По утверждению французских военных медиков, опубликованному ими в 1918 г. в журнале «Popular Science», Крымская война, а точнее, применяемые в ней боеприпасы поставили рекорд среди войн столетия еще и тем, что сделали летальными 13% поверхности тела человека.
Большая часть раненых (55-й, 95-й и др.) имела повреждения от осколков гранат и картечных пуль.{877} Некоторые ранения были действительно ужасными. Помощник хирурга доктор Стюарт вспоминал солдата, доставленного в Скутари после сражения на Альме, из тела которого извлекли осколок гранаты весом около 3 фунтов. Доктор Ларрей упоминает другого англичанина-c «забытым» врачами в его бедре куском металла более 5 фунтов весом. При этом присутствие столь большой инородной массы было обнаружено только после того, как раненый стал жаловаться на тяжесть в ноге.{878}
Священник Морской бригады Том Келли, отправленный на берег с командой сбора раненых, обратил внимание, что большинство англичан были ранены в нижние части тела, а русские — в верхние.{879}
Врачи отмечали даже случай поражения одним снарядом трех человек. Один французский артиллерист был ранен осколком гранаты в промежность с проникновением между прямой кишкой и мочевым пузырем. Осколок не стали извлекать. Вскоре плохие симптомы исчезли, но, вернувшись во Францию, раненый вскоре умер от чахотки.{880}
Многие из солдат полков, длительное время находившихся под орудийным огнем, пребывали в состоянии депрессии, которую пытались снять неумеренным употреблением алкоголя. Для молодых людей это стало простым и достаточно надежным, по их мнению, средством выхода из постбоевого состояния. Однако неумеренное потребление алкоголя в ближайшее время, по мнению военных медиков и психологов, со временем поставило их в зависимость от него.{881} В ходе войны пьянство, превратившееся у многих в патологическое, стало бичом, особенно английской армии. Хотя, впрочем, английские начальники из этого большой проблемы не делали, искренне считая, что в этом ничего страшного нет. Тем более, что «…привычка солдат к пьянству воспринималась британской общественностью как профессиональная болезнь».{882}
Эта «болезнь» настолько донимала английское военной командование, особенно усилившись после кампании в Крыму, что спустя несколько лет, перепробовав все меры воздействия, как-то аресты (после которых пьянство утроилось), штрафы (не повлияло — как пили, так и продолжали пить), абсолютно серьезно предлагалось на рукав мундира каждого «алкогольного хулигана» нашивать слово «пьяница».{883}
Хотим мы это признавать или нет, но основное предназначение боевого стрелкового оружия заключается в эффективном поражении человеческого тела. Русские пули были не менее опасными, чем английские или французские, и получить русскую круглую пулю было не большим «удовольствием», нежели остроконечную пулю Минье. Опасность круглых пуль заключалась в инфекции, заносившейся в рану вместе с остатками грязной мундирной материи. Это обрекало пострадавшего на мучительные страдания, в лучшем случае заканчивавшиеся ампутацией конечности, а в худшем — смертью в результате сепсиса. Но и это не все «подлости» круглой пули. Английские хирурги зафиксировали случаи (один в 38-м полку и несколько — в 19-м), когда русская круглая пуля мало того, что крушила кость, но и разлеталась сама не несколько (в описываемых случаях — на три) частей, каждая из которых еще и по отдельности наносила травмы. Другой случай (более курьезный) связан с раной одного из солдат 2-й дивизии. Круглая русская пуля попала ему в лицо, ниже глазной щели. Рану залечили, но вскоре солдат подхватил банальный насморк — и вновь вернулась боль. Вскоре началось обширное загноение с обильными зловонными выделениями. Каково было удивление, когда в один из приступов боли из носоглотки была извлечена почти что выпавшая из раны русская пуля.{884}
Несколько английских солдат были ранены или убиты холодным оружием. К счастью, ран от холодного оружия было немного. В основном они приходились на солдат двух фузилерных полков Легкой дивизии.
Когда говорится, что всего лишь несколько, это значит, что еще один миф Крымской войны о повальном бое холодным оружием не имеет под собой никакого основания. Уже предвижу вой голосов публики, слишком долго созерцавшей Панораму великого Франца Рубо, где народ в основном себя штыками как раз и протыкает. Давайте обратимся к статистике. Она ведь всё знает, не так ли?
