Об общем прошлом двух видов расистского империализма, которым не суждено было пережить войну. Об общем для них, хотя и в разной степени выраженном, мире «расового превосходства», «расы господ», ниспосланной провидением «избранности», культа мускулов, презрения к чувствительности и вообще к «абстрактному» гуманизму.
Глава 15
О НЕСРАВНИМОСТИ ПРАКТИКИ. РЕШАЮЩИЕ РАЗЛИЧИЯ В ТЕОРИИ
То, что кажется преддверием геноцида или путем к нему, вмиг утрачивает это сходство, когда его сравниваешь с по-настоящему чудовищным.
Клаус Хильдебранд
ЗАМОРСКИЕ ВЫХОДЫ ДЛЯ АГРЕССИВНОСТИ СРЕДНЕГО КЛАССА
Ни права ниггеров, ни права человека не стоят того, чтобы о них дискутировать. Сила людей — вот о чем идет речь.
Томас Карлейль[1542]
Если важнейшие элементы нацистских теорий либо восходят к тому, что было импортировано из Англии, либо прямо опираются на британские образцы, то реальная практика Третьего рейха уникальна. По своему размаху и систематичности эта практика вообще не сравнима ни с какой практикой британского империализма. Решающие отличия в двух этих видах расизма объясняются тем, что представления, импортированные из Англии, Гитлер воплощал в жизнь гораздо более интенсивно. Несхожесть объясняется еще и тем, что английский расизм и представление о «расе господ» возросли во времена подъема империализма, а аналогичные феномены в Германии стали реакцией на поражения и беспомощность власти, на кризис буржуазии. Навязчивые идеи нацизма, такие, как демонизация «еврейства», порождали панику в обществе. «Фашизм как эффективное движение возник из страха», из общественной паники, не свирепствовавшей в Британии в таких масштабах.
Гервин Штробль в своем исследовании о восприятии Британии нацистами так объясняет радикализацию Гитлером британских моделей: «Действия [Гитлера] должны были быть радикальнее любых действий Британии, ввиду необходимости достичь желаемого результата [мирового расового господства] в гораздо более сжатые сроки. Британии потребовалось два с половиной столетия, чтобы покорить Индию. Россию же [«Индию» Гитлера] следовало завоевать за столько же месяцев. Именно поэтому методы Гитлера отличались от британских».
Как баварско-австрийский вариант учения о «расе господ» национал-социализм и ему подобные явления были прежде всего феноменом среднего класса центральной и западной Европы. Именно так — пусть даже, например, профессор Д. Дж. Голдхейген, обвиняющий немецкий народ (а не только немецкое «население») в геноциде, систематически игнорирует мелкобуржуазно-среднеклассовую и не в последнюю очередь баварско-австрийскую подоплеку этих преступлений (хотя ее влияние было несоразмерно большим, чем численность). И далеко не случайно Гитлер настаивал на переносе имперских регалий средневекового Рейха из Вены с ее некогда широким культурным горизонтом в Нюрнберг — воплощение мещанской культуры Германии, город мейстерзингеров, давший название расистскому законодательству Гитлера. Там филистеры, освобожденные от своих господ во имя человечности, вскоре начали отрицать человеческую природу тех, над кем они так желали господствовать. Так принцип фюрерства выражал мещанские ценности, в частности, раболепство перед верхами и топтание низов (по выражению Дусе). Предрасположенность к фашизму можно было обнаружить в тех пределах, которые ограничивают Европу среднего класса — Европу «обывателей... из среднего сословия, которые были ближайшими подручными Гитлера», «мелких буржуа, лопающихся от затаенной ненависти и зависти, от недоброжелательства и эгоизма». Их «вечное мещанство» проявлялось в том, что они больше страдали от потери благосостояния, чем от потери свободы (по выражению Германа Маркуса). Для такого «вечного мещанина» угнетение тех, кто угрожает его благосостоянию, является инстинктивной реакцией, призванной подавить экзистенциальную панику. Ведь для того, кто пребывает в состоянии отчужденности и все больше и больше теряет те нравственные ограничения, что придают жизни смысл, экономическое благосостояние остается единственной экзистенциальной опорой. «Если бы правление [нацистской] Германии принесло нам благосостояние, девять из десяти французов смирились бы с ним, а трое или четверо [из десяти] приняли бы его с улыбкой», — констатировал Андре Жид в июле 1940 г.[1543]
Такова была «Европа», включавшая в себя Францию, Бельгию, Нидерланды, Скандинавию и даже Швейцарию. На ее границах фашизм натыкался на сопротивление «добуржуазных» стран — Испании (Мадрид в 1936—1939 гг. оставался непобежденным в бою, хотя его больше двух лет почти ежедневно обстреливала фашистская артиллерия и бомбила авиация), Польши (чьи кавалеристы бросались в атаку на гитлеровские танки), Греции (в 1940 г. греки отогнали муссолиниевских захватчиков далеко вглубь Албании), Сербии (где правительство регента, подчинившееся фашистским державам, было в 1941 г. сметено волной патриотического воодушевления, ввергшего страну в безнадежную войну с державами «оси»), Болгарии (где народное возмущение воспрепятствовало депортации евреев), Албании («банды» албанцев в 1944 г. изгнали и гитлеровскую оккупационную власть), России — чей крах Гитлер предрекал через три с половиной месяца после своего вторжения и которая потом взяла верх над сильнейшей военной машиной Европы.
