Никогда в жизни мне не приходилось испытывать большего унижения. Я наклонилась, чтобы поднять с пола платье, но у меня так тряслись руки, что я не могла ухватиться за скользкую, тонкую ткань. Тогда я взяла шаль и завернулась в нее. Рыдая, тяжело дыша, я полуголая выскочила из комнаты и помчалась подальше от него, от его любви, которая, как я теперь поняла, существовала только в моем воображении. С тех пор я ни разу не видела Шамса. И из своей комнаты я тоже ни разу не вышла. Дни и ночи я лежала на кровати, не в силах подняться. Прошла неделя, потом другая, и в конце концов я перестала считать дни. Силы окончательно покинули меня.
Никогда не думала, что у смерти есть запах. Причем сильный запах, как у соленого имбиря или сосновых игл, только более резкий и горький, однако не неприятный. Я почувствовала его, когда он появился в моей комнате, обволакивая меня, словно густой сырой туман. У меня началась лихорадка, я теряла сознание и даже бредила. Меня навещало много друзей и соседей… Керра не отходила от моей кровати. У нее посерело лицо, ввалились глаза. Гевхер стояла по другую сторону кровати, улыбаясь своей милой улыбкой, от которой у нее на щеках появлялись ямочки.
— Проклятый еретик! — сказала Сафия. — Он разбил сердце бедной девочке. Все из-за него!
Я попыталась возразить ей, однако голос мне отказал.
— Зачем ты так говоришь? — возразила Керра. — Все в руках Божьих. Как можно наделять смертного человека могуществом Бога?
Однако Керру никто не слушал, а я была в таком состоянии, что не могла никого ни в чем убедить. Впрочем, очень быстро я поняла, что бы я ни сказала, результат был бы тот же. В моей болезни люди, не любившие Шамса, нашли еще одну причину для своей ненависти, но я сама не могла не любить его несмотря ни на что.
В конце концов я впала в то состояние, когда все цвета сливаются в один белый цвет, а все звуки напоминают монотонное гудение. Я перестала узнавать людей и различать слова.
Не знаю, навещал ли меня Шамс. Наверное, нет. Даже если бы он и захотел повидать меня, женщины не пустили бы его в комнату. А может быть, он все же приходил, сидел возле моей кровати и часами играл на своем нее, держа меня за руку или молясь за меня. Хотелось бы верить.
Так или иначе, это больше не имело значения. Я не сердилась и не обижалась на него. Это было проявлением настоящей доброты и утешения Господа, да и объяснением всему. За всем этим была прекрасная любовь. Спустя десять дней после того, как я явилась к Шамсу, надушенная и одетая в шелк, спустя десять дней после того, как я заболела, я оказалась в реке небытия и поплыла в полном согласии с собственным сердцем, чувствуя, что это, вероятно, и есть самое глубокое прочтение Кур’ана — глоток вечности!
Поток нес меня от жизни к смерти.
Элла
3 июля 2008 года, Бостон
Бостон еще никогда не был таким живым и таким красочным, думала Элла. Неужели до сих пор она была слепа к его красоте? Азиз пробыл в Бостоне пять дней. И каждый день Элла ездила из Нортгемптона в Бостон, чтобы повидаться с ним. Они скромно завтракали в «Маленькой Италии», побывали в Музее изящных искусств, подолгу гуляли в парках Бостон-Коммон и Уотерфрант, наблюдали за китами в аквариуме, пили кофе в маленьких кофейнях на Гарвард-сквер. И еще они беспрерывно что-то обсуждали, например кухни разных стран, способы медитации, искусство аборигенов, готические романы, изучение птиц в природе, садоводство, выращивание помидоров, толкование снов, причем все время перебивая друг друга. Элла и не помнила, чтобы она когда-нибудь так много говорила.
Оказываясь на улице, они старались не касаться друг друга, однако то и дело попадали в неловкое положение. Элла начала подумывать о том, почему бы им не взяться за руки? В ней вдруг проснулась смелость, о которой она никогда даже не подозревала. Она в ресторанах и на улицах брала Азиза за руку, целовала его. Ей не только было безразлично, что их видят, — ей даже хотелось, чтобы их видели. Несколько раз они вместе возвращались в отель и каждый раз были невероятно близки к тому, чтобы заняться любовью, однако этого не случалось.
Утром того дня, когда Азиз должен был лететь обратно в Амстердам, они пришли в его номер. Там стоял чемодан как отвратительное напоминание о близкой разлуке.
— Я должна тебе кое-что сказать, — проговорила Элла. — Наверно, я слишком долго собиралась.
Азиз поднял одну бровь.
— Я тоже должен тебе кое-что сказать, — с тревогой в голосе произнес он.
— Тогда ты первый.
— Нет, ты первая.
Все еще улыбаясь едва уловимой улыбкой, Элла опустила глаза, собираясь с мыслями.
— Еще до твоего приезда в Бостон мы с Дэвидом однажды вечером имели долгий разговор. Он спросил о тебе. Как ты понимаешь, он без разрешения прочитал мою почту. Я очень разозлилась на него, но скрывать правду не стала. То есть правду о нас.
Со страхом Элла подняла глаза, не зная, как Азиз отреагирует на ее следующие слова.
— Короче говоря, я сообщила мужу, что люблю другого.
С улицы донесся вой пожарной сирены, перекрывший все другие звуки. Элла почувствовала опасность, но не остановилась на пол-пути.
— Звучит ненормально. Знаю. Я очень много думала об этом. Но я хочу поехать с тобой в Амстердам.
Азиз подошел к окну и поглядел, что происходит на улице. Недалеко над одним из домов поднимался в небо густой черный дым. Азиз молча помолился за людей, которые жили в этом доме, потом медленно заговорил, и у Эллы сложилось странное впечатление, что он обращается ко всему городу.
— Я буду рад взять тебя с собой в Амстердам, но не могу гарантировать тебе счастливого будущего.
— О чем ты? — с опаской переспросила Элла. Он подошел, сел рядом, взял ее руки в свои и, рассеянно поглаживая их, сказал:
— Когда ты в первый раз написала мне, в моей жизни было очень нехорошее время.
— Ты хочешь сказать, в твоей жизни есть другая женщина?..
— Да нет, любимая, нет. — Азиз усмехнулся, но вскоре на его лицо вновь вернулось серьезное выражение. — Ничего такого. Однажды я написал тебе о трех этапах в моей жизни, помнишь? Три первые буквы в слове «суфий». Но ты ни разу не спросила меня о четвертом этапе, и хотя я очень хотел тебе рассказать, однако у меня как-то все не получалось. Но встреча с буквой «и» была. Хочешь послушать, как было дело?
— Да, — отозвалась Элла, боясь того, что могла услышать. — Да, хочу.
В номере отеля июльским днем, за несколько часов до рейса в Амстердам, Азиз рассказал Элле, как в 1977 году стал суфием, приняв новое имя, а с ним, как он думал, и новую судьбу.
