Добрыня почувствовал себя очень неуютно («он слишком много знал»).
Ну что за ночка сегодня? Одни приключения, причем одно другого гаже.
Как бы подтверждая наихудшие опасения, к Добрыне склонился здоровенный клот, тихим голосом Удура произнес:
– Сиди как все. Делай как все. Не делай шум. Не смотри на звезды.
Добрыня неуклюже приподнялся с колен, осторожно присел на корточки. Чертовски неудобно, но он готов так хоть сутки просидеть, лишь бы на этом его злоключения закончились.
Дальнейшее Добрыня помнил смутно и был не уверен, что это ему не приснилось.
Вроде бы клоты дружно начали бормотать. А может, что-то тихо петь или стихи читать. Но точно не анекдоты рассказывать – слишком все выглядело серьезно. Странные ритмы их речи сплелись в затейливый узор, в душе поднялось что-то дикое, первобытное. Хотелось поднять голову и зарычать на луну, но он откуда-то знал, что этого делать не следует. Сегодня нельзя смотреть в небо – сегодня сильна земля.
Замечая в узоре речей изъяны, Добрыня стал исправлять огрехи, подавая голос – его бормотанье слилось с бормотанием толпы клотов в один странный, завлекающий поток. В какой-то момент он увидел, что все ритмично раскачиваются с боку на бок, и он почему-то тоже. Тело вплелось в этот ритм независимо от сознания.
Потом возник посторонний шум: потрескивание, шорох, нервная дрожь земли. Из влажной почвы потянулись зеленые ростки, жадно накинулись на тело старухи. Оплели ее, полезли под кожу. Труп зашевелился, форма его исказилась – расплывшаяся клякса ничуть не похожая на клота. Миг, и плоть затрещала, разлетелась в клочья. Побеги тростника не унялись, пока не осталось ничего – похоже, растения впитали в себя и мясо, и кости.
Наверное, это ему действительно приснилось – ведь полный бред.
Клоты разом встали, начали улыбаться, радостно рвать ростки зловещего тростника, протягивать друг другу. Клоты улыбаются?! Ну это точно бред – никто и никогда не то что улыбки у них не видел, даже тени эмоций на их угрюмых мордах не отражалось испокон веков. От унитаза и то быстрее улыбку дождешься, чем от этих…
Кто-то протянул Добрыне тростинку, и тот послушно слизал с нее что-то темное, солоноватое. Кровь мертвой старухи? Наверное. Никакого шока Добрыня от этого не испытал. Все облизывают, он ничем не хуже других.
Потом…
Вот что было потом, он не запомнил.
Наверное, наконец вырубился.
* * *
Проснулся Добрыня от холода. Сквозь густой утренний туман пробивались робкие лучи рассветного солнца. Мэр островитян лежал на маленькой полянке, окруженной стеной густого тростника. Молодые тростниковые побеги, по-весеннему ярко-зеленые, оккупировали центр полянки. Ни малейших следов помоста не осталось. Клотов тоже не видно, да и земля влажная, нетронутая, будто на нее со времен сотворения мира никто не ступал.
Полный сюрреализм. Может, он сейчас на дне омута захлебывается, и умирающий мозг шутит, провожая в последний путь под такие дивные видения? Или клоты дали ему курнуть своих загадочных водорослей, и он теперь до конца жизни будет бродить, уставившись взглядом в бесконечную пустоту?
Внезапно он почувствовал, что за спиной кто-то есть. Резко развернулся. Так и есть, на границе полянки стоит Удур. И откуда он взялся? Ведь мгновение назад никого здесь не было. Ни одна тростинка не треснула, а ведь через эти заросли бесшумно и мышь не проскользнет.
Опять чудеса.
– Удур! Ты откуда здесь взялся?!
Клот, подойдя к немаленькому Добрыне, безразлично взглянул сверху вниз, ответил:
– Я пришел от реки.
– Понятненько. Это ты меня вытащил ночью из омута?
– Я вытащил.
– Спасибо тебе. Если бы не ты, хана бы мне настала. А что у вас ночью за мероприятие здесь было? Чем вы занимались? Что это?
– Мы говорили с землей.
– Ну что ж, спасибо, хоть как-то ответил… Удур, мне бы в поселок надо. Добраться до него можно?
– Можно. Но поселок не омут.
– Не понял?
– Из омута тебя я вытащил. Из поселка я тебя не вытащу. Там нет воды.
– Там что, проблемы какие-то? Что там происходит?
Удур, не ответив, развернулся, направился прочь. Тростник перед ним зашевелился, бесшумно расступился, тут же сомкнулся уже за спиной. Добрыня пулей метнулся следом, с треском вломился в заросли, прорвался к рыжему великану, зашагал следом, чувствуя, как за затылком стеной встают проклятые растения. Кому расскажи – не поверит никто.
Под ногами зачавкала вода, впереди засветлел просвет. Удур вывел Добрыню на узкую полоску пляжа, остановился. Перед ним лежало тело Левкина. Обескровленный труп с выбеленной кожей ничем не напоминает задорного инициативного парня.
Эх, Сережа, Сережа…
– Мне кажется, в поселке тебе могут быть не рады, – необычно длинно высказался Удур.
– Знаешь, я с тобой полностью согласен… Удур, там плохие дела происходят, мне надо это как-то остановить. Ты мне поможешь?
– Я тебя не понимаю. Скажи, что надо остановить. Я тогда отвечу, смогу или не смогу это сделать. Я не могу остановить то, про что не знаю.
– А ты можешь узнать, что там вообще сейчас делается? Нет! Стой!.. Толку от твоих «узнаваний»… Дай подумать…
Что делать? Клота посылать на разведку бессмысленно. В поселок их пускают без проблем, вот только рассказать он ничего не расскажет. Он ведь просто не понимает, чего от него хочет Добрыня. Пашка Лещинов, корча из себя местного Зигмунда Фрейда, уверял, что все клоты по сути страдают аутизмом в тяжелой форме: понять человека правильно они не в состоянии, и все их странности этим диагнозом объяснял.
Может, оно и верно…
Но Удур может проводить Добрыню куда он попросит. Без него будет нелегко отсюда выбраться. Речной архипелаг, раскинувшийся напротив устья Хрустальной, похож на настоящий лабиринт. На большинство его островов нога человека не ступала – низкие, затопляемые в половодье полностью, поросшие тростником и камышом, окруженные коварными мелями и наносными коряжниками. Комариный рассадник без единого деревца, здесь не найти даже маленького куста. В такой дыре, конечно, Добрыню заговорщики никогда не найдут, но и ему делать в подобном месте нечего.
Для начала надо отсюда перебираться в другое место, откуда он сможет эффективно действовать против этих обнаглевших мразей. Они должны много раз пожалеть, что на такую мерзость решились.
Куда?
Поселок отпадает сразу, туда ему незаметно проникнуть будет трудно. Наверняка народу уже донесли свежепридуманную сказку про причастность злодеев-южан к его исчезновению – живым его не впустят. Абай скорее всего своих людей по периметру расставил. В центре катастрофы у него было пятнадцать человек, которых он отбирал лично. Наверняка все они на его стороне, да еще и при автоматах могут быть. Нет, нельзя ему в поселок. Туда его пустят только в виде трупа, утыканного арбалетными болтами южан.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
