После переезда больных со Спиналонги прошло лишь несколько недель, а новость о том, что остров больше не является колонией для прокаженных, уже распространилась по Криту. Многие из тех, кто ранее боялся показаться врачам, осмелели и стали приезжать в больницу из своих деревень. Стало известно, что лечение лепры еще не означает пожизненное заключение в колонию для прокаженных, и люди валом валили к человеку, который, как все знали, принес Криту лекарство от лепры. И хотя скромность не позволяла доктору Кирицису открыто нежиться в лучах славы, он стал намного более популярен, чем раньше. Как только диагноз подтверждался, больные начинали приезжать к нему за регулярными уколами дапсона, и, как правило, не позднее чем через несколько месяцев в их состоянии отмечались улучшения.
Еще некоторое время Кирицис продолжал исполнять обязанности начальника отделения в шумной главной больнице Ираклиона. Для него не было более высокой награды, чем видеть, что его пациенты вылечились от еще недавно смертельной болезни. Однако теперь в его жизни чего-то очень недоставало. Он ощущал эту пустоту и в больнице, и дома, и с каждым днем ему требовалось все больше усилий, чтобы выбраться из постели и отправиться на работу. Кирицис даже начал сомневаться, так ли необходимо, чтобы он сам прописывал больным лекарства. Неужели с этим не сможет справиться кто-то другой?
И именно в то время, когда его чувство собственной ненужности и опустошенности особенно обострилось, Кирицис получил письмо от доктора Лапакиса, который со дня закрытия Спиналонги успел жениться и занять пост начальника отделения дерматовенерологии в городской больнице Агиос Николаос.
«Мой дорогой Николаос!
Я все думаю, как ты поживаешь. Как быстро полетело время с тех пор, как мы все уехали со Спиналонги! И все эти месяцы я собирался с тобой связаться, но как-то руки не доходили. Здесь, в Агиос Николаос, жизнь бьет ключом, и больница очень разрослась с тех пор, как я начал работать на полную ставку. Приезжай нас повидать, если захочешь отдохнуть от Ираклиона. Моя жена много слышала о тебе и будет очень рада познакомиться.
Твой Кристос».
Это заставило Кирициса задуматься. Если уж такой уважаемый им человек, как Кристос Лапакис, доволен работой в Агиос Николаос, вероятно, и ему там понравится. Если Мария не может приехать к нему, ему придется переехать к ней. Каждый вторник ежедневная газета Крита публиковала объявления о медицинских вакансиях, и всякий раз он просматривал их, надеясь найти работу поближе к женщине, которую любил. За последнее время было несколько любопытных объявлений о работе в Ханье, однако такой переезд еще больше отдалил бы его от любимой женщины. Кирицис вновь погрузился в хандру, но в один прекрасный день получил от Лапакиса еще одно письмо.
«Дорогой Николаос!
Надеюсь, у тебя все хорошо. Уверен, ты подумаешь, что я под каблуком у жены, но я планирую оставить свою нынешнюю работу. Жена хочет жить поближе к своим родителям в Ретимно, поэтому в ближайшие месяцы мы переезжаем. Я подумал, что ты, возможно, заинтересуешься моим местом в отделении. Больница быстро расширяется, и вскоре, возможно, появятся новые перспективы. В общем, я решил, что следует дать тебе знать о моих планах.
Искренне твой,
Кристос».
Хотя они никогда не обсуждали этот вопрос, Лапакис знал, что его коллега очень привязался к Марии Петракис, и был искренне огорчен, услышав, что Кирицис вернулся в Ираклион один. Он догадывался, что Мария посчитала своей обязанностью остаться с отцом, и сожалел о несостоявшемся счастье своих друзей.
Прежде чем положить письмо в нагрудный карман своего белого халата, Кирицис несколько раз перечитал его. Да и потом не раз доставал его и пробегал глазами аккуратные строчки. Хотя работа в Агиос Николаос могла закрыть ему возможности карьерного роста, возникла бы другая возможность, которая интересовала его намного больше: он жил бы неподалеку от Марии. Той же ночью Кирицис написал старому другу ответ, спросив, как лучше воспользоваться подвернувшимся шансом.
«Нужно уладить кое-какие формальности, провести собеседования с другими кандидатами и так далее, – ответил Лапакис. – Но если ты сможешь в течение недели подать официальное заявление, вполне вероятно, что твою кандидатуру утвердят».
