. Из-за ее поведения. Из-за ее криков и бунта, от которого я знатно устал.
– Успокойся, блять, дура! Сколько можно?! – хватаю ее за плечи и встряхиваю, как тряпку, наконец вынуждая замолкнуть, и кричу ей в лицо: – Не люблю я тебя! Слышишь?! Не люблю!
Вот и все. Каролина не просто замирает, а будто прекращает дышать и бледнеет, пока в зеленом взгляде загорается целая палитра эмоций, из которых сильнее всего выбивается неверие.
– Нет? – Смотрит так изумленно, словно была на сто процентов уверена, что услышит другой ответ, однако…
– Нет, – подтверждаю я и наблюдаю, как теперь в глазах Каролины по цепочке маршируют недоумение, сомнение, осмысление и… разочарование. Такое жестокое, что ее взгляд быстро наполняется слезами и тускнеет, а сиплый голос еле удается расслышать.
– Господи… Какая я дура, – выдыхает она и делает шаг назад.
Я позволяю и отпускаю ее руки, уверенный, что держать ее больше нет необходимости. Нападать она не станет. И оказываюсь прав. Вместо нападения Каролина, не отрывая от меня рассеянного взгляда, делает еще один шаг назад.
– Какая же дура, – повторяет еще тише, обращаясь скорее к самой себе, и совершает третий шаг от меня, а за ним хочет сделать четвертый, но вдруг в комнате раздается треск.
Я успеваю лишь бросить взгляд вниз и увидеть сломанный каблук, как Каролина летит прямо в груду осколков и в нескольких местах ранит правую ладонь с предплечьем.
– Блять! – ругаюсь я в унисон с ее болезненным стоном. Каролина поднимает дрожащую окровавленную руку и бездумно прижимает ее к груди, пачкая себя кровью, пока по щекам уже вовсю начинают стекать слезы.
– Не двигайся. Сиди на месте, – приказываю, заметив, что она пытается встать самостоятельно, елозя задницей по осколкам, из-за чего, помимо рук, царапает еще и кожу бедер.
Вижу это, и едкая боль порабощает все тело. Стремительно. Даже сказал бы, молниеносно. Словно каждая царапина на ее коже отражается на мне глубокой раной.
Наклоняюсь, чтобы взять ее на руки. Каролина предсказуемо бубнит «Не надо, я сама, не трогай меня», но я не обращаю внимания и с легкостью поднимаю ее с пола. К счастью, она больше не сопротивляется. К несчастью, продолжает болезненно морщиться и плакать, пока я несу ее до дивана, когда сажаю на мягкую поверхность и когда умещаюсь на колени между ее ног, требуя показать поврежденные предплечье и ладонь. Однако плачет она не только из-за физической боли. Это ясно без слов и пояснений. По одним лишь печальным глазам, в которых непрерывно плещется глубокое разочарование.
В комнате, в которой совсем недавно гремели выстрелы и наши крики, теперь воцаряется гробовая тишина. Кажется, я даже слышу, как тикает стрелка на моих наручных часах, пока скрупулезно осматриваю царапины, проверяя, не застряли ли в них мелкие крупицы стекла.
Каролина молчит и не двигается, только шмыгает носом, словно маленькая девочка, и работает пушистыми ресницами, срывая с глаз новые слезы, на которые невыносимо смотреть, но я смотрю…
Мучаюсь и смотрю то на ее заплаканное лицо, то на окровавленные руки и четко понимаю одно – мы заигрались. Очень сильно заигрались. Особенно я, что глупо и непростительно, учитывая мой возраст. Однако, когда дело касается пресловутых сентиментальных чувств, то возраст, мудрость, опыт и знания не всегда становятся помощниками. Иногда это все просто стирается, побуждая поступать
