Непростым, точнее сказать, трагическим было то время и для меня — я потеряла брата Володю… Прошло уже два года, а я никак не могу принять это… Казню себя за то, что, наверное, уделяла ему мало внимания в его юности. Я ведь старше его и должна была сделать все, чтобы жизнь брата сложилась более удачно…
Володя хотел поступить во ВГИК, но не прошел туда — на экзамене у него что-то случилось с фотоаппаратом, и снимки вышли не такие, как надо. В восемнадцать лет Володя стал работать осветителем на Студии имени Горького, оттуда ушел на телевидение, работал там ассистентом оператора. Потом был «Мосфильм», где он стал уже оператором: снимал и у Рязанова, и у Гайдая. Последней картиной, на которой Володя работал, был «Сибирский цирюльник» Никиты Михалкова… Так что всю жизнь он провел в киношной среде. А что такое эта среда? Если съемки фильма, значит, постоянные поездки. А там после трудного съемочного дня принято «взбадриваться». Кому-то это можно, потому что почти не отражается на здоровье и привычках. А Володе было нельзя — здоровьем он пошел в маму, сердце у него было плохое, хотя он никогда не говорил нам об этом и мы до поры ничего не подозревали. Отказываться же от участия в компании коллег у него не хватало характера.
По своей природе был он человек порядочный, добрый, плохого слова ни о ком не сказал и, если при нем заводились такие разговоры, сразу просил: «Прекрати!» Его коллеги рассказывали, как он работал на съемочной площадке. Мало того что сам все время таскал на себе тяжеленную кинокамеру, так даже, когда объявлялся перерыв, отдыхать не хотел, не мог сидеть спокойно — бросался помогать рабочим, двигавшим рельсы для тележки. Друзья говорили ему: «Ну чего ты туда лезешь? Там есть кому это делать». — «Ну как же! Надо пойти ребятам помочь». Так он любил свое дело, любил съемки.
Володя вообще был безотказный. Смены у них бывали разные — и дневные, и ночные, и утренние. Если требовалось на пять часов утра вызвать оператора на студню, звонили Володе Шмыге — знали, что тут же примчится.
«Посиделки» во время поездок на съемки сыграли в жизни Володи отрицательную роль. Постепенно это стало болезнью, мы же долго не понимали, насколько все серьезно. А потом его душевное состояние усугубилось тем, что они разошлись с женой и он не мог видеться с дочерью, хотя Катя выросла в основном в нашем с Канделаки доме. Каждое лето мы забирали ее к себе на дачу. Была она для всей нашей семьи как свет в окошке, тем более что у нее с отцом и со мной было удивительное сходство. Если положить рядом три детские фотографии — Катькину и наши с Володей, — то не сразу можно определить, где кто изображен. Володя с малых лет любил детей: еще когда мы жили в общей квартире на Землянке, он возился со всеми соседскими ребятишками, как нянька. А вот от собственной дочери его отдалили… Потом так вышло, что и со мной у Кати прекратились всякие отношения, хотя я и мои друзья-врачи по возможности помогали ей, когда она работала в глазной клинике и собиралась поступать в медицинский институт…
После лечения жизнь Володи стала налаживаться, и во многом это заслуга его второй жены Наташи. Они когда-то учились вместе в школе, потом через много лет встретились. У Наташи к тому времени была уже взрослая дочь. Потом пошли внуки, и Володя невероятно привязался к старшему, Вадику. Старался дать ему как можно больше — водил его с Наташей в консерваторию, составил для мальчика хорошую библиотеку — русскую и западную классику, книги о художниках, альбомы репродукций… Володя сам с детства очень любил книги, а из художников увлекался импрессионистами. Эту любовь он хотел передать и Вадику. И не его вина, что современные дети читают не так много, как когда-то мы, — они предпочитают «телик», «видик»…
В квартире, которую они получили, Володя все старался делать сам — кухню из дерева, полки, искал какие-то особые бронзовые дверные ручки… Даже последний ремонт, хотя уже плохо себя чувствовал, затеял провести сам, с Наташей. И не из-за экономии денег, а потому, что ему нравилось все делать своими руками. Что касается денег, он никогда на них не сосредоточивался, и они у него «текли между пальцев». Это у Володи семейная черта — ни у папы, ни у мамы никогда не было культа денег, культа сундуков, не было тяги к накопительству. Помню, как папа в день получки приходил домой с охапкой всевозможных кульков, пакетов — накупит всего по дороге домой, накупит… Мама только спрашивала, когда он отдавал ей то, что оставалось от зарплаты: «А где же остальные?» — «Зи-шенька, ну истратил я их…» Я и Володя в этом смысле пошли в родителей. Слава Богу, что мы и с Анатолием Львовичем в этом похожи…
Володи не стало через несколько месяцев после того, как ему исполнилось шестьдесят лет. Что такое для мужчины шестьдесят?.. Проводить его пришло много народу, и столько хорошего было сказано о нем. Красивый, душевно тонкий человек, незлобивый, с обостренным восприятием мира… При своей природной одаренности он мог бы прожить более интересную жизнь. Но вышло так, как вышло. Он словно искал что-то, словно бежал от какой-то внутренней неудовлетворенности, неустроенности… Я стояла на отпевании в церкви около его гроба и смотрела — передо мной лежал совсем молодой Володя, почти мальчик, и выражение его лица было таким спокойным, словно он наконец нашел то, что ему было так нужно. И я сделала для себя страшный вывод — он обрел покой, лишь уйдя из этого мира.
Теперь у нас из близких родственников остались только брат и сестра Анатолия Львовича. Сестра Ида, ее дочь Ира и внук Стасик живут в Германии, поэтому, к сожалению, видимся мы с ними нечасто. Но, несмотря на расстояния, мы друг к другу очень привязаны. Брат Володя, красавец, меломан, тонкий знаток поэзии, так же как Ида, — врач-невропатолог. А его жена Оля — блестящий кардиолог. Володя говорит о ней: «Я врач обученный, а она врач от рожденья».
Нетрудно представить, в каком состоянии готовила я роль Джейн в новом спектакле. Да и ситуация с ним была такова, что никто вообще не мог сказать точно, сделаем мы его или нет. За несколько недель до выпуска сменилась вся постановочная группа. Вадим Зеликовский вернулся в Германию, дирижер Эльмар Абусалимов серьезно заболел. Он сам договорился с дирекцией театра, чтобы музыкальным руководителем постановки и дирижером стал Кремер. Позвонил Анатолию Львовичу, попросил взять спектакль на себя, сказав: «Потом, когда я поправлюсь, возьму его». Не поправился… Пришли новый балетмейстер и новый художник — Марина Суворова и Виктор Архипов, который сделал такие декорации, что зал каждый раз разражается аплодисментами. А костюмы для меня и для исполнителей роли «моего» молодого мужа, и костюмы прекрасные, сшил очень интересный кутюрье из Рязани Андрей Степанычев. Режиссером пригласили Сергея Кутасова. Его рекомендовал Герард Васильев — Кутасов сделал ему очень удачный выездной спектакль «Марицы».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
