– Ничего особенно сложного! Твоя мама выросла здесь, и ее единственным учителем была ее собственная мать. Она не видела города крупнее Чичестера, пока не поехала в Бат. А в Лондоне и вовсе не была.
Он взглянул на меня. Я сидела со спокойным лицом.
– Я поговорил со своей сестрой, Мэриэнн, как только услышал, что ты вернулась домой. Мэриэнн была близкой подругой твоей матери, и она предложила, чтобы ты, как только устроишься тут, завела себе компаньонку. К счастью, она знает подходящую особу. Это леди, которая прежде была гувернанткой. Приятная дама, вдова морского офицера, и сама – дочь сельского сквайра, так что понимает, какую жизнь ты будешь вести. Она готова приехать сюда и научить тебя тому, что тебе необходимо. Читать и писать. Вести дом и нанимать слуг. Тому, какие у тебя обязанности в доме, и что тебе делать в церкви и в делах благотворительности.
Он замолчал, ожидая моего ответа.
– Это совсем не скучно, – ободряюще сказал он. – Она научит тебя танцевать и играть на пианино, петь и рисовать. Научит ездить в седле боком, чтобы ты могла охотиться. Будет сопровождать тебя в обществе и советовать, кому тебе нанести визит, а с кем не встречаться.
Я все еще молчала. Мистер Фортескью налил себе еще бокал портвейна. Я знала, что от моего молчания ему не по себе. Он не мог решить, что оно означает.
– Сара, – ласково произнес он. – Если тебе что-то в этих планах не нравится, ты только скажи. Все, чего я хочу, это дать тебе самое лучшее. Я твой опекун до тех пор, пока ты не выйдешь замуж или тебе не исполнится двадцать один год, но я знаю, что ты – не обычная молодая леди. У тебя особые потребности и особые способности. Прошу, скажи, чего ты хочешь, и я изо всех сил постараюсь это тебе обеспечить.
– Я пока точно не знаю, – сказала я.
И я говорила правду, хотя во мне понемногу росла уверенность.
– Я с самого приезда сюда злюсь, но ни вы, ни этот Уилл Тайяк на меня внимания не обращаете.
Джеймс Фортескью улыбнулся мне сквозь дым сигары.
– Я слишком мало знаю об этой жизни, чтобы сказать, чего я хочу, – сказала я. – Ясно, что вы не намерены дать мне управлять поместьем, как делала моя мать. Я сегодня видела ее яблоневый сад, и Уилл сказал мне, что деревья сажали под ее присмотром.
– Нет, – твердо сказал мистер Фортескью. – Я не хочу, чтобы ты сама работала на земле. Это против желания твоей матери и совершенно против того, как сейчас работает поместье. Шестнадцать лет, с тех пор, как ты родилась и как умерла твоя мама, это поместье развивали люди, которые тут работают, для самих себя. Теперь здесь нет места сквайру старого образца, который управлял землей. Времена, когда нужен был сквайр Лейси, чтобы деревня стояла, давно прошли. Сейчас это – совместное предприятие тружеников, как и хотела твоя мать. Она мне прямо сказала, что не хочет, чтобы ее дочь стала еще одним сквайром Лейси. Она хотела, чтобы тебе достался дом, сад и парк – и ты сама увидишь, что это немалое наследство – но пахотную землю, выгон и Гряду она хотела передать в полное и законное владение деревне.
Я так и думала, что он это скажет.
– Так вы считаете, что я должна вести по большей части праздную жизнь? – спросила я.
Я постаралась, чтобы голос мой прозвучал ровно, и он не смог ответить так, чтобы угодить мне.
– Как пожелаешь, – добродушно сказал он. – Моя сестра Мэриэнн много трудится и получает большое удовольствие от благотворительной школы, которую основала сама для обучения детей-сирот и тех, кого бросили родители. Она замужем за лондонским олдерменом и видела много нищеты и нужды. Она работает больше, чем я! Но ей не платят. Она ведет очень достойную жизнь. Ты могла бы найти себе здесь много благородных занятий, Сара.
Я опустила ресницы, скрывая блеск в своих зеленых глазах. Я знала таких, как его сестра Мэриэнн. Когда я была поменьше, мы очень ловко шарили у них по карманам. Одна из нас садилась леди на колени и плакала, рассказывая, как па ее бьет, а вторая брала острый ножик, перерезала тесемки, которыми кошелек крепился к поясу, и убегала с добычей. Мы попались только однажды, и когда мы разрыдались в три ручья, леди заставила нас пообещать, что мы больше никогда так не будем, не то младенец Иисус не сможет спасти нас от преисподней. Мы с готовностью пообещали, и она дала нам шиллинг из вновь обретенного кошелька. Вот дурочка.
– Или можешь следовать своим интересам, – продолжал мистер Фортескью. – Если выяснится, что у тебя талант к музыке, или пению, или рисованию, можешь работать над ним. Или если твой конь чего-то стоит, можешь найти управляющего, и отдать его на племя.
– А есть люди, которые могут меня научить всему, что мне нужно? – спросила я. – Учителя музыки, танцев и манер? Я смогу всему выучиться?
Он улыбнулся, кажется, его тронул мой пыл.
– Да, – сказал он. – Миссис Редуолд может научить тебя всему, что тебе нужно. Она может научить тебя быть молодой сельской леди.
– Долго? – спросила я.
– Прошу прощения? – не понял он.
– Долго? – повторила я. – Долго мне придется учиться тому, как быть молодой леди?
Он снова улыбнулся, словно вопрос был забавным.
– Думаю, манерам человек учится всю жизнь, – сказал он. – Но, полагаю, ты будешь свободно себя чувствовать в хорошем обществе уже через год.
Год!
Я задумалась. На то, чтобы выучиться ездить без седла и сделать собственный номер, у меня ушло меньше времени. Она за два месяца выучилась трюкам на трапеции. Или навыки господ были очень трудными, или просто они включали кучу чуши и нелепостей, вроде того, что есть надо, сидя так далеко от стола, что точно уронишь еду.
Я ничего не сказала, и мистер Фортескью, склонившись, налил мне еще рюмку ратафии.
– На тебя много всего свалилось, – мягко сказал он. – И ты, наверное, устала, ты ведь первый день встала после болезни. Хочешь пойти в спальню? Или посидеть в гостиной?
Я кивнула. Я уже выучила кое-какие правила господ. Он имел в виду не то, что я устала, а то, что больше не хочет со мной разговаривать. Я почувствовала во рту дурной вкус и едва не сплюнула, но вовремя спохватилась.
– Да, я устала, – сказала я. – Наверное, лучше мне подняться в спальню. Доброй ночи, мистер Фортескью.
Он встал, когда я направилась к выходу, подошел первым и открыл мне дверь. Я замешкалась, думая, что он тоже хочет выйти, но потом поняла, что он открыл мне дверь из вежливости. Потом он взял мою правую руку, поднес к губам и поцеловал. Не успев подумать, я выхватила руку и спрятала ее за спину.
– Да что ты! – удивленно сказал он. – Я просто хотел пожелать тебе доброй ночи.
Я залилась краской от смущения.
– Простите, – хмуро сказала я. – Я не люблю, когда меня трогают. Никогда не любила.
