— Я думал... Я думал... — бормотал Лодя. — Я думал, что еще налеты будут. Я боялся один.
Милица Вересова озабоченно покачала головою. Если бы она знала!
Еще лежа в госпитале в Ижорах, Андрей Вересов дважды просил товарищей, которые оттуда выписывались, дать сейчас же, из Лебяжьего или из Кронштадта, телеграмму Мике, на Каменный. Но морская почта телеграмм не принимала.
Он был уверен, что его просьбу выполнили. Он считал, что Милица Владимировна во всяком случае давно уже знает, что он жив. Ему было неизвестно, что уже две недели телеграфная связь южного берега с Ленинградом отсутствовала, и обе его первые депеши уже истерлись в карманах его друзей. Мог ли он предполагать, что именно восьмого числа только самую последнюю из них, вчерашнюю, получил Лодя? И как получил, при каких обстоятельствах!
Глава XXXV. У СТЕН ТВЕРДЫНИ
Далеко не все знают даже теперь, когда же именно и с чего именно началась славная оборона Ленинграда, когда и как был создан защищавший затем несколько лет город Ленинградский фронт.
Он не вышел из стен этого города и не подошел к нему в готовом виде, извне, Ленинградский фронт.
В начале войны его просто не было, да и быть не могло — бои шли еще далеко от Невской долины.
Затем, по мере того, как наши армии, отходившие к Ленинграду с юга и с запада, из Латвии, из Эстонии, из различных районов Псковской и отчасти Новгородской областей, стали стягиваться кольцом вокруг города на Неве, Ленинградский фронт начал постепенно образовываться.
В Ленинграде и его области были войсковые части, готовые к бою с того момента, как началась война В Ленинград из глубины страны, по мере роста опасности, подходили, одно за другим, новые и новые соединения. Некоторые из них вливались в состав его, еще не вступившего в бой, гарнизона. Другие, даже не заходя в город, следовали прямо на фронт и соединялись там с утомленными, но зато уже и закаленными в огне частями отходящих армий.
Дивизия генерала Дулова — с полком Василия Григорьевича Федченко в своем составе — начала кампанию, как одна из частей Северо-западного фронта.
Когда наступили трудные дни, ее перебросили под Ленинград.
Скоро все — туляки, рязанцы, казахи, грузины, узбеки, чуваши, — числившиеся в кадрах дивизии, почувствовали себя ленинградцами, защитниками славного города.
Очень скоро красноармеец Голубев, связной Федченки, усвоил манеру принахмуриваясь говорить: «Нам, Хрусталева, нельзя никак пошатнуться! У нас не что-нибудь: у нас — Ленинград за спиной!»
Растроганная Марфа Хрусталева спросила его как-то: «А вы очень любите Ленинград, Голубев?»
— А кто же его не любит, Хрусталева? — весьма искренне ответил тот. — Такой город, да не любить!
— Ой, — вздохнула Марфа, внезапно охваченная воспоминаниями. — А я как его люблю!.. Вам какое место в Ленинграде всего больше нравится, Голубев?
Связной мельком взглянул на чудную девушку.
— Это как это, какое место? Мне все места равны. Я там отродясь не бывал ни разу...
Оказалось, точно. Голубев родился в Тульской области, служил в Великих Луках; теперь он шел к Ленинграду, шел оборонять город, которого никогда не видал.
— Ну и что ж с того, что не видал? Подумаешь, делов! Город знаменитый. Кабы тебя под Тулу перебросили, ты, что ж, мою Тулу не залюбила бы? Брось ты, девушка! Придет Туле горько, пойдешь Тулу защищать... А не мы с тобой — другие: народу хватит!
Марфу сначало это немного озадачило, потом вдруг еще сильнее расстрогало: вот, туляк, человек дальний, а любит Ленинград.
Когда полк Василия Федченки оборонял станционные платформы Плюссы и Серебрянки, он выполнял то, что было ему приказано Москвой: о каждую из этих станций тупилось острие фашистского топора, занесенного над нашей Родиной.
Когда бронепоезд «Волна Балтики» проносился в Эстонии через охваченные пожарами городки, ленинградец Андрей Вересов, и украинец Люлько, и сибиряк по рождению Белобородов, и керченский рыбак Токарь, и армянин Оганесьян, и татарин Алиев не слишком много размышляли, — что именно они защищают теперь — Ереван или Томск, Краснодар или Бугульму? Они защищали всё это сразу. Они выполняли приказ партии, приказ Родины.
Когда Ким Соломин, родившийся на Каменном острове, стиснув зубы, стрелял и стрелял вдоль шоссе из своего дзотика у станции Калище, он, вместе с Фотием Соколовым, архангелогородцем, делал то же общее дело, доверенное и порученное ему Родиной.
