Сходной была и ситуация, связанная с назначением на высшие должности сановников уделов, превратившихся в царства и княжества восточночжоуского Китая. Уже из раннечжоуских надписей на бронзе можно заключить, что внутренние дела уделов не были закрытыми от взора центральной власти (вана и его аппарата администрации). Традиция эта сохранялась и позже, хотя размеры и тем более строгость контроля постепенно и безвозвратно уходили в прошлое. Материалы источников свидетельствуют о том, что формально сюзерен-ван издревле обладал правом утверждать назначавшихся на высшие должности важнейших сановников царств. Очевидно, что эти сановники были слугами своего правителя, а не чжоуского вана. Однако без санкции вана их высокий статус как бы не был полностью легитимным. Вот некоторые данные об этом.
Когда узурпатор Чэн, будущий У-гун, в очередной раз напав на столицу царства Цзинь и убив очередного его правителя, хотел подкупить одного из сановников убитого им правителя, он предложил ему сделку: вы прекращаете сопротивление, а я ходатайствую перед сыном Неба, чтобы он назначил вас шан-цином, причем в качестве такового вы будете главным министром, управителем Цзинь. Верный долгу сановник, однако, отказался от этого предложения и вскоре пал в бою [85, с. 89; 29, с. 123]. Здесь интересен сам факт. У-гун еще не У-гун, он пока еще мятежник Чэн, против которого сражаются не только жители Цзинь, но и войска чжоуского Хуань-вана. Но несмотря на это, он берется убедить вана утвердить сановника, от позиции которого, видимо, многое зависело в борьбе за трон, в звании шан-цина, если сопротивление будет сломлено, а Цзинь станет под власть Чэна.
Практически это значит, что право вана утверждать высшего сановника в его должности в рамках того или иного царства признавалось в могущественном царстве Цзинь. В том, что это было признанной нормой, убеждает еще один эпизод, описывающий события, связанные с другим могущественным царством той поры — царством Ци. Когда в 648 г. до н. э. в столицу вана с официальным визитом прибыл циский реформатор Гуань Чжун, находившийся в зените славы, чжоуский ван, многим обязанный Гуань Чжуну, хотел было встретить его по высшему разряду (в соответствии с ритуалом, принятым для шан-цинов). Но Гуань Чжун отклонил это предложение на том основании, что он не шан-цин, что в Ци есть два сановника в таком ранге, Го и Гао, и если кто-либо из них прибудет в столицу вана, то как же тогда встречать его, где будет необходимая в соответствии с рангом разница в церемониале?! Ван пытался настаивать, напоминая о заслугах Гуань Чжуна, но тот был непреклонен. Сошлись на том, что встреча и почести будут соответствовать должности младшего цина (ся-цина). Тем все и кончилось [114, 12-й год Си-гуна; 212, т. V, с. 159; 103, гл.32; 71, т. V, с. 50].
Ситуация не очень ясная. То ли Гуань Чжун, фактически управлявший в то время всеми делами Поднебесной, действительно был лишь ся-цином. То ли он вообще не имел ранга цина и лишь из уважения к вану согласился на церемониал, соответствовавший рангу ся-цина. Но безусловно ясно то, что в Ци были шан-цины Го и Гао, утвержденные в столь высокой должности сыном Неба (это подчеркнуто в речи Гуань Чжуна). Ясно и то, что утверждение имело характер инвеституры и должно было сопровождаться ритуальным церемониалом, причем скорее всего именно в том царстве, где сановник служил, а также при соблюдении всех необходимых процедур, включая, видимо, согласие, если не личное участие правителя соответствующего царства. В противном случае ничто не помешало бы вану в его столице тут же удостоить Гуань Чжуна ранга шан-цина и тем сразу же снять все проблемы.
Из приведенных эпизодов очевидно, что по меньшей мере в двух крупнейших и могущественнейших царствах Чжунго, Ци и Цзинь, существовала ритуально-церемониальная традиция, согласно которой сын Неба (скорее всего по представлению правителя царства) утверждал некоторых сановников в высшей должности гиан-цина. Существовала ли подобная практика в остальных царствах и княжествах, не вполне ясно. Данных на этот счет в столь излюбленной древними китайцами обобщающей форме (в древности было так-то) нет. Но есть еще один фрагмент текста, позволяющий предположить, что в данном случае мы имеем дело с общей нормой.
