Император Андроник I знал уже об измене Кантакузина-младшего, о восстании в западных провинциях - Фессалониках, Стримоне и Македонии, о движении в сторону Босфора взбунтовавшейся армии и примкнувших к ней добровольцев. Но беспечно бездействовал, проводя лето 1185 года в загородных имениях со своим постоянно сменяющимся гаремом. Ненадолго появившись в столице, на взволнованные доклады секретаря и министров отвечал равнодушно, с полузевотой: дескать, ничего, ничего, повода для паники я не вижу; распорядился так:
- Их идея - заменить Комнинов на Ангелов. Если мы убьём Алексея, Исаака и членов их семей, выбьем почву у мятежников из-под ног. Действуйте, друзья. Мне ж хотелось ещё понежиться под последними жаркими лучами сентябрьского солнышка. Становлюсь сентиментален. Даже плачу иногда под жалобные мелодии флейты. Жизнь уходит! Как не насладиться ея остатками?
И уехал. Жизнь действительно быстро уходила. Он не представлял, с какой скоростью.
Поутру 10 сентября флот мятежников занял боевые позиции на Босфоре, а восставшие войска окружили город. Толпы простолюдинов хлынули к воротам, смяли караульных гвардейцев, сбросили засовы и приветствовали отряды Кантакузина, заходившие в Константинополь. В это время императорские клевреты попытались придушить Исаака Ангела, всё ещё сидевшего под арестом в Вуколеоне, но толстяк и его охрана защищались стойко, отразили несколько атак нападавших и дождались наконец помощи извне: во дворце появились их сторонники. Те сломили противников, вывели Исаака на балкон, и Андроник Кантакузин объявил его новым самодержцем.
Янка же, в мужском платье, во главе группы всадников поскакала арестовывать «лысого Приапа». Но, увы, опоздала: сын Ирины-Добродеи, взяв с собой юную жену-француженку и любимую наложницу-флейтистку, скрылся из имения. Он переоделся в наряд русского купца, в русские кафтаны облачил своих женщин и на русской ладье беспрепятственно отчалил от пристани Золотого Рога. Впрочем, далеко им уйти не позволили: корабли бунтовщиков, перекрывшие Босфор, их догнали и остановили. Кто-то узнал Андроника Комнина. Беглецов связали и препроводили на берег. Там уже ждала Янка с своими головорезами. Увидав её, бывший император рухнул на колени и, сложив ладони молитвенно, возопил:
- Не казни! Пощади, любимая!
В кожаных штанах, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, та напоминала своего отца - князя-изгоя Ивана Берладника перед схваткой его с Якуном. В голубых глазах русской можно было прочесть крайнюю брезгливость. Женщина задала вопрос:
- Помнишь, как я просила тебя помиловать Фёдора? Свесив лысую голову, свергнутый владыка молчал.
- Помнишь, как заклинала именем твоей матери, именем Настеньки и нашей дочери Зои?
Он стоял на коленях не двигаясь.
- Помнишь, как я сказала, что тем самым подпишешь себе смертный приговор? Этот час настал. У меня к тебе не осталось никаких чувств - лишь одно презрение.
У Комнина потекли из глаз слёзы. Посмотрев на Янку, жалобно сказал:
- Каюсь. Виноват. Прояви великодушие, отпусти меня и мою жену. Мы уедем на Русь, к брату Ярославу. Больше никогда на Босфор не сунусь.
Но она только рассмеялась ему в лицо:
- Посмотри на себя, Андроник. Ты, имевший всё, от рождения награждённый Богом красотой и талантами, силой и здоровьем, воплотивший в себе мудрость древних эллинов и энергию русских! Мог бы стать выдающимся императором и войти в историю как объединитель земель, преобразователь страны. А стоишь в пыли на коленях и скулишь, как обделавшийся кобель, старый, лысый, мерзкий. Нет прощения тем, кто потратил зря свой господний дар! Тем, кто промотал такое сокровище, жаждя удовольствий для себя, ничего не давая людям. Все, обиженные тобою, жаждут мести. И от имени их и себя говорю тебе: будь же проклят и умри в мучениях!
Люди, окружавшие Янку, одобрительно заревели. Обращаясь к черни, дочь Берладника заявила:
- Отдаю его вам. Делайте что хотите. - Повернулась и, вскочив на коня, ускакала прочь.
