Себастьян кивнул. Нечто подобное он и предполагал.
– Впредь такого никогда не повторится... Обещаю – больше никогда, – прошептал он, поглаживая ее волосы. По сравнению с ее изящной красотой его пальцы казались уродливыми, крупными и скрюченными. – Давайте, сделайте еще один глоток.
Хоуп облизала губы и снова коснулась ими бокала. Он не должен был наблюдать за ней с такой жадностью, но не мог отвести глаз. Его естество отвердело от напряженного желания.
Хоуп сделала новый глоток и вновь вздрогнула в его руках, когда алкоголь проник в нее. В свете луны ее глаза казались огромными, губы повлажнели и слегка приоткрылись.
Себастьян погладил место, на которое так жадно смотрел в ложе театра: гладкое, изысканное углубление на ее затылке. Легкий ветерок трепал локоны Хоуп, казавшиеся в лунном свете позолоченным серебром. Он обмотал их вокруг ладоней. Его палец медленно перемещался, наслаждаясь бархатистым шелком ее кожи. Она задрожала.
– Замерзли? – тихо спросил он.
Она покачала головой. Ее щеки, мокрые от слез, блестели серебром в лунном свете, на ресницах оставались крошечные бриллианты капелек. Она приподняла к нему свое лицо, и он накрыл ее губы одним плавным стремительным движением.
Она была горячей и податливой, со вкусом бренди, и она ответила на его поцелуй с такой обезоруживающей искренностью, что это потрясло его в самое сердце. И добралось до чресел.
Он чувствовал ее слезы, ее потребность в нем, ее желание. Ее невинность. Ее отчаяние. Он слегка отступил назад, стараясь вернуть самообладание, нежно обхватив ее затылок, поглаживая ее мягкие волосы, прерывисто и тяжело дыша, пытаясь подчинить тело разуму. Она была подавлена недавним эмоциональным потрясением, и ему следовало защитить ее, позаботиться о ней, а не удерживать ее здесь и набрасываться с неконтролируемой страстью на крыше оперного театра, среди пыли и грязи, в прохладной лунной ночи. О чем он только думал, приводя ее сюда?
Он вообще ни о чем не думал, вот в чем все дело.
Себастьян снова погладил ее волосы, и она вновь задрожала. Наверное, она замерзла. Он притянул ее ближе к себе и переместился, разворачиваясь и откидываясь назад так, чтобы она могла прислониться к нему – или отступить. Она не отступила, а еще теснее прижалась к нему, ее округлая грудь и бедра надавили на его невероятно напряженное, измученное тело.
Спиной он ощутил холод каменной балюстрады, что было весьма кстати, подумал он мрачно. Ее глаза оказались в тени. Мягкое тело вжималось в его. Он был до предела возбужден.
Хоуп попыталась прочитать выражение его хмурого лица, чувствуя, как бренди обжигает ее желудок и горло. Его глаза были полузакрыты, темнота скрывала от нее его мысли. Лунный свет освещал его совершенный рот во всем его великолепии. Очень мужественный, красивый рот.
Почему он не поцелует ее снова? Неужели он не догадывается, что она нуждается в нем, в его поцелуях теперь более чем когда-либо? Он желал ее, и сейчас она хотела принадлежать ему. Ей нужно удержать его, поцеловать самой, любить его, прогнать из его глаз застывшую печаль и одиночество. Он вырвал ее из темноты в лунный свет. Она хотела сделать то же самое для него. Поскольку он являлся единственным мужчиной, сотканным из теней и лунного света, кого она видела во сне и ждала всю свою жизнь.
В холодные одинокие темные ночи он приходил к ней тогда... и теперь.
Себастьян обнимал ее, одной рукой сжимая талию и повернув ее так, чтобы оградить от холода камней позади нее и согреть своим теплом. Своей силой и своим жаром. Мощной, животворящей силой. Другая его рука нежно обхватила ее голову, мягко, словно дотрагиваясь до новорожденного. Один палец стал поглаживать ее затылок медленными, ритмичными движениями... посылая сладостную дрожь и манящее удовольствие по ее спине.
Такой нежный. Он был таким большим и сильным, с жесткими чертами лица... и таким нежным.
– Поцелуйте меня снова, – прошептала она. – Вы... мне нужны, Себастьян.
Он замер, и она застыла, балансируя на грани в ожидании того, что же будет. А затем он опустил свою голову и впился в нее поцелуем.
Жар. Голод. Обладание в одном палящем тело прикосновении. Его поцелуй всколыхнул ее до глубины души. Жесткая, непримиримая потребность, жажда, какой она никогда не знала, сокрушили ее, лишив контроля.
Она все знала о голоде и нужде. Хоуп поцеловала его в ответ, вложив в этот поцелуй всю себя, не пытаясь сдерживаться, показывая ему все то, что не могла выразить словами.
Он отодвинулся, тяжело дыша. Она не могла видеть его лица, но чувствовала, что он пожирает ее глазами. Хоуп приподняла свое лицо, надеясь, что он все поймет по его выражению. Себастьян в напряжении сжал рот, но потом наклонился и снова поцеловал ее, мягко, благоговейно, словно она была хрупким стебельком, и он мог сломать ее.
Он целовал линию ее подбородка, дорожки, оставленные слезами на ее мягких щеках, касался губами сначала одного влажного века, затем другого с трогательной деликатностью. Под этой заботливой нежностью Хоуп чувствовала его голод, жар, страсть. Его большое, мощное тело напряглось, отвердев от желания, он лишь слегка поддерживал ее, не давая упасть, в то время как сам изучал ее нежнейшими, как шелк, поцелуями ангела. Ангел, от чьих поцелуев все ее тело трепетало в сладостном предвкушении, подобно бренди, бурлящем в ее крови. Обжигая, опаляя и невероятно возбуждая...
Она провела пальцами по его рукам. Под дорогой тканью сюртука чувствовался каждый мускул его сильного тела, напряженного от едва сдерживаемого мучительного желания.
Все это походило на вальс, осознала вдруг Хоуп, и в этом была причина его неуклюжести и суровости. Он мечтал о большем, чем просто танцевать с ней. Он жаждал не просто отеческого поцелуя в лоб.
И она тоже хотела большего.
Все сомнения, которые у нее были, в том, чтобы довериться этому огромному, сильному мужчине, исчезли с приходом понимания. Никогда в своей жизни она бы не поверила, что подобный человек может быть таким нежным, таким чутким, несмотря на его показную жесткость, суровость, самообладание.
Хоуп чувствовала себя в безопасности. Впервые в жизни с тех пор, как погибли ее родители, она ощущала себя в безопасности в кольце его рук. Абсолютно защищенной, надежно оберегаемой, полностью желанной. Она жаждала этого всю свою жизнь, тосковала по этому. И теперь она хотела унестись прочь, взлететь в его объятиях.
Снизу до них донесся слабый звук музыки. Начинался следующий акт. Его глаза скрывались в тени, голос прозвучал хрипло и напряженно, когда он заговорил:
– Мы должны вернуться. Вы готовы спуститься?