Фрагмент, о котором идет речь, касается формирования в царстве Jly трех армий в 562 г. до н. э. «Го юй» в своем сообщении приводит поучение, суть которого сводится к тому, что этого не следовало бы делать, ибо на три армии имеют право лишь правители крупных царств. В тех же владениях, правители которых носят титул хоу[109], трех армий быть не должно, хотя трое сановников-цинов могут быть. К этой фразе в тексте дан комментарий Вэй Чжао (III в. н. э.), в котором говорится, что из троих сановников-гимнов в таких царствах двоих назначает сын Неба, а третьего — сам правитель [85, с. 64; 29, с. 351].
Неясно, чем руководствовался Вэй Чжао, давая столь четкий комментарий. Но вообще комментаторам в такого рода ситуациях принято доверять (речь ведь не о трактовке фразы или ее смысла, где все часто субъективно и порой дает основания для сомнений, но о краткой справке фактического порядка, поясняющей норму, сведения о которой комментатору просто могли быть известны из сохранявшейся в его время традиции либо не дошедших до нас сочинений). В данном случае справка Вэй Чжао заслуживает доверит еще и потому, что вписывается в те данные, о которых только что шла речь. Сообщаемые им сведения подтверждают предположение, что норма была всеобщей, т. е. сын Неба имел важную прерогативу утверждать во всех созданных чжоусцами уделах, к VII в. до н. э. превратившихся в фактически самостоятельные царства и княжества, какое-то число самых высших сановников — видимо, не более двух, хотя причина такого рода ограничения не ясна.
Совершенно очевидно, что эта важная прерогатива в новых условиях феодальной раздробленности постепенно уходила в прошлое. Это явствует, во-первых, из того, что в материалах источников о событиях после середины VII в. до н. э. сведений о праве вана вмешиваться таким образом во внутренние дела его вассалов уже нет. А во-вторых, из того еще более очевидного факта, что начиная с 745 г. до н. э., когда в царстве Цзинь без ведома и санкции вана был создан субудел (удел в уделе, ставшем царством), практика формирования такого рода субуделов, владельцами которых, как правило, становились именно сановники-г/ш*ы, превратилась в обычную норму. Возник хорошо известный классическим феодальным структурам принцип «вассал моего вассала — не мой вассал».
Это ограничение в прерогативах было осмыслено ваном далеко не сразу. На протяжении едва ли не всей второй половины VIII в. до н. э. Пин-ван и Хуань-ван, как о том уже шла речь, активно вмешивались во внутренние дела раздиравшегося усобицами царства Цзинь с целью наведения там порядка. И лишь когда в 679 г. до н. э. мятежный Чэн добился своего, чжоуский ван более не вмешивался в дела Цзинь и признал его правителем царства, о чем сказано в гл. 14 труда Сыма Цяня [71, т. III, с. 108–110]. Как видим, с прошлыми прерогативами вана на рубеже VIII–VII вв. до н. э. еще считались, особенно в сомнительных случаях. Однако позже ситуация в этом плане резко изменилась. Собственно, она начала меняться именно во второй половине VIII и начале VII в. до н. э. Стоит напомнить в этой связи, что вслед за Цзинь, в 743 г. до н. э., чжэнский Чжуан-гун по настоятельной просьбе матери выделил без санкции вана субудел своему брату Дуаню. И хотя возникший после этого конфликт был улажен Чжуан-гуном быстро и без всякого внешнего вмешательства, факт остается фактом: для создания субуделов в царствах и княжествах их правители больше не нуждались в санкции вана. Следовательно, они сами создавали в своих владениях систему наследственных вассальных уделов во главе с цинами.
Возможно, именно этот процесс постепенной утраты чжоускими ванами их важной прерогативы и нашел отражение в формуле Вэй Чжао, суть которой сводится к тому, что некоторые цины утверждаются ванами, тогда как другие — правителями царств. Впрочем, это был не единственный такого рода процесс, знаменовавший упадок власти вана.
Обращает на себя внимание нарастающая степень неуважительных интонаций в текстах, повествующих о событиях в доме вана в VI в. до н. э. Когда в 533 г. до н. э. на уровне комендантов пограничных поселков возник спор о земле между доменом и царством Цзинь и сам ван со ссылкой на глубокую древность начал доказывать права на эту территорию, цзиньский Шу Сян, о чем уже было сказано, извинился за инцидент и отдал землю почти царственным жестом. Зато через несколько лет, когда ван попытался было пожаловаться на то, что цзиньский посланец прибыл на похороны его жены без подношений, тот же Шу Сян по этому поводу сердито заметил, что нечего вымогать подарки, которые в ситуации траура не полагается делать[110]. Явным неуважением к чжоускому вану было также и то, что его представитель не оказался в числе участников совещания чжухоу в Сун в 546 г. до н. э., когда была сделана попытка договориться о всеобщем мире.
