рассуждения из основополагающих посылок, либо путем индуктивного обобщения на конкретных эмпирических примерах, что часто считалось образцом естественных наук. Но как грандиозные эпистемологические стратегии и дедукция, и индукция по-разному сели на мель. В отличие от них, в этой главе рассматривается абдукция, или умозаключение к наилучшему объяснению, которая представляет собой лучшую модель как для гуманитарных наук, так и для научного поиска в целом.
Сомнение
Ничто не застраховано от сомнений. К любому ощущению можно отнестись с недоверием, считая его результатом сна, миража или магическим трюком, зрительное искажение, оптическая иллюзия, галлюцинация, цифровая симуляция или обман, созданный божеством-обманщиком или злым духом. Вы даже можете быть мозгом в чане, испытывающим убедительные фантомные восприятия, созданные с помощью стимуляции коры головного мозга. Таким образом, в чувствах всегда можно сомневаться.
Априорное знание также не застраховано от скептицизма. Ваши предположения об основных математических утверждениях, таких как "68+57=125", также могут оказаться неверными - обманчивый бог мог исказить ваши вычисления; или вы можете ошибиться в понятии сложения или значении знака "+"; или, даже если вы правы в арифметике, сама математика может оказаться неполной или неточной каким-то образом, который мы еще не предвидели.18 Сама логика может быть непоследовательной. Аналитические истины могут покоиться на необоснованных предпосылках синонимии. Каждый аргумент в пользу первых принципов должен основываться на предыдущих принципах, что потенциально либо делает эти принципы подозрительными, либо ведет к бесконечному регрессу. Таким образом, по крайней мере в теории, ни одно математическое доказательство не может быть полностью и бесспорно определенным. Таким образом, как априорная аксиоматическая дедукция, так и апостериорное эмпирическое доказательство подвержены сомнению.
Несмотря на его аргументы в пользу обратного, даже фамусовское cogito Рене Декарта "Я мыслю, следовательно, я есть" может быть подвергнуто сомнению по нескольким различным основаниям. То, что мысли требуют мыслителя, можно поставить под сомнение. То, что мысль была, отнюдь не доказывает, что мысли будут возникать в будущем, и уж тем более не доказывает, что существует единый разум, думающий эти мысли. Существование "я" не гарантировано. Более скромное утверждение "мысль произошла" можно даже подвергнуть сомнению, поскольку понятия "мышление" или "происхождение" могут быть смешаны. В общем, если вы решили сомневаться абсолютно во всем, вы не можете быть уверены в значении тех самых понятий, с помощью которых вы породили эти сомнения. Как я уточню, само "сомнение" может быть подвергнуто сомнению.
Как же избежать парализующего сомнения? Нередко Декарта обвиняют в неисправимом скептицизме. Но на самом деле все обстоит с точностью до наоборот. Декарт не был скептиком. Проблема его философии заключается в уверенности, а не в сомнении. Хотя Декарт начинает свои знаменитые "Медитации" с обсуждения "вещей, которые могут быть поставлены под сомнение", этот скептицизм был лишь подготовкой к грандиозному поиску уверенности. Он прямо говорил об этом. Декарт отождествлял "всякое знание" с "определенным и очевидным познанием" и объяснял, что "я не подражал скептикам, которые сомневаются только ради сомнения... напротив, вся моя цель заключалась в том, чтобы добиться уверенности". Целью Декарта было не побудить нас не доверять нашим чувствам, а скорее выработать строгое и неоспоримое знание о внешнем мире. Действительно, за исключением нескольких коротких страниц в начале "Медитаций" и "Принципов философии", большая часть его сочинения была направлена на то, чтобы в описании состава Вселенной. Декарт утверждал, что истинное знание - единственно верная форма знания, и заявлял, что нашел его во врожденных идеях. Однако чем больше он писал и вел диалог с другими философами, тем больше потенциальных сомнений приходилось устранять Декарту. В той мере, в какой они позволяли Декарту приравнивать знание к неопровержимой уверенности, последующие философы неоднократно возвращались к сомнениям. Декарт установил слишком высокий стандарт знания. Поколения философов, пытавшихся обосновать знание, лишь усиливали возможные сомнения. Справедливости ради следует отметить, что в эпистемологии с тех пор появилось множество других скепсисов и квазискепсисов: Паскаля, Бейля, Юма, Якоби, Гаманна, Шлегеля, невольного скептицизма Канта (по мнению некоторых), Ницше и т. п. Но многие из них мобилизуют свое сомнение, показывая, что определенное знание невозможно. Это происходит потому, что поиск неопровержимых оснований - заблуждение, обреченное на провал. Многие современные скептики - это непреднамеренный продукт утраченных картезианских уверенностей.
При всем этом "постмодернистский скептицизм" имеет особый профиль. В последние несколько десятилетий быть скептически настроенным ученым означало, как правило, согласие с некоторым подмножеством следующих положений: Эссенциализм - это своего рода насилие. Наука нелегитимна или подозрительна. Научные факты конструируются внетеоретическими интересами. Знание - это просто выражение власти. Власть - это господство. Никакие претензии на истину не могут быть обоснованы. Фактов не существует, есть только интерпретации. Любая точка зрения одинаково легитимна. Любое знание относительно точки зрения индивида. Если термин или концепция были сформулированы в колониальном контексте, они должны быть ложными, и их использование - это своего рода насилие. Классификация - это форма концептуального империализма. Все бинарные системы - это насильственные иерархии. Любая система или структура создается на основе чего-то, что она одновременно исключает и предполагает. Понятия фундаментально чреваты. Каждая абстракция - это потеря. Все есть дискурс. Смысл дифференциален. Смысл постоянно откладывается и никогда не может быть стабилизирован. Язык определяет мысль. Бытие всегда уже до языка. Философия фаллоцентрична или логоцентрична. Логика - это всего лишь кодификация гетеронормативного, белого, мужского мышления. Метанарративов больше нет. С историей покончено. Знание невозможно.
Об этих утверждениях можно сказать многое. Некоторые из них имеют больше оснований, другие - гораздо меньше. Многие из них несовместимы друг с другом. Некоторые прямо противоречат сами себе ("ни одно истинное утверждение не может быть обосновано" само является истинным утверждением). Разные ученые более или менее осознанно соглашаются с различными подмножествами этих утверждений. Несмотря на их забавность.
В результате, как правило, они подаются вместе, и это скорее затрудняет, чем облегчает их оспаривание. И так далее. Но моя главная мысль заключается в чем-то более фундаментальном - а именно в том, что, строго говоря, ни одно из этих утверждений на самом деле не является сомнением. Они являются заявлениями, а не сомнениями. Это имеет значение, поскольку позволяет предположить, что скептическая докса постмодернизма, в которую мы привыкли верить, сама по себе не является скептицизмом.
Секст Эмпирик начинает "Изложение пирронизма" - самую важную из сохранившихся работ по классическому греческому и римскому скептицизму - с разграничения трех групп философов: догматиков (таких как Аристотель), которые считают, что они открыли истину, отрицательных догматиков (таких как академические скептики), которые считают, что знание невозможно, и истинных скептиков (таких как Пирр), которые приостанавливают суждения и продолжают
