Машина остановилась под окнами их квартиры, и из нее выпрыгнул Рудольф. В прекрасном голубом костюме. У него замечательная фигура. На нем отлично сидит любая одежда: стройный, широкоплечий, длинноногий. Мэри Джордах отпрянула от окна. Рудольф ничего никогда не говорил ей, но она знала, что он не любит, если она целый день торчит у окна, выглядывает на улицу.
Она с трудом встала. Вытерла глаза краешком шали, заковыляла к стулу возле стола, за которым они с ним обедали. Услыхав его торопливые, вприпрыжку, шаги по лестнице, она тут же загасила сигарету.
Дверь отворилась, и он вошел.
– Ну вот, полюбуйся! – Он развязал ленточку и развернул пергаментный свиток на столе. Он осторожно разгладил его руками. – Здесь, правда, написано по-латыни.
Мэри Джордах смогла прочитать его имя, написанное готическими странными буквами. От счастья у нее на глазах выступили слезы.
– Жаль, что мне неизвестно местонахождение твоего отца. Я бы показала ему этот диплом, пусть посмотрит, чего ты сумел добиться без его помощи.
– Ма, – мягко упрекнул ее сын. – Он же умер.
– Он хочет, чтобы люди поверили в его смерть, – ответила Мэри. – Но меня не проведешь. Я-то знаю его гораздо лучше, чем кто-нибудь. Он не утонул, он выплыл.
– Ма, – начал было снова Рудольф.
– Сейчас посмеивается над нами. Ведь его тело не нашли? Разве не так?
– Думай что хочешь, – сказал Рудольф. – А мне нужно собираться. Я остаюсь на ночь в городе. – Он пошел в свою комнату, бросил в чемодан бритвенный прибор, пижаму и чистую рубашку. – У тебя все есть, мама? Что у тебя на ужин?
– Не беспокойся, – ответила мать. – Открою банку консервов. Ты туда поедешь на машине с этим приятелем?
– Да, – сказал Рудольф. – Его зовут Брэд.
– Это тот самый, из Оклахомы? С Запада?
– Тот самый.
– Мне не нравится, как он водит машину. Слишком безрассудно. Вообще я никогда не доверяла этим западникам. Почему ты не едешь на поезде?
– Для чего тратить на поезд деньги?
– А какой прок в деньгах, если ты, не дай бог, разобьешься или же окажешься под перевернутым автомобилем, как в ловушке?
– Ма…
– Теперь у тебя будет куча денег. Такой парень, как ты! И вот с этим, – она нежно разглаживала руками твердый листок с латинскими буквами. – Что я буду делать одна, если с тобой что-нибудь случится? Это приходило тебе в голову?
– Со мной ничего не случится, не бойся. – Он щелкнул замками чемодана. Поскорее бы оставить ее одну у окна…
Он явно торопился, это сразу бросалось в глаза.
– Они меня выбросят на помойку, как дохлую собаку, – нудила мать.
– Ма, успокойся, ведь сегодня такой торжественный день. Нужно только радоваться.
– Я помещу твой диплом в рамочку, – сказала она. – Ладно, повеселись как следует. Ты вполне это заслужил. Где собираешься остановиться в Нью-Йорке? У тебя есть кому позвонить, если вдруг возникнет что-то непредвиденное?
– Ничего непредвиденного не возникнет, – пытался снова успокоить он мать.
– Но все-таки.
– Позвоню Гретхен.
– Ах, этой проститутке! – воскликнула Мэри. Они никогда не говорили о Гретхен, но она знала, что они время от времени видятся.
– Ах, мама, ради бога!
Она, конечно, зашла сейчас слишком далеко, и она это понимала. Но все равно, пусть знает ее отношение к дочери.
Наклонившись, Рудольф поцеловал ее, ласково попрощался, стараясь загладить вину за невольно вырвавшееся восклицание «ради бога!». Она прижала его к себе. От нее пахло туалетной водой, которую он купил ей на день рождения. Ей очень не хотелось, чтобы от нее разило запахами заплесневелой старухи.
– Ты так ничего мне и не сказал о своих планах, – напомнила она ему. – Теперь твоя жизнь на самом деле только начинается. Думала, что ты уделишь мне несколько минут, мы с тобой посидим, поговорим, и ты расскажешь, что мне в будущем от тебя ждать. Хочешь, налью тебе чашку чая?
– Завтра, мама, завтра. Я обо всем расскажу тебе завтра. Не волнуйся. – Он еще раз поцеловал ее, и мать выпустила его из своих объятий. Через секунду Рудольф уже быстро спускался с лестницы, такой легконогий. Она встала, доковыляла до окна, села снова в свое кресло-качалку, и снова та же картина – старуха у окна. Пусть смотрит.
Машина отъехала. Рудольф ни разу не обернулся.
Да, все они уезжают. Все. Даже самые лучшие из них.
