Она разбудила царевну.
— Я знаю, почему ты так рано разбудила меня, дорогая матушка, — весело сказала Вормиздухт. — Мы ночью условились с тобою, что сегодня отправимся на охоту вместо Шушаник и Асмик.
Она не забыла ночного разговора.
— Нет, милая Вормиздухт, — грустно ответила царица. — Сегодня охотиться будут за нами. Охотники уже пришли и стоят у ворот. Слышишь звуки труб?
— Слышу… — смутившись ответила девушка. — Что это значит?
— Враги поняли, что крепость беззащитна! Они пришли, чтобы занять ее…
— Меружан?
— Да, Меружан!
Царевна, точно обезумев, вскочила с постели и лихорадочно стала одеваться. С непокрытой головой, с распущенными волосами она хотела бежать к воротам крепости. Но царица удержала ее.
— Куда ты?
— Проклятый Меружан пришел взять крепость Войско моего брата не посмеет ослушаться приказаний сестры. Я пойду и прикажу им…
— Что прикажешь?
— Вот ты увидишь, матушка!
Шум и движение снаружи все усиливались, беспорядочные крики оглашали воздух. Тысячи голосов кричали: «Откройте!»
— Я не открою перед ними ворот моей крепости, — сказала царица с презрением. — Они не достойны такой чести, пусть ломают.
Она все держала царевну за руку, не позволяя ей уйти.
— Напрасны твои старания, дорогая Вормиздухт, — сказала она, обнимая ее. — Положись на волю божью, — будь что будет!
Шум разбудил Шушаник и Асмик. Они с воплями бросались из стороны в сторону, не зная еще, что случилось.
В ту минуту, когда взошло солнце и лучи его ярко осветили окрестности, тяжелые ворота крепости рухнули, разъяренная толпа ворвалась в крепость. Персы с дикими криками устремились прямо к царскому дворцу. Впереди гордо ехал Меружан Арцруни, рядом с ним один из персидских полководцев.
В этот момент царица и Вормиздухт прошли в большой парадный зал дворца.
— Дай я поцелую тебя, дорогая Вормиздухт, — сказала царица грустно. — Настал час, когда немилосердной судьбе угодно нас разлучить…
Царевна упала в ее объятия и воскликнула:
— Нет, мы не расстанемся, я пойду за тобой всюду, куда тебя поведут!
Многочисленные помещения дворца наполнились воинами. Искали царицу и царевну. Дворец сотрясался от разноголосых криков. В залу, где находилась царица и Вормиздухт, вбежали Шушаник и Асмик с выражением ужаса на лицах.
— Пойди, Асмик, скажи им — ты ведь самая смелая, — что мы здесь, — приказала царица.
— Ни за что, царица!.. — с плачем отказалась служанка.
— Ну, тогда ты, Шушаник!
— И я не предам свою государыню! — рыдая, ответила девушка. Обе служанки обняли ноги любимой царицы, целовали, ласкали ее и со стоном причитали: «Ах, тебя уведут! Ах, нас разлучат с тобою!..»
Царица удалила их, когда в соседней комнате раздались тяжелые шаги. Она спокойно поднялась на свой пышный трон и усадила возле себя царевну.
В залу вошли Меружан Арцруни, персидский полководец и толпа телохранителей. На довольном лине Меружана сияла радость.
Он вышел вперед и, положив свой меч к ногам царевны, произнес следующие слова:
— Все это совершилось ради твоего освобождения, из-за любви к тебе, прекрасная Вормиздухт. Армянская царица держала тебя в плену. Чтобы освободить тебя, я взял ее крепость и уничтожил ее огромное войско. Надеюсь, ты почтишь этот меч: он не щадил себя ради твоей чести и твоей жизни.
Прекрасные глаза царевны вспыхнули пламенем гнева. Она ничего не ответила и даже не удостоила Меружана взглядом. Отбросив меч ногой, она обратилась к персидскому полководцу.
— Как твое имя?
— Аланаозан, раб твой, — ответил тот кланяясь.
— О, Аланаозан! Повелеваю тебе именем брата моего царя царей, удали отсюда этого человека, — она с чувством отвращения указала на Меружана Арцруни, — он не смеет видеть моего лица. Прикажи приготовить нам носилки: армянская царица и я, мы вместе отправимся в Тизбон к моему брату.
Полководец в знак покорности дважды поклонился и ответил:
— Приказание всеславной царевны Персии будет исполнено как выражение ее воли.
Меружану показалось, что дворец обрушился ему на голову и он лежит, погребенный под его обломками.
Он был так поражен, что утратил все свое величие и не нашелся даже, что ответить, когда персидский полководец, его подчиненный, взял его за руку и вывел из зала.
Царица взглянула на Меружана. Ей стало жаль его.
