— Все, — сказал Стадлер и хлопнул себя по колену. — Комедия окончена, как говорил… Кто же говорил? Похоже, я и сам стал цитировать какую-то оперу. Кто-то из вас обещал назвать имя убийцы и утверждал, что я смогу записать признание. Ну?
— Да вот, — мягко произнес Фридхолм. — Убийца, если хотите, этот молодой человек. Без заранее обдуманного намерения, конечно. Сам-то он, похоже, ни сном, ни духом… Хотя мог бы и догадаться. А признание…
— Господи, — Бочкарев выглядел так, будто до него вдруг дошло, что жить ему осталось не больше суток. — Господи, боже ты мой… Но я же… Черт, вы правы, почему я…
— Ну-ну, — подбодрил Фридхолм. — Скажите ему.
Бочкарев встал. Сделал шаг к столу, он стал похож на сомнамбулу, глаза его были широко раскрыты («Будто атропин закапали», — мелькнуло в голове Фридхолма), но что он видел в этот момент? Подойдя к столу, он уперся обеими руками в столешницу. Стадлер мгновенно оказался рядом, а Фридхолм сидел неподвижно, смотрел на Бочкарева, ждал.
— Я убил, да… — пробормотал физик. — Получается, что все-таки я.
Ноги у него подогнулись, он упал бы и, может, ударился бы об угол стола виском, и тогда возникли бы новые ветви реальности, в одной из которых русский физик оказался бы мертв, но, к счастью, Стадлер успел подхватить падавшее тело, и в ветвях Многомирия, образовавшихся в результате этого инстинктивного действия, Бочкарев все-таки остался жив — наверняка в некоторых из этих ветвей он даже сознания не потерял, а только посмотрел на Стадлера удивленно и пробормотал: «Что это со мной, кажется, я совсем расклеился»…
— Что это со мной, — пробормотал физик, когда старший инспектор усадил его на стул и для профилактики влепил затрещину, от которой голова Бочкарева дернулась, а способность соображать вернулась, будто затычка, на какое-то мгновение выпавшая из щели в сознании. — Что со мной, я, кажется, совсем расклеился…
— Коллега, — осуждающе сказал Фридхолм.
— Оставьте вы, ради Бога, ваши европейские… — буркнул Стадлер. — Вы запись случайно не выключили?
— Нет, — коротко сказал Фридхолм. — Признание записалось, если вы об этом спрашиваете.
— Как он это сделал? — спросил Стадлер. — Признание — замечательно, но — доказательства?
— Он все расскажет, — пожал плечами Фридхолм. — Проблема, знаете ли, была в том, что он никак не мог заставить себя принять эту мысль… Ну, что все произошло по его вине… Это действительно трудно, даже если знаешь точно, как все было. А он мог только догадываться. И нужно было ткнуть его носом, чтобы…
— Замечательно, — сказал Стадлер, — теперь ткните носом меня. Я готов.
— Значит, будете слушать? — устало спросил Фридхолм.
— Если убийца признался, я готов слушать его хоть сутки. Мистер, может, хотите выпить?
Бочкарев кивнул.
Номер 17 (35). Монолог
Конечно, вы правы, майор. Я все время держал в памяти самую главную улику… нет, скорее причину… или… Этому еще нет названия в криминалистике, придется придумать, потому что теперь, когда стало понятно, как порой случаются самые неожиданные совпадения и почему множество преступлений остаются не только не раскрытыми, но и не зафиксированными… Мысли у меня все еще путаются, это так неприятно… ужасно… Давайте я буду с самого начала, хорошо? А то собьюсь, только не прерывайте меня, да?
Как-то все это началось одновременно. Я имею в виду — моя работа в Бостоне, знакомство с Томой… Тамарой Беляевой. Она, конечно, никакого отношения к этой трагедии не имеет, но, если бы не наше знакомство, я бы не заинтересовался этой оперой, «Густавом»… Нет, давайте так. Майор правильно понял мои статьи: мироздание постоянно ветвится в результате того, что наше сознание каждое мгновение совершает выбор. Принять ванну или душ? Написать письмо или подождать? Пойти на вечеринку или остаться дома? Тысячи, десятки тысяч вариантов выбора ежедневно… И всякий раз мир ветвится, потому что в природе осуществляются все варианты вашего выбора. Вы решаете принять ванну, но тут же возникает ветвь мироздания, где вы идете в душ. Это лишь выглядит парадоксом, в физике теория Многомирия сейчас, пожалуй, популярнее даже теории относительности или теории суперструн. Первую статью об этом написал Эверетт в 1957 году, и тогда оппонентом американского физика выступил Нильс Бор. Эверетт предложил новую интерпретацию квантовой механики. Как потом выяснилось — это была новая интерпретация всего мироздания…
Я говорил, что меня увлекла лекция Вайнберга в Бостоне? Недели через две после моего приезда он читал на факультете лекцию «Объективная реальность Многомирия». Вы слышали о Вайнберге? Это Нобелевский лауреат, ему сейчас под восемьдесят, но такая светлая голова… С ветвлениями миров в физике сейчас примерно такая же ситуация, какая была сто лет назад, когда появилась теория относительности. Одни говорили, что это чепуха, другие — что это гениально. В конце концов, теорию относительности приняли все, и с теорией многомирия это произойдет вне всяких сомнений. Теория развивается быстрее, чем средний физик — не говорю о среднем обывателе — способен воспринять… В общем, мы с Вайнбергом… как это звучит, подумать только — мы с Вайнбергом… Но он действительно согласился стать моим куратором, и мы вдвоем сделали несколько работ по теории ветвлений. Сначала речь шла о стандартных моделях, когда сознание выбирает будущее, в котором ему предстоит жить. На одном из семинаров года два назад я докладывал свой расчет, а Вайнберг сказал, что надо бы обратить особое внимание на обратные процессы. Относительно прямых, мол, уже существует приемлемый консенсус среди физиков, а с обратными процессами — никакой ясности. Обратные — это те же ветвления, но не в будущее, а в прошлое. И склейки тоже — не с теми ветвями, которые относительно нас находятся в настоящем времени, а с такими, что ушли по времени вперед… Или назад, это все равно, ведь если они ушли вперед, то мы по отношению к ним позади во времени, верно? И если обратить ситуацию… Из уравнений Шредингера это, кстати, следует однозначно, тут никто и не спорит. Разногласия начинаются, когда описывают не микропроцессы, а явления нашего мира, в котором мы живем. На самом деле… Да, вот, хотя бы такое событие, как смерть Сталина… Э-э, вы, конечно, знаете, кем был Сталин? Для России это… Конечно, я мог бы взять пример и из истории Соединенных Штатов или… Нет, не Швеции, здесь я не так уж… Короче говоря, известно, когда Сталин умер, но никто не знает точно — от чего. Сам или ему помогли, а если помогли, то кто именно и как… На этот счет есть несколько исторических версий, каждая претендует на то, чтобы быть единственно верной, историки спорят и будут спорить, пока не проникнутся идеями Многомирия, пока не согласятся, что справедливы все исторические версии — без исключения. Все — пять их там было или двадцать — имели место в реальности, потому что дерево времени ветвится не только в будущее, но и в прошлое. Десятки различных прошлых, как ветки, срастающиеся в единый ствол, приводят к одному и тому же моменту в настоящем, и вы не можете определить — нет пока такого способа, — какая именно ветвь прошлого соответствует вашему настоящему. Все ветви истории реальны, все существовали, как будут существовать сотни, да что сотни, миллионы ветвей будущего, рожденного единственным вашим сегодняшним решением…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
