В это трудное, переходное для России время, в период тяжкой борьбы с Наполеоном, послевоенного переустройства Европы, окруженный временами как всеобщим почитанием, так и всеобщим недовольством, находясь под постоянным страхом государственного переворота, он просидел на троне без малого четверть века — одинокий, всегда закрытый и легко и хорошо чувствовавший себя, по мнению мемуаристов, лишь с самыми близкими к нему людьми — сестрой, старыми флигель-адъютантами, слугами — камердинером, парикмахером; здесь он мог быть самим собой…
Шло время, Александр по-прежнему осторожно, но настойчиво подвигал вперед решение крестьянского вопроса. В 1816 г. он поддержал инициативу эстляндского дворянства, проявившего готовность освободить крепостных крестьян.
По новому положению, утвержденному императором, крестьяне получали личную свободу, но лишались права на землю: знакомый для XIX в. мотив впервые достаточно громко прозвучал на всю Россию.
В 1817 г. Александр попытался подтолкнуть к такой же инициативе помещиков Малороссии, поручив через генерал-губернатора князя Н. Г. Репнина предводителю дворянства Полтавской губернии С. М. Кочубею подать на этот счет свои предложения. Через год С. М. Кочубей составил «Правила для свободного состояния помещичьих крестьян» и представил их царю. Все дело совершалось в глубокой тайне. Кочубей ушел от решения вопроса об отмене крепостного права и тем вызвал глубокое разочарование царя. Когда же Репнин, инспирированный Александром, в 1818 г. на собрании дворян Полтавской и Черниговской губерний произнес речь, в которой призывал дворян принести «жертвы» «для пользы общей», это вызвало взрыв негодования крепостников и вновь встревожило Александра. Малороссийское дворянство, в отличие от помещиков Прибалтики, не желало проявлять подобной инициативы.
В этом же году, отправляясь в Варшаву, Александр сказал своему флигель-адъютанту Лопухину, «что он непременно желает освободить и освободит крестьян от зависимости помещиков», а когда Лопухин сказал ему о трудностях в этом деле и возможном сопротивлении, Александр ответил: «Если дворяне будут противиться, я уеду со всей своей фамилией в Варшаву и оттуда пришлю указ». И снова мы видим знакомую линию: упорное желание продвинуть вперед дело и страх перед возможной реакцией российского дворянства.
В 1817 г. в Курляндии и в 1819 г. в Лифляндии по просьбе тамошнего дворянства, так же как и в Эстляндии, было отменено крепостное состояние крестьян; поступила просьба на этот счет и от дворянства Литвы. В 1819 г. Александр заявил по случаю проведения реформы в Лифляндии: «Радуюсь, что лифляндское дворянство оправдало мои ожидания. Ваш пример достоин подражания. Вы действовали в духе времени и поняли, что либеральные начала одни могут служить основою счастья народов».
Наконец, на 1818-1819 гг. приходятся еще две попытки Александра осуществить свои планы решения крестьянского вопроса: он поручает внести предложения на этот счет А. А. Аракчееву и министру финансов Д. А. Гурьеву.
Уже сам выбор очередных кандидатов в реформаторы показывает, насколько серьезно Александр относился к своей идее об освобождении крестьян. Ни перед тем, ни перед другим ему не было необходимости кокетничать, играть в либерализм, оба являлись его доверенными людьми, оба были беспрекословными исполнителями его воли, прекрасно улавливали умонастроение монарха; к тому же им Александр изложил свои принципы решения вопроса, в основе которых лежала мысль о невозможности нанести какой-либо ощутимый урон помещикам.
Вскоре А. А. Аракчеев представил свой проект. Его автор был одним из первых в России, кто заговорил о возможности выкупа крестьян с землей посредством кредитной операции, которая была положена в основу и реформы 1861 г. И хотя проект был одобрен Александром, не было сделано ни малейшей попытки претворить его в жизнь.
Для рассмотрения проекта Д. А. Гурьева был создан специальный комитет, который и одобрил его. В основе проекта лежала мысль о постепенном введении в России «различных родов собственности» на землю. И отношения между крестьянами и помещиками должны были строиться на основе соглашения сторон. Этот проект пытался скопировать в России долгое, многовековое развитие деревни в странах Западной Европы, закончившееся утверждением в земледелии свободного предпринимательства.
