Ренар убрал со лба волосы, показывая шрам, разрубивший бровь и край скулы. Замешательство на лице Фьорда рассмешило его.
— И кто еще из нас двоих был задиристым укротителем огня? А я все гадал, чего он так на меня набросился. Решил было, что это все тлетворное влияние Эжен: в жизни не встречал мага, так безропотно принимающего свою участь. Но теперь, кажется, я вижу, в чем была причина. Когда там пробудилась твоя сила?
Фьорд замешкался, когда вопрос застал его врасплох. Череда событий, которую повлек за собой его побег из дома, слилась в одну долгую витиеватую тропу, без времени и дат.
— Летом будет три года, — ответил Люфир, все это время прислушивавшийся к разговору. Ренар окинул лучника придирчивым взглядом и тут же о нем забыл.
— Где-то в то время я и навестил старого друга, — мужчина криво усмехнулся. — Видно, тогда Горальд был слишком огорчен, что сынишка оказался магом, и ударился в свои старые подозрения касательно моего причастия к твоему рождению.
Толстяк крякнул, а Фьорда бросило в жар. Изогнув бровь, Люфир наблюдал за ситуацией, готовый в любой момент вмешаться.
— Какой пылкий! Не горячись, парень, я не посягаю на честь твой матери. Всего-то излагаю историю моих странствий. Но давай-ка поговорим о тебе. Я не вижу метки на твоем лбу.
— Я оставил дом в день девятнадцатилетия. Мне пришлось сбежать, так как один…, — Фьорд запнулся, чуть не произнеся «друг», — парень из деревни раскрыл меня.
— А ты не промах, раз за столько времени не дал себя взять ни церковникам, ни псам Ордена, — Ренар непонимающе нахмурил брови, когда Хассу взглядом указал на Люфира. — Ладно, оставим прошлое, нам и в настоящем хватает неразберихи. Меня не было каких-то полгода, а здесь уже все с ног на голову встало. Но, раз маги начали покидать Орден, как некоторые толкуют, не мне судить об этом. Авось это и есть те самые признаки очищения, которых все ждут. Беспокойные нынче времена.
Гости слонялись по просторной гостиной, собираясь группками у столов с угощениями да в тихих углах, увлеченные светскими беседами. Прислушиваясь к чужим сплетням и распуская собственные, они то и дело поглядывали на разношерстную компанию, собравшуюся в стороне: ловкача Ренара, нерасторопного портного Хассу, одного из бойцов Вихра и Смиренного, молчаливым пятном затесавшегося в их ряды.
Домра стихла, напоследок тихо простонав, когда игравшая на ней музыкантша оставила инструмент у кресла. Внимание женщины, одетой по последней моде Безвременья в приталенную рубаху с яркими алыми нитками, привлекла завязавшаяся беседа, долетавшая до нее между тактами.
— И чем же на этот раз ты развлекаешь слушателей, Ренар? — у нее было треугольной формы лицо с широко посаженными глазами и крохотным носом, совершенно теряющимся на фоне спелых губ. Замерев за низкой спинкой кресла, женщина локтями оперлась на плечи мужчины.
— Мы говорим о тревожном времени, в которое имеем счастье наслаждаться жизнью, мое очарование, — Ренар предложил даме папиросу, но та отказалась.
— Тревожные времена — возможность внести в устои мира свои коррективы, — зеленые глаза смотрели с вызовом, в тандеме с улыбкой обретая оттенок надменности.
— Святые Небеса, Картилья! — воскликнул толстяк, надеясь образумить женщину.
— К чему это праведное возмущение? Все мы думаем об этом, так зачем лицемерить и делать вид, что все неизменно?
— О чем вы? — недопонял Фьорд. Его взгляд непослушно ускользал к ожерелью из лазурных камней, двумя нитями собранных на груди Картильи.
— Какой очаровательный мальчик, — женщину, похоже, во Фьорде интересовал исключительно чистый лоб, тогда как сама она не могла похвастать отсутствием метки. Впрочем, она прятала ненавистный шрам за румянами и длинной челкой, скрывавшей не только метку, но и большой лоб. — Я говорю о том, прелестный ребенок, что магам самое время поднять свои головы и занять полагающееся им место в обществе. Еще немного, и неодаренные сами начнут умолять нас спасти их от жутких тварей, разоряющих города и села.
Картилья засмеялась в ладонь, тряхнув черными волосами.
— Я думаю, их послал сам Прародитель, чтобы его нерадивые дети, позволившие загнать себя под землю, наконец восстали духом и вернули себе причитающееся. Неодаренные, спрятавшись за Церковь, слишком долго правили землями, которые по праву принадлежат нам.
— По какому праву? — Фьорд начинал понимать, к чему клонит женщина, и от этих мыслей ему становилось не по себе.
— По праву сильнейших, дурачок! Нам подвластна сама природа, а мы вынуждены прятаться здесь, словно крысопсы. Это же несправедливо и просто глупо! Наше место в Берилоне, городе, который Прародитель построил для нас. Близится тот день, когда маги займут в нем свое место, и тогда неодаренным останется лишь молиться, чтобы мы были милостивы к ним и их детям. Но будем ли мы, после стольких лет притеснений?
— Нет, это какое-то безумие! — горячо заговорил Фьорд. — Как можно говорить об угнетении людей, не наделенных даром укрощать стихии? Все мы едины перед Небом и перед друг другом. Если Церковь и заигралась в короля, ответ должна понести только она.
— Глупый наивный мальчик, кто, по-твоему, допустил это? Неодаренные боятся нас. Они не могут сравняться с нами и предпочли бы, чтобы магов и вовсе не было. Люди не хотят признавать, что есть те, кто превосходит их во всем. Им ничего не остается, кроме как давиться ядовитой завистью и под протекторатом Церкви творить свои бесчинства.
— Пусть так, но в этом нет их вины! Что думать простым жителям сел и городов, когда церковники забивают их головы чушью про Проклятого?!
— Ты так мил в своем неведении и попытке защитить их, — женщина мягко улыбнулась и переместилась из-за спины Ренара, с ухмылкой наблюдающего за поворотом беседы, на подлокотник его кресла. — Мне жаль разрушать твое идеализированное представление о мире, но я не понаслышке знаю о том, что говорю. Дело не в Церкви, а в самих неодаренных. Я выросла среди них, и с самого детства, с шести лет, когда открылись мои способности, я ощущала их презрение и животный страх. Они называли меня ведьмой, чудовищем, ты можешь себе представить? И это после того, как в засушливые годы я дарила живительную влагу их посевам, спасая от голодной зимы! Я стаптывала ноги в кровь, а спину ломило от усталости, когда я преодолевала километр за километром, чтобы доставить воду.
Морщины негодования покрыли лицо Картильи, как сейчас помнившей далекие годы оскорбления и унижения.
— Моя деревня стояла на каменном щите, и мне оставалось только идти к Змей-реке, чтобы полить поля. А они считали, что это моя обязанность! Будто мой долг — заботиться об их зареванных детях, которые вырастали в маленьких кровопийц, норовящих бросить в меня камнем из-за угла. Не Церковь говорила им делать это, о нет. Церковники только стояли в стороне, как и горе-родители. Зачем переживать, ведь она же проклятый маг!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
