Тщетно монархия под воздействием стимула повторяющихся ударов Наполеона брала на себя главную роль в свержении Наполеона; не помогло и то, что она учредила потом Венский конгресс. В то время как на внешней арене Меттерних искусно пропагандировал преимущества реставрации дореволюционного режима в Западной Европе, чтобы обеспечить Дунайской монархии европейскую гегемонию, ранее ей не принадлежавшую, конкретная политическая реальность никак не вписывалась в эту схему. В действительности Дунайская монархия начиная с 1815 г. оказалась между двух огней. Одна голова австрийского орла [+30] с тревогой взирала на восток в сторону Оттоманской империи, другая настороженно смотрела в направлении западного мира. Поворот Дунайской монархии от ближневосточных дел к западным совпал с процессом ослабления давления со стороны Оттоманской империи. Эта тенденция проявилась в Тридцатидневной войне [+31]. Новый противник таился в самом духе времени, в которое вступало западное общество, и подстерегал монархию со всех сторон.
Таким образом, ситуация действительно изменилась в ходе века, и прежде всего с ущербом для монархии. В канун войны 1672-1713 гг. [+32]. Дунайская монархия все еще чувствовала себя в безопасности. С одной стороны нейтральное православное христианство, а с другой - западное общество, к которому монархия не только принадлежала, но и служила ему щитом от оттоманских сабель. Однако век спустя, к 1815 г., хотя Дунайская монархия и вышла из войны с еще большим триумфом, чем в 1714 г., охранительная функция, а вместе с ней и безопасность были утрачены. Турецкая сабля выпала из дряхлой руки, и окостенелость Дунайской монархии стала препятствовать внутреннему росту того общества, жизнь которого она когда-то уберегла от нападок смертельно опасного внешнего врага. Под воздействием Нидерландской, Английской. Американской и Французской революций в жизни западного общества утверждался новый политический порядок - взаимное признание законов и обычаев других стран, - в условиях которого династическое государство типа габсбургской монархии стало анахронизмом и аномалией. В попытках возродить дореволюционный режим в Европе на основе принципа династического наследования и принципа национальности Меттерних превратил монархию из пассивного призрака былого в активного врага западного прогресса, - врага, по-своему более опасного, чем одряхлевший оттоманский враг.
Монархия провела последнее столетие своего существования в попытках - все они были изначально обречены на провал - помешать неизбежным переменам на политической карте Европы. В этом бесполезном устремлении есть два пункта, представляющие интерес для нашего исследования. Первый касается того, что начиная с 1815 г. забродили западные дрожжи национализма, причем процесс этот охватил как православно-христианские народы, так и западное общество. Второй пункт заключается в том, что монархия, подчиняясь необходимости следовать духу времени, сумела приспособиться к новым реальностям. Отказавшись от гегемонии над Германией и уступив территории в Италии в 1866 г. [+33], габсбургская монархия сделала возможным сосуществование с новой Германской империей и новым королевством Италия. Приняв австро-венгерское соглашение 1867 г. и его австрийское дополнение в Галиции, габсбургская династия преуспела в отождествлении своих интересов с интересами польского, мадьярского и немецкого элемента в своих владениях [+34]. Проблема, которую габсбургская монархия так и не сумела решить, подстерегала ее на Балканах. Неспособность справиться с национальным движением в этой чисти своих владений привела в конце концов монархию к полному развалу. Старый дунайский щит западного общества, выдержавший столько сабельных ударов, был в конце концов разбит сербскими штыками.
В 1918 г. юго-восточная граница Дунайской монархии Габсбургов - граница, просуществовавшая сто восемьдесят лет, была стерта с политической карты Европы. Родились два новых национальных государства - Югославия и Большая Румыния [+35], - что было символом триумфа нового порядка. Каждое из этих государств есть государство-преемник как габсбургской монархии, так и Оттоманской империи: и каждое из этих образований представляет собой не только территории, унаследованные от двух разных династических государств, но также народы, объединенные по принципу национальности и хранящие следы культуры двух разных цивилизаций. Этот смелый политический эксперимент может иметь успех, может и провалиться; эти синтетические национальные образования могут стать органическими соединениями или же распасться на составляющие; но тот очевидный факт, что эксперимент имел место, является последним свидетельством, что габсбургская монархия и Оттоманская империя умерли и виновник их смерти - одна и та же враждебная сила.
Когда в наши дни пересекаешь Саву, подъезжая поездом к Белграду, любопытно перечитать "Эофен" Кинглейка [+36]. Когда английский путешественник менее чем столетие назад преодолевал пограничную реку, чтобы попасть на оттоманский берег, он чувствовал себя так, словно отправлялся в мир иной. Австрийский гусар, провожавший его до парома, прощался с ним столь торжественно, будто усаживал его в ладью Харона. Непосвященному английскому наблюдателю и простодушному австрийскому солдату граница между Западом и Востоком могла казаться вратами в мир иной. Однако совершенно другой точки зрения придерживался государственный деятель, который из своего кабинета в Вене натягивал струны европейской дипломатии. Меттерних прекрасно понимал, что древние барьеры рушатся, подточенные временем, и дрожжи западного национализма уже распространились на Восток через старую демаркационную линию. Он знал, что политическая реакция в православно-христианском мире будет бурной и неугасимой.
Меттерниха встревожило греческое восстание против османов в 1821 г. [+37] Наделенный незаурядным политическим чутьем. Меттерних сразу же понял, что выступление горстки людей против власти падишаха представляет собой угрозу власти кайзера. Меттерних настойчиво, хотя и безуспешно, внушал Священному союзу, что принцип наследования должен оставаться нетронутым. Это позволяло бойкотировать греческих повстанцев как нарушителей закона и поддерживать султана Махмуда как помазанника Божьего. С точки зрения сторонников принципа наследования власти, предостережения Меттерниха были вполне своевременны. Ибо триумфальный успех греческих повстанцев - успех, которым они обязаны вмешательству Франции, Великобритании и России, равно как и собственным усилиям, - был событием отнюдь не местного значения. Установление самостоятельного независимого национального греческого государства в 1829-1831 гг. сделало очевидным тот факт, что каждый народ Юго-Восточной Европы рано или поздно придет к осознанию необходимости отстаивать свою независимость и национальное единство. Таким образом, греческое восстание 1821 г. в значительной мере предопределило образование Югославии и Румынии в 1918-1920 гг. Действительно, предчувствия не обманули Меттерниха, когда он в лязганье оружия на Пелопоннесе услышал похоронный звон по Дунайской монархии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
