...За пять минут до назначенного времени машина Юргенса остановилась у резиденции Марквардта. Гельмут уже ожидал, и по его виду можно было определить, что он волнуется.
Юргенс подошел, взял его под руку и быстро заговорил.
Гельмут заинтересован во всем не меньше, а даже больше его. Он должен поехать и встретиться вместо Юргенса с человеком Шурмана. Он прилетел на самолете. Надо рассказать ему все откровенно. Он находится на аэродроме и должен в половине двенадцатого улететь дальше, в Берлин. Он будет одет в серый пиджак, в руках тросточка и желтый чемодан. Место встречи — у правого входа в зал. Пароль: «Вы не видели здесь девушку с собачкой?». Ответ: «Она прошла мимо».
Гельмут мысленно повторил условия встречи и вдруг спохватился: а как он отлучится? Ведь он, пожалуй, нужен будет шефу.
— Это я беру на себя, — сказал Юргенс. — Еще одна деталь — вы кого-нибудь, кроме меня, информировали об этом?
— Вы что? — возмутился Гельмут.
— Тогда зайдемте к нему вместе. Говорить буду я, — и оба вошли в дом.
Марквардт сидел один. Увидев вошедших, он сухоофициально обратился к Юргенсу:
— Что у вас за горячка? Чем вы заняты и куда торопитесь?
Юргенс доложил. У него деловое свидание в одиннадцать часов на аэродроме. Человек приезжий. Срывать встречу нельзя.
— Ерунда! Пошлите кого-нибудь из своих сотрудников. Вы нужны мне...
Но ему некого послать. Поездка займет полчаса. Он бы очень просил шефа поручить встречу господину Гельмуту.
— Не возражаю. Введите его в курс дела... Пожалуйста...
Юргенс и Гельмут вышли.
— Слава богу, — вздохнул Юргенс, — мы спасены... Вы все помните?
— Помню.
— Подъезжайте прямо к аэродрому, в вашем распоряжении пятнадцать минут... Торопитесь, другой такой возможности мы уже не получим, — и Юргенс скрылся в кабинете шефа.
Утром полицейские доставили в резиденцию Марквардта труп Гельмута.
— Я не мог понять, куда он исчез, и вот пожалуйте, — тихо сказал Марквардт.
Полицейский инспектор осмотрел труп, лежащий на полу приемной.
Вместо единственного глаза на лице Гельмута зияла дыра. Вторая пуля застряла в кишечнике.
— У нас в городе происходят невероятные вещи, — сказал инспектор, — что ни ночь — новость. Ну что же, чадо везти тело в морг. Вам оно теперь, пожалуй, больше не нужно...
6
Альфред Вагнер и его работник склонились над небольшой картой Европы.
Подчеркнув города, освобожденные Советской Армией, работник обратил внимание Вагнера на запад, на Францию. За июнь и часть июля союзники овладели городами Байе, Форминьи, Лизон, Гранкан, Карантан, Шербур, Кан, Ла-э-Дю-Пюи, Сен-Ло. Пришлось подчеркнуть и их.
— Часы истории отбивают свое время, — проговорил Вагнер, — дело идет к развязке. Это понятно даже мне, невоенному человеку. — Шлепая по полу ночными туфлями, он подошел к этажерке и, взяв пачку газет, положил ее на стол.
В каждую газету были вложены листки разноцветной бумаги, указывающие отмеченные места. Вагнер стал просматривать статьи.
— Господам, которые пишут, мало дела до народа, — заметил он. — Они рассуждают, говорят красивые фразы, высказывают свои мысли. — Вагнер вздохнул и приблизил к глазам страницу. — Эти писаки думают, что они в состоянии успокоить людей и вселить веру. Они горько ошибаются. Люди думают о завтрашнем дне. — Вагнер посмотрел поверх страницы на Алима. — Ты, конечно, понимаешь, что значит для народа завтрашний день. Это трагический момент.
— Скажите, Альфред Августович, — спросил тихо Алим, — вам жаль свою страну, которая на ваших глазах идет к гибели?
Вагнер задумался. Вопрос собеседника своей прямотой причинил острую боль сердцу. Он, старик, часто сам мучился этим вопросом и не раз задавал его себе; ведь он немец, разве мог он не спросить себя об этом в такие тяжелые дни. Вагнер с грустью посмотрел на Алима.
— Мне жаль мой народ, — сказал он просто и искренне. — Нравственная кабала достигла у нас невиданных размеров. Гитлеровцы отбросили нас на тысячи лет назад, они грубой силой столкнули с правильной дороги целый народ... и не только столкнули, но и заморили его... и народ отупел, начал умственно вырождаться... Такие пороки, как разврат, кровосмешение, раболепство, угодничество, ложь, насилие, стали обычным явлением. Сотни тысяч изнывают в лагерях. Кровью народа пропитана вся Германия. Тяжело! Очень тяжело быть свидетелем таких страданий людей.
— Я думал почему-то, что немцы не дадут Гитлеру поднять руку на советскую страну, а вышло совсем другое, — сказал Алим.
— Ты прав, — согласился Вагнер, — мы много думали, а мало делали. Точнее сказать: мы думали одно, а делали другое, а вы, русские, советские люди, делали то, что думали. Вы меньше говорили, больше делали. В этом ваше преимущество. К немцам можно предъявить много претензий...
Во дворе послышалось тихое кошачье мяуканье. Вагнер и Алим переглянулись. Мяуканье повторилось.
— Смотри тут, — сказал Вагнер, показав кивком головы на винтовую лестницу, ведущую в мезонин, — я сейчас вернусь.
Выйдя во двор, старик остановился и прислушался. До его слуха долетел едва слышный шорох, идущий из глубины сада. Вагнер опустился со ступенек и уверенно зашагал по тропинке. Около кирпичной стены на корточках сидел мужчина, лицо которого в темноте разглядеть было невозможно. Когда к нему приблизился Вагнер, он поднялся и протянул старику руку. В руке был небольшой сверток.
— Это надо передать Генриху... Пока все. Я пошел..
— Ну, как? — поинтересовался Алим, когда Вагнер возвратился в дом.
— Все хорошо. — Старик, подойдя к лестнице, ведущей наверх, прислушался. — Улеглись, наверное, — что-то тихо. Пойдем и мы на покой...
...Алим, молодой, здоровый, давно уже спал, сладко похрапывая, а Вагнер все ворочался. Ему не спалось. Он думал о своих новых квартирантах.
В их распоряжение был предоставлен мезонин, состоящий из двух небольших, но очень удобных комнаток. Квартиранты вели себя хорошо, старались ничем не стеснять хозяина. Но Вагнера многое в них удивляло. Прежде всего, он вскоре догадался, что они не немцы. Правда, они хорошо владели языком, но по нескольким выражениям, фразам он установил, что квартиранты — русские. Так именно говорят русские, овладевшие немецким языком не в Германии, а в России. И это открытие взволновало старика. Что заставило этих молодых, видимо, образованных людей изменить своей родине и связать свою судьбу с нацистами? Зачем они забрались так далеко? Что хочет из них сделать Фохт? Вопросов было очень много, и ни на один из них Вагнер не мог ответить.
Но, как бы то ни было, одно казалось Вагнеру несомненным — в его доме изменники, предатели. А такой сорт людей требует прежде всего осторожности, бдительности. Старик в первый же день предупредил об этом Алима, и тот полностью согласился со своим хозяином.