Впрочем, они оба прекрасно понимали, что Кирицис слишком хорош для этой работы. Переход с должности начальника отделения в больнице главного города Крита на такую же, но в намного меньшей больнице не мог не показаться несколько странным. Зато вряд ли кто-то усомнился бы, что он справится со своими обязанностями.
Начальство больницы в Агиос Николаос пришло в восторг, хотя слегка и удивилось тому, что человек уровня и известности доктора Кирициса подал заявление о переходе к ним. Кирициса вызвали на собеседование, и уже спустя несколько дней пришел ответ, что его хотели бы видеть на этом посту.
Кирицис решил, прежде чем связываться с Марией, обустроиться на новом месте. Ему не хотелось, чтобы девушка смутилась, поняв, что стало причиной таких перемен в его карьере, поэтому он собирался просто поставить ее перед фактом. Менее чем через месяц, обосновавшись в маленьком домике недалеко от больницы, Кирицис отправился в Плаку, которая была всего в двадцати пяти минутах езды от его дома. Это случилось в мае, в теплый воскресный полдень, и когда Мария открыла дверь и увидела стоящего на пороге Кирициса, то от неожиданности побледнела.
– Николаос! – выдохнула она.
Вдруг послышался тоненький голосок. Казалось, он шел от юбки Марии. И из-за нее, чуть выше колена девушки появилось настороженное личико.
– Кто это, тетя Мария?
– Это доктор Кирицис, София, – ответила Мария едва слышно.
Она отошла в сторону, без слов приглашая гостя войти. Кирицис переступил через порог. Когда он проходил мимо, девушка посмотрела на его спину – все ту же аккуратную, прямую спину, за которой она столько раз наблюдала, когда Кирицис из ее дома уходил по главной улице Спиналонги в больницу. Внезапно ей показалось, что прошло лишь мгновение с тех пор, как она жила на острове, мечтая о несбыточном будущем.
Когда Мария расставляла чашки и блюдца, ее руки дрожали и посуда громко дребезжала. Несколько минут спустя они с Кирицисом уже сидели, удобно расположившись на твердых деревянных стульях, и прихлебывали кофе точно так же, как когда-то на Спиналонге. Мария безуспешно пыталась придумать, что бы сказать. Кирицис, однако, перешел прямо к делу.
– Я переехал, – сказал он.
– И куда же? – вежливо поинтересовалась Мария.
– В Агиос Николаос.
– В Агиос Николаос?
Мария словно поперхнулась этими словами. А когда попыталась оценить их значение, в ее сердце в равной мере мешались изумление и восторг.
– София, – обратилась она к девочке, которая что-то рисовала за столом, – сбегай-ка наверх и найди свою новую куклу, покажешь ее доктору Кирицису…
Девчушка кинулась на второй этаж за игрушкой, а Кирицис, не теряя драгоценного времени, наклонился, и третий раз в жизни Мария услышала слова: «Выходи за меня замуж!»
Она знала, что Гиоргис теперь способен позаботиться о себе. Они уже смирились со смертью Анны, а София принесла в их жизнь радость, отвлекая их от дурных воспоминаний. До Агиос Николаос было совсем близко, а значит, Мария могла приезжать к отцу несколько раз в неделю и по-прежнему видеться с малышкой. Все эти мысли меньше чем за секунду промелькнули у нее в голове, и она, набрав в грудь воздуха, дала ответ.
Вскоре вернулся Гиоргис. Так рад он не был с того дня, когда узнал, что Мария выздоровела. На следующий день всю Плаку облетела новость, что Мария Петракис выходит за человека, который ее вылечил. Немедленно начались приготовления к свадьбе. Фотини, которая никогда не теряла надежду, что Мария и Кирицис поженятся, с головой ушла в праздничные хлопоты. Им со Стефаносом досталась честь организовать праздничный стол, за которым молодые и их гости соберутся после венчания.
Переговорив со священником, дату свадьбы назначили через две недели. Ждать дольше было незачем. У молодых был дом, куда можно было вселиться, они знали друг друга несколько лет, и у Марии уже было какое-никакое приданое. Кроме того, у нее было свадебное платье – то, которое она купила для брака с Маноли.
Пять лет оно лежало на дне сундука, обернутое в несколько слоев ткани. Через день или два после второго предложения Кирициса Мария достала его, разгладила складки и примерила.
Платье сидело на ней так же хорошо, как в день, когда было куплено. Значит, ее фигура не изменилась ни на йоту…
– Само совершенство! – заявила Фотини.
В канун свадьбы обе молодые женщины сидели у Фотини, раздумывая, какую прическу сделать Марии.