Действия толпы трудно описать без смущения. Бывшему правителю отрубили правую кисть и проткнули ножом левый глаз. Догола раздев, посадили на хромого верблюда и возили по улицам. Без конца забрасывали палками и камнями. Иногда сволакивали на землю и пинали ногами. Родственники обесчещенных женщин мазали его ноздри калом и мочились прямо в лицо. Кто-то обдал Андроника кипятком. Оказавшись на ипподроме, горожане привязали Комнина за ноги к перекладине, принялись опять избивать и колоть в пах кинжалами. Между тем сын Ирины-Добродеи не терял сознания ни на миг. Лишь стонал и молился. Но в конце четвёртого часа не стерпел издевательств и забился в агонии. Всё кругом радостно захлопали. Неожиданно он опять очнулся и с каким-то детским удивлением стал разглядывать целым правым глазом окровавленную правую руку, поднеся её непосредственно к носу. Голос из толпы крикнул: «Во, глядите, он и перед смертью жаждет напиться крови!» Люди бросились на несчастного и топтали яростно. А потом в ужасе отхлынули, кто куда разбежались, бросив посреди ипподрома кучу растерзанного мяса и внутренностей, некогда называвшихся всемогущим владыкой Византийской империи.
Так в Царь-граде поменялась правящая династия.
Новые заботы сразу навалились на Исаака Ангела. Как предохранить страну от развала? Уберечь от нового нашествия крестоносцев? Усмирить непокорную Болгарию?
Только Янке не было уже до этого дела. Выполнив свою миссию, отомстив сполна, женщина собиралась на Русь, чтобы со своими детьми поселиться у брата Чаргобая. И, возможно, подсобить ему сесть-таки на принадлежавший Ивану Берладнику вожделенный галицкий трон.
Глава вторая
1
Это десятилетие изменило многое и на Руси.
Осенью 1173 года, убежав по подземному ходу из кремля, Чаргобай и Владимир-Яков подались на Волынь. Вновь нашли прибежище в Луцке. Вскоре туда прибыла из Польши Ольга Юрьевна с Поликсенией, Гошкой и родившимся незадолго до этого Гришкой. Луцкий князь Ярослав Изяславич обещал им выделить волость, чтобы жили себе в спокойствии и зализывали нанесённые Осмомыслом раны.
Но правитель Галича справедливо считал, что мятежники нанесли ему раны покрупнее. И весной 1174 года бросил к Луцку несколько полков во главе с Избыгневом Ивачичем (вместе с ним воевали наёмники из Польши). Испугавшись разорения своего города, Ярослав Изяславич вежливо, но настойчиво попросил Долгорукую и её родных удалиться. Те бежали на юго-восток, через Чёртов Лес мимо Киева, и прибились к младшему брату Ольги - Михаилу Юрьевичу, правившему в городке Торческе, рядом с Переяславским княжеством.
Всё бы ничего, и Михалка (так в семье называли князя) принял сестру с подобающим пиететом, а племянника с удовольствием потчевал собственным домашним вином; но Владимир поссорился с Чаргобаем, и нормальная жизнь пошла наперекосяк. Главное, повздорили из-за ерунды - Ростислав обозвал Якова горьким пьяницей, двоеженцем и недоумком, Яков же Ростислава - выродком и дубиной. Завязалась драка, и конечно же сын Берладника страшно отметелил сына Осмомысла: поломал ему челюсть, два ребра и подбил оба глаза. Ольга Юрьевна с братом Михаилом не могли стерпеть: по её наущению Долгорукий-младший приказал Чаргобаю убираться из Торческа.
Янкин брат решил отправиться в город Туров, где сидел Святополк Юрьевич. (Раненный в сражении за кремль в Галиче, тот лишился ноги и едва не умер; Осмомысл пожалел увечного и позволил слугам увезти его восвояси.) Но до Турова Чаргобай не доехал: по дороге был захвачен гридями Избыгнева Ивачича и доставлен пред ясны очи Ярослава. Зная о его роли в мятеже и в сожжении Настеньки, галицкий правитель повелел отрубить ему голову. (Подавляя восстание, князь казнил многих непокорных, в том числе и предателя Кснятина Серославича).
Но за Чаргобая неожиданно вступился давний друг последнего - князь смоленский Давыд…
Тут необходимо сделать отступление.
Если помните, много лет назад старший сын Долгорукого - Андрей Боголюбский, не терпевший мачеху - византийку Елену, выставил её со своей Суздальской земли, и она с младшими детьми подалась на родину в Константинополь. Ну, так вот: в 1173 году самый юный из детей Долгорукого - Всеволод Юрьевич - возвратился на Русь. Он ни у кого не нашёл прибежища - ни в Галиции, полыхавшей распрями, ни у старшего брата в Суздале. Поскакал к Михаилу Юрьевичу в Торческ, но нежданно-негаданно угодил в лапы к Давыду Смоленскому, враждовавшему с Боголюбским.
Но теперь Давыд предложил Осмомыслу обменять Чаргобая на Всеволода, благо тот - брат его супруги. Ярослав вначале повелел отказаться (Ольга Юрьевна находилась в бегах - надо ли вообще помогать её родичу?), но потом решил совершить, словно в шахматах, комбинацию в два хода. Первый - отдать Чаргобая и заполучить себе Всеволода. А затем выменять его на скрывающегося в Торческе сына Якова…