«Шеви», натужно гудя мотором, взобрался вверх по холму. Знакомые каменные ворота. Высокие тополя, выстроившиеся по обочинам дороги, ведущей к дому, отбрасывали свои погребальные, черные тени, несмотря на яркий солнечный свет. Особняк за пограничной полосой неухоженных цветов неслышно поддавался тлену.
– Падение дома Ашеров, – пробормотал Брэд, сворачивая во двор. Рудольф так часто здесь бывал, что уже не обращал внимания на внешний вид дома, больше не высказывал своего мнения о нем. Для него – это дом Тедди Бойлана, и все тут. – Кто здесь живет? Дракула?
– Один друг, – ответил Рудольф. Он еще никогда не рассказывал Брэду о Бойлане. Бойлан заполнял другую нишу в его жизни. – Друг семьи. Он помог мне закончить колледж.
– Бабки? – спросил Брэд, останавливая машину и устремив критический взгляд на обветшавшее строение, похожее на бесформенную кучу камней.
– Да, немного, – сказал Рудольф. – Но мне хватило.
– Неужели он не может пригласить к себе садовника? Не может себе позволить?
– Может, но его все это не интересует. Пошли, сейчас познакомишься с ним. Там нас ждет бутылка шампанского. – Рудольф вылез из машины.
– Может, застегнуть воротник? – спросил Брэд.
– Да, пожалуй, – ответил Рудольф. Ожидая, когда Брэд прекратит возиться со своим воротником, затянул потуже свой галстук. Какая у него, однако, толстая, короткая шея плебея, подумал Рудольф. Он это заметил впервые.
Друзья пошли по усыпанному гравием двору к тяжелой массивной дубовой двери. Рудольф позвонил. Он был рад, что на сей раз не один. Ему не хотелось оставаться с глазу на глаз с Тедди Бойланом, ведь он привез для него кое-какие вести. Где-то в глухой дали зазвонил звонок, словно звенящий вопрос, обращенный к могиле: «Ты там живой?»
Дверь отворилась. На пороге стоял Перкинс.
– Добрый день, сэр, – поздоровался он. До них доносились звуки рояля. Рудольф сразу узнал музыку: Тедди играл сонату Шуберта. Бойлан постоянно водил его на концерты в Карнеги-Холл и часто ставил на проигрывателе для него пластинки с симфонической музыкой. Он все с большим удовольствием сознавал, что Рудольфу нравилось узнавать о музыке как можно больше и что он так быстро научился отличать просто хорошую от поистине великой. Вероятно, у него природный музыкальный дар.
– Я уже хотел было вообще бросить играть, но, к счастью, появились вы, – как-то разоткровенничался с ним Бойлан. – Ненавижу слушать ее в одиночестве, ненавижу слушать ее с такими людьми, которые только притворяются, что она их интересует.
Перкинс повел молодых людей в гостиную. Он шел впереди, шагов на пять, а они – за ним, друг за другом, и со стороны могло показаться, что это – небольшая скромная процессия.
Брэд перестал горбиться, выпрямился и теперь шел не сутулясь, как обычно, по-видимому, мрачный коридор оказывал на него свое магическое воздействие.
Перкинс открыл дверь в гостиную.
– Мистер Джордах с приятелем, сэр, – громко объявил он.
Бойлан, закончив пассаж, остановился. На столе стояла бутылка шампанского в ведерке со льдом и два рифленых стакана.
Бойлан встал навстречу им, улыбаясь.
– Добро пожаловать! – Он протянул руку Руди. – Как приятно снова увидеть тебя. – Бойлан провел два месяца на юге и сильно там загорел. Волосы его и прямые ресницы выгорели от жаркого солнца.
Пожимая руку Бойлану, Рудольф заметил какую-то легкую перемену в его лице, и этот факт его тут же озадачил.
– Позвольте представить вам моего друга, мистер Бойлан, – сказал Рудольф. – Брэдфорд Найт. Мой сокурсник.
– Как поживаете, мистер Найт? – радушно поинтересовался Бойлан, пожимая ему руку.
– Очень рад познакомиться с вами, – сказал Брэд, и его оклахомский акцент стал вдруг еще более заметным, чем обычно.
– Насколько я понимаю, сегодня можно вас поздравить тоже.
– Думаю, что так. По крайней мере, теоретически так, – широко улыбнулся Брэд.
– Нам нужен третий стакан, Перкинс, – Бойлан жестом указал на бутылку шампанского.
– Слушаюсь, сэр, – Перкинс во главе воображаемой им всю жизнь процессии вышел из комнаты.
– Ну, как показался этот демократ? Был ли он назидательным, как всегда? – спросил Бойлан, повертев в ведерке со льдом бутылку. – Говорил ли он о злоумышленниках, подрывающих великое наше благосостояние?
– Нет, он говорил об атомной бомбе, – ответил Рудольф.