По средней статистике войн середины XIX века, в которой Альминское сражение не было исключением, они не превышали 0,3–0,4% от общего числа. Это, кстати, полезно понять авторам, которые рисуют облик Альминского, да и иных сражений Крымской войны как бесконечные штыковые схватки. Забудьте, это не соответствует реальному положению дел. По данным медицинской статистики Крымской войны, проведенной среди раненых французской армии, 43% их числа получили травмы от артиллерийских снарядов, 54% имели пулевые ранения и 3% составляли всё остальное, включая несчастные случаи и бытовые ситуации.{885}
По однозначно лучшей книге о медицине Крымской войны английского доктора Маклеода «Записки о хирургии в Крыму», есть суровая статистика ранений. Приступаю к разочарованию. На странице 414 есть таблица по характеру ран, полученных английскими солдатами и офицерами в кампании с 1854 по 1855 гг. Так вот, за это время ранения от холодного оружия были от общего числа: саблями солдаты — 0,1%, офицеры — 0,5%; штыками солдаты — 0,5%, офицеры — 1,7%.{886} Сабли можем убрать сразу, это главным образом Балаклава 25 октября 1854 г. Штыки в своем большинстве тоже дает нам траншейная война, Инкерман и штурмы города. Так что, думаю, у самых неутомимых скептиков появится повод для размышления по теме: война на холсте и в реальной жизни.
Единственный процент, который подходит и для Альмы, и для Инкермана, и для Севастополя — это высокий уровень смертности от ран холодным оружием, составивший 11,1%.{887}
Ну как? Надеюсь, теперь хоть некоторые из читателей будут осторожнее относиться к лубочному творчеству поствоенных художников, пусть и с мировыми именами.
Получившие штыковые уколы, эти самые 11% медленно умирали, будучи в основном смертельно ранеными. В николаевской армии как таковой официальной школы штыкового боя не было. Это, конечно, удивительно, так как общеизвестна страсть русской пехоты еще с суворовских времен и наполеоновских войн доводить дело до лязга металла.
Хотя попытки систематизировать навыки владения пехотой холодным оружием с переменным успехом предпринимались всегда — и до и после Крымской войны. В 1838 г. капитаном К. Ренгау были изданы «Правила для обучения пехоты драться штыком».{888} Донельзя мелочное, типично николаевское, оно не могло стать тем учебником, который действительно мог стать нужным армии.
Но солдатская память хранила боевой опыт. В рукопашной схватке русский пехотинец стремился нанести первый удар штыком в низ живота противника, не рискуя позволить лезвию застрять между ребер. Удар получался коротким, но глубоким, как крестьянскими вилами. После этого, не выдергивая штыка, который в этом случае распарывал внутренности, обрушивал второй удар прикладом на голову противника, одновременно и сбивая с ног, и добивая его, и освобождая штык. Этот прием не входил в систему обучения, но был опробован многими поколениями русских пехотинцев в рукопашных схватках, передаваясь старыми бойцами молодежи. Для противников это оставляло неизгладимые впечатления о встречах с «добрыми русскими парнями», которые, таким образом, не убивали противника сразу, а предоставляли ему прекрасную возможность вдоволь помучаться с вывернутыми внутренностями перед отправкой на встречу с Всевышним.
В сражениях той эпохи противники старались расстрелять друг друга, не доводя дело до штыка. Рукопашные схватки возникали лишь в случае внезапного столкновения на минимальной дистанции из-за условий ограниченной видимости (вспомним, что место схватки владимирцев было задымлено) или сложного рельефа местности, как это было, например, во время траншейных схваток под Севастополем, при Инкермане, или при преследований бегущего противника. Это характерно для схватки Владимирского полка с отступающими батальонами Легкой дивизии на Альме, в которой возможность получения штыкового удара была предоставлена в первую очередь тем британским солдатам, которые по разным причинам не успели уйти с дороги владимирцев или просто плохо бегали. Возможно, по этой недоброй памяти и добивали штыками фузилеры русских раненых после сражения, заподозрив последних в попытке продолжения сопротивления?