И тот, и другой проекты также разрабатывались в глубокой тайне. Такова была плата за страх и учет законодателями, и в первую очередь Александром, реальной действительности. И как результат — никаких практических движений в этом вопросе.
И все же помещичий класс безошибочным чутьем определил приближение новых времен и находился, по словам М. М. Сперанского, в «припадке страха и уныния». «Опасность для помещиков, — писал он в 1818 г., — состоит в том страхе, который теперь везде разливается». Слухи о готовящемся освобождении крестьян получили широкое распространение. И об этом страхе и этом унынии не мог не знать Александр, для которого в самом противостоянии дворянства и освобождения крестьян таилась колоссальная личная опасность.
Но все— таки трудно отрицать, что Александр неуклонно старался продвинуть свои идеи в среду помещиков, осторожно готовил общественное мнение, не отказывался вплоть до начала 20-х годов от своих убеждений.
Параллельно с попытками дать ход крестьянскому вопросу Александр I стремился столь же деликатно и осторожно прозондировать почву относительно разработки в России конституции.
Первые подступы к ней начались еще во время доверительных разговоров Александра со своими «молодыми друзьями» в Негласном комитете. Затем идея представительного правления неоднократно высказывалась Александром в период выработки под руководством М. М. Сперанского государственных реформ.
Наиболее полно конституционные идеи Александра и его окружения были воплощены, увы, не в России, а на сопредельных территориях, недавно вошедших в состав империи, — в Финляндии и Польше.
17 Сентября 1809 г. по Фридрихсгамскому договору после поражения в войне Швеция признала факт перехода Финляндии к России. Сам этот переход Финляндии сопровождался рядом специфических обстоятельств. Финляндия до этого являлась шведской провинцией, и ее представители, согласно действующим на ее территории шведским конституционным актам 1772 и 1789 гг., воплощающим черты сословно-представительной монархии, формально имели те же права, что и шведы. Финские представители на заседаниях риксдага участвовали в решении законодательных и финансовых вопросов. Но финны были здесь в меньшинстве, и интересы провинции нередко нарушались. Шведское правительство зачастую препятствовало экономическому прогрессу края. Финны были стеснены в употреблении родного языка, так как государственным языком был шведский. Это порождало антишведские настроения среди части финского общества, особенно его высших слоев. Не раз финские оппозиционеры пытались найти контакты с правительством России.
Все перечисленные выше моменты значительно облегчили сам процесс вхождения Финляндии в состав России. Однако это порождало и определенные политические трудности. Россия должна была дать Финляндии то, что не давала Швеция.
Необходимо было иметь в виду, что Финляндия входила в состав страны с конституционным устройством, сословным представительством, элементами разделения властей, отсутствием крепостной зависимости сельского населения.
Но парадокс ситуации заключался в том, что в России безоговорочно господствовала абсолютистская монархия, в которой либеральная верхушка, как об этом шла речь выше, лишь весьма робко и непоследовательно продвигалась по пути политических реформ. Само слово «конституция» вызывало яростную дрожь мощных консервативных сил России, что ощущал и сам Александр I, и его либеральный протеже Сперанский.
И все же внешнеполитические аспекты проблемы, а также, возможно, и внутренние побудительные мотивы Александра I взяли верх. Думаю, что именно этот синтез и привел к появлению такого политического феномена начала XIX в. в России, как финское конституционное политическое устройство в рамках абсолютистской империи с мощным консервативным помещичьим классом и почти нетронутым крепостничеством. И здесь на первый план выступила фигура Сперанского с его уже разработанной системой политических преобразований в России, которые должны были перевести страну постепенно на рельсы конституционной монархии. Известен его основополагающий принцип, в соответствии с которым он разрабатывал свои реформы: «Три силы движут и управляют государством: сила законодательная, исполнительная и судная. Начало и источник сих сил в народе: ибо они не что другое суть, как нравственные и физические силы людей в отношении их к общежитию». Но в то же время он подчеркивал: «От державной власти (которую, по его мнению, представлял император. — А. С.) возникает закон и его исполнение». Кроме того, Сперанский полагал, что законы должны вполне соответствовать уровню политического общественного развития страны. Политическое устройство Финляндии и стало для Сперанского, возможно, наиболее полным выражением его реформаторского кредо, которое он разработал к 1809 г. для России, но которое так и осталось прекрасной мечтой умеренного либерала и конституционного монархиста начала XIX в.