Эта добуржуазная Европа отличалась от Европы среднего класса так же, как врожденное благочестие и честь отличаются от торжественных заверений в «приличности».
Из этого мира «пристойности», из «европейского культурного круга» следовало изгнать «азиатские» влияния — в этом, по словам генерал-фельдмаршала фон Рейхенау, и состояла важнейшая цель похода против «еврейско-большевистской» системы. Так, британский «Легион святого Георгия», поддерживавший Гитлера, провозгласил поход против «звериной азиатской власти [русских]», за «будущее под знаменем европейских идеалов... за культуру Запада в противовес варварству Востока»[1544]. Ведь устремления общеевропейского характера не были чужды и миру ордена под знаком черепа — эмблемы СС. В 1944 г. Гитлер распорядился, чтобы членам СС ненемецкого происхождения выдавали документы, подтверждавшие их «европейскую национальность». (О том, что первыми энтузиастами общеевропейского дела были члены Waffen-SS, в 1999 г. напоминало и немецкое телевидение.) Альфред Розенберг вообще считал «национал-социализм европейским ответом на вопросы нашего века»[1545]. Если это в какой-то степени верно, возникает вопрос — во что же превратилась эта самая Европа, если ей потребовались такие ответы? «Настоящими европейцами были немцы из Бухенвальда и Аушвица; они продемонстрировали европейский (западный, современный) способ жесткого проведения в жизнь окончательного решения», — писал А. Глюксманн.
Утверждается, что после 20 июля 1944 г. при гитлеровской мелкобуржуазной диктатуре было уничтожено более 5000 представителей дворянских родов из земель восточнее Эльбы и из Пруссии[1546]. Не они были «Новой Европой», поскольку европейский «континентальный фашизм был экстремизмом среднего класса»[1547] — в гораздо большей степени, нежели британский. Цель континентального фашизма состояла в том, чтобы сделать Европу еще «более европейской». Если динамика нацизма стала следствием контрреволюционных настроений мелкой буржуазии, искавшей защиты от грозившей пролетаризации, то в Англии, хоть она во многом и была образцом для Гитлера, подобное массовое движение отсутствовало. (Потому в Англии и не пришел к власти свой Адольф Гитлер. Ведь такого фюрера имеет не всякий народ.) Основная масса британских фашистов в значительной мере сохраняла связь с правящим консервативным истеблишментом, для которого эта масса была, так сказать, боевым резервом против внутренней «революционной опасности». Однако Англия была далека от социальных угроз такого рода. Окончание первой мировой войны не привело в Великобритании ни к распаду общественных структур, ни к революционному перевороту в сфере формы правления. Однако развитие революционных, антирасистских движений, пожалуй, уже тогда начало угрожать гегемонии англичан в их расистской империи. Чем меньше у консервативного истеблишмента Британии было веских поводов передавать власть внутреннему британскому фашизму, тем, конечно, полезнее казалось ему укрепление фашизма внешнего: гитлеровская экспансия на восток обещала создать угрозу для угрозы — для Советского Союза, в то время еще враждебного по отношению к Британии. Коль скоро расизм Третьего рейха был не в меньшей степени преемником расизма Британской империи, чем нацистская Германия — Германии кайзеровской, то тем легче было премьер-министру Невиллу Чемберлену принять решение в пользу проекта англо-немецкого сотрудничества, не слишком отличавшегося от проектов Джозефа Чемберлена и Хьюстона Чемберлена.