На следующий день царица и царевна под охраной Аланаозана направились в Персию; вместе с гонимой из отчизны госпожой ехали и ее служанки.
После этого целых девять дней и девять ночей персидские войска расхищали сокровища царя Аршака, собранные в крепости. Там же находились богатства и ее защитников, погибших от чумы и голода. Опустошив крепость, персы сожгли прекрасный Артагерс.
Книга третья
I. Утро равнины Айрарата
А в это время Меружан Арцруни и Ваган Мимиконян разрушили эти города, пленили их жителей… Из всех этих гаваров, краев, ущелий и стран вывели они пленных, пригнали всех в город Нахчеван, который был средоточием их войск.
Фавстос Бузанд
Было утро, лучезарное утро равнины Айрарата.
Под первыми лучами солнца белоснежные склоны Масиса ослепительно сияли розовым блеском. Венценосной вершины Арагаца не было видно. Она была окутана белым, как снег, туманом, точно стыдливая невеста, лицо которой скрыто под непроницаемым покрывалом. Зеленеющая равнина, покрытая жемчужинами утренней росы, переливалась нежнейшими цветами радуги. Дул легкий зефир, цветы улыбались, зеленая мурава шевелилась волнами.
Прекрасно было это утро.
Птицы весело перепархивали с куста на куст. Пестрые, как цветы, бабочки мелькали в воздухе. Белый аист, вытянув красные голени, размахивая широкими крыльями, спешил к болотам Аракса. Ручные олени, дикая газель и серна вышли из лесов царя Хосрова и свободно резвились, на лужайках.
Не было видно лишь человека.
Каждое утро звуки серебряных труб, лай борзых, ржанье горделивых коней нарушали утренний покой зверей в их логовищах. Лютый вепрь в ужасе бросался в темные заросли камыша, а мохнатый медведь искал убежище в лесу. Но в это утро отсутствовали те, чьи охотничьи забавы придавали богатой дичью равнине особое оживление, — отсутствовали охотники, сыновья нахараров.
Ежедневно на рассвете птицы начинали свою утреннюю мелодию, и с ними вместе пел свою песню трудолюбивый земледелец. Сверкала коса, кипела работа, и золотая жатва, щедрая плодами, вознаграждала труд изможденного шинакана. Но в это утро не было жнеца, не было и землепашца. Созревшая нива оставалась неубранной, и неутомимая соха валялась без пользы у еще не пройденной борозды.
Каждое утро с первым звуком церковного клепала просыпался пастух. Сладостное блеяние овец, звонкая перекличка молодых бычков оживляли покрытые густой травой луга. Но в это утро, не было ни пастухов, ни стад. Рассеянные по горам и долинам ягнята бродили и, будто потерявшие пастыря сироты, казалось, сами искали пастуха.
Каждое утро, когда всходило дневное светило, оно своими первыми лучами приветствовало труд крестьянских девушек. В красных, желтых, голубых платьях, точно красные, желтые и голубые цветы, они пестрели в садах, огородах и на полях. Пели и работали. Их песне вторил соловей. Но в это утро сады были беспризорны: они потеряли своих неустанных работников.
Солнце поднималось, и чем выше оно всходило, тем все сильнее обширная Араратская равнина, как грандиозная кадильница, распространяла благоухание раннего утра. Долина дымилась, испаряя влагу, — украшенная росою зелень возвращала небу полученные от него жемчужины.
Дымились густо разбросанные по равнине деревни. Но этот дым не походил на тот мирный голубоватый дымок, что каждое утро змеевидными столбиками вился из куполообразных отверстий деревенских лачуг. Этот дым, подобно черному туману, окутывал деревни, и временами из его темной гущи сверкали огненные языки.
Дымились и великолепные города: чадил Двин, Арташат, дымился Вагаршапат и монастырь Эчмиадзин. Непроницаемый дым затмевал светозарную прелесть Араратской равнины. Всюду царила печальная, бездонная пустота. Пусты были города, пусты были села, опустели и дороги. Казалось, дыхание смерти пронеслось по этой чудесной равнине и уничтожило всех людей.
Но вот по дороге к Арташату поднялась пыль. Ехал конный отряд. Богатая сбруя коней и богатое вооружение всадников говорили о том, что эти люди не простые путники. Впереди ехал молодой стройный воин, за ним — остальные.
Вот они достигли полуразрушенных стен города Арташата. Здесь молодой всадник остановился; печальным взором окинул он разрушенный и все еще дымившийся город и, повернув в сторону, направился по дороге к Таперскому мосту. Он ехал из очень далеких мест. Много таких сгоревших, опустошенных городов встречал он на своем пути. Это и было причиной того, то его нежное сердце точно окаменело, его горячие чувства как будто остыли и в его грустных глазах не осталось даже слез, чтобы пролить их над несчастным Арташатом.