И черноглазая девушка Ланэ на вечерней ленинградской крыше; и дядя Вася Кокушкин в подвальном помещении Красного уголка, и Григорий Федченко в директорском кабинете завода имени М. Кашена, да даже Лодя Вересов, скидывая немецкую «зажигалку» во внутренний дворик городка, даже девчонки Немазанниковы, раскручивая ручку домовой сирены, — все делали, в большой или в малой мере, то же самое великое дело. Выполняя его, они помогали всей стране. Но выполнять его они могли только потому, что и Родина ни на минуту не забывала о них. В свою очередь, даже в самые трудные для нее дни она протягивала им крепкую братскую руку помощи.
Есть такой опыт в физике. По листу бумаги движутся стальные опилки. Они движутся в беспорядке, каждая, так сказать, за свой страх и риск. Но вот к ним подносят магнит; тотчас все они располагаются в четком и строгом порядке и образуют одну цепь, одну силовую линию. И цепь эту расчленить уже не так-то просто.
Так было и в те дни. Тысячи воинских частей, десятки тысяч заводов и фабрик, миллионы людей во всех частях страны сложились в единую несокрушимую силу. На них действовал великий и могучий магнит. Этим магнитом была партия; под ее всепроникающим влиянием всё частное и мелкое, всё случайное и неважное утрачивало свою силу; всё главное, общее, большое выступило на первый план. Люди и их неописуемые дела сливались в единое и неразделимое целое, в главную силовую линию истории. Атакуя Григорьевку под Одессой, краснофлотцы-черноморцы выручали из беды балтийского моряка на подступах к Таллину; швыряя ручные гранаты в наступающих немцев, береговик-балтиец помогал защитникам и Москвы и Ленинграда.
Вот почему за июль и август месяц, приближаясь с каждым днем к берегам Невы, немцы, как это ни странно, не только не улучшили своего положения, — оно, скорее, сильно затруднилось.
Фашистский фронт удлинился в несколько раз. Достаточных подкреплений из тыла не поступало. Гитлеровские генералы, столкнувшись с сопротивлением, на которое они никак не рассчитывали, измышляли всяческие способы помощи частям, двинувшимся к Ленинграду. Но как раз в самые трудные для них дни где-то там далеко, под Смоленском, по приказу Верховного Главнокомандования Советской Армии, завязалось против воли фашистов тяжелое сражение. Пришлось не только отказать в поддержке северным соединениям, стало необходимым на ходу, не считаясь с риском, снять с ленинградского направления три моторизованные дивизии и спешно отправить их туда, в Смоленское пекло.
Смоленск и Ельня гремели где-то далеко. Но и тут, в непосредственной близости, врага встречали всевозможные неожиданности. Внезапно севернее Ленинграда, между Ладожским и Онежским озерами — passen Sie auf, gnadige Herren![37] — возник новый фронт, названный Карельским, целый фронт! Северо-Западный фронт продолжал сковывать немецкие силы в древних болотах за Ильмень-озером. Горсточка моряков, любимцев народа, засев на гранитах Ханко, не давала покоя финнам, мешала операциям немецкого флота в Финском заливе. Другая такая же горсточка целый месяц била немцев под Таллином.
Фашистское командование постепенно начинало понимать: русских нельзя делить на «ленинградцев» и «москвичей», нельзя разделять на какие бы то ни было части. Они всюду были одними и теми же советскими людьми; сломить оборону Ленинграда можно было, лишь победив и Москву и Киев. И там и тут, и во всех других частях страны, действовал всё тот же единый магнит, та же негнущаяся, упорная, закаленная воля. Она двигала полки и дивизии; она отправляла эшелоны эвакуируемых заводов; она поднимала всё новые и новые миллионы людей не на авантюристкий «блицкриг», а на долгую, смертельную борьбу за судьбу всей страны, за завтрашний день, за светлое будущее мира. Воля эта носила имя Коммунистической партии.
Настало время, и из Кремля пришел приказ. Части Красной Армии, действовавшие в непосредственной близости от Ленинграда, были заново перестроены. Теперь именно на их плечи в первую очередь легла нелегкая задача борьбы за славный город. Они образовали теперь еще один новый фронт, один из многих. Рязанцы и калужане, псковичи и пермяки, пришедшие сюда с разных направлений, дружно, рядом с исконными питерцами из дивизий народного ополчения, стали насмерть на подступах к городу Ленина. Ленинградский фронт родился.
В середине сентября его линия приобрела довольно сложное очертание. Она начиналась от Копорского залива, от тех мест, где всё еще стояли в те дни на страже Ким Соломин, старшина Соколов и их товарищи. Только теперь к маленькому «дзотику на шоссе» успела прирости сложная система окопов и огневых точек; да и сам дзотик углубился в землю, покрылся двойным бревенчатым накатом, стал основой прочной линии долговременных оборонительных сооружений, крайним западным форпостом осаждаемой твердыни.
