Возвратившийся Анненков доложил:
– Подумайте, Ваше превосходительство, спрошенный мною офицер говорит, что эта цепь выставлена от 55-й дивизии[201] (4-го Сибирского корпуса 3-й армии) по приказанию генерал-лейтенанта Соболева,[202] дабы перехватывать бегущую 71-ю дивизию.
Тут я действительно и расхохотался, и рассердился, и тотчас же написал старшему в цепи начальнику: «Предлагаю немедленно неуместные шутки прекратить и безотлагательно очистить район вверенной мне дивизии. Нам уже известно все, что произошло в 3-й армии и почему вы так быстро очутились в глубоком тылу, да еще в чужом районе». После этого спасительная цепь быстро удалилась, и мы мирно вступили в г. Цейтун, где имели первую дневку, отслужили молебен и роздали всем представленным солдатам Георгиевские кресты и медали.
В Цейтун подошли обещанные укомплектования, но не две тысячи человек, а всего 800. Остальные 1200 и большинство офицеров во главе с полковником Запольским погибли в боях на правом фланге, брошенные в бой прямо из вагонов, чтобы хоть несколько задержать разгром 2-й армии, загнувшей правый фланг под напором обходивших ее войск генерала Ноги,[203] что грозило ей потерей пути отступления. Привел эти укомплектования штабс-капитан 6-го гренадерского Таврического полка;[204] штаб-офицеров не оказалось ни одного.
В этот же день было получено приказание: дивизии свернуть с намеченного ранее пути и следовать на город Хайлунчен Гиринской провинции. Поход до г. Хайлунчена мы совершили вполне спокойно, не тревожимые противником, на ночлеги располагались по деревням квартиро-бивачным порядком. Погода благоприятствовала нам. Морозы, достигавшие по ночам до 15–18 градусов, днем смягчались солнцем, пригревавшим нас. Красивое и вместе с тем жуткое зрелище представляли сопки, вдоль подножья которых пролегал наш путь. Все сопки были объяты полосами огня. Это жители поджигали на них прошлогоднюю растительность, подготовляя землю под распашку полей.
В Хайлунчен вступили 14 марта. Дав людям трехдневный отдых, выдвинули авангард – 283-й пехотный Бугульминский полк в город Бейшанчендзы, находившийся в 50 верстах к югу от Хайлунчена; а от авангарда еще передовой отряд из двух рот в д. Бейхэ, в 18 верстах от Бейшанчендзы. Такое, казалось бы, совершенно анормальное удаление авангарда от главных сил в данном случае вполне оправдывалось обстановкой; дало нам обширное пространство впереди укрепляемой нами позиции, свободное от противника, что в свою очередь позволило шире расквартировать войска по деревням и предоставить им необходимые удобства.
Отдохнув, приступили к укреплению позиции, которая была совершенно иного характера, чем предыдущие. Мы вышли из горного района и находились в местности, лишь местами слегка всхолмленной, богатой, плодородной и почти сплошь возделанной. Занятые под окопы и ходы сообщения поля были оценены смешанной комиссией, и мы уплатили жителям за посевы на них – так что отношения сразу установились самые лучшие.
Местный фудутун (губернатор) встретил нас очень радушно и отвел хорошие помещения. Генерал-лейтенант Ренненкампф был помещен в доме чифу, высший судебный чин, соответствует примерно председателю судебной палаты. Под меня и штаб 71-й дивизии Илина уступил один из своих домов, вернее усадьбу, так как в обширном дворе стояли четыре дома с внутренним квадратным двориком. Впервые мы разместились свободно, и я имел отдельную комнату с каменной верандой, на которой по утрам пил кофе.
Как только я вступил в отведенное мне помещение, пришел с визитом Илина, а после его ухода тотчас же пришли его люди и принесли подарки: разных сортов печенье из бисквитного теста и великолепное меховое одеяло. Печенье я с радостью принял, а одеяло отослал обратно, объяснив, почему не могу его принять. Отдавая визит Илина, я поднес ему несколько плиток имевшегося у меня шоколада, но, к своему удивлению, заметил, что хотя Илина благодарил меня за подарок, но, видимо, за что-то обиделся. Мне было крайне неприятно и досадно. Все объяснилось лишь впоследствии. Оказалось, что манджуры считают грехом после молока матери дотрагиваться до какого-либо другого молока или молочных продуктов. Загладить свой промах удалось лишь через несколько дней, когда вполне наладилось хлебопечение в Дрисском полку, где были превосходные пекари, булочники и кондитеры, и я стал получать оттуда пеклеванные хлеба. Поднесенные Илину три хлеба привели его в такой восторг, что я ему в течение всего времени пребывания в Хайлунчене ежедневно посылал по такому хлебу.
В знак особого почета чифу и фудутун пригласили генерала Ренненкампфа и меня посещать заседания суда, которые происходили в доме чифу. Это считалось особенным почетом, так как они этим приглашали нас присутствовать при пытках и были очень удивлены и как бы в претензии, что я ни разу не воспользовался этим почетом.
Хотя было ясно, что война подходит к концу, мы все же тщательно укрепляли позиции и производили строевые занятия. Довольствие как людей, так и лошадей устроилось очень хорошо. Хоть с трудом, но доставали зерно, а сена было вволю. Маньчжуры сена не косят, трава великолепная, часто по брюхо лошади, и покосы нам уступали сравнительно за бесценок. Довольствие людей было не только обеспечено, но можно было позволять себе и некоторую роскошь.
Черного хлеба не было, но мне удалось закупить 45 тысяч пудов белой муки американского производства. Ввиду сравнительно ограниченного количества муки, установил дачу хлеба по два фунта в день. Но зато дачу мяса увеличил до 1 1/2 фунта в день на человека – фунт в обед, полфунта в ужин. Приварки в борщ или суп клалось столько, сколько только позволяла вместимость котлов, до яиц включительно. Тут я впервые убедился, что насколько наш солдат терпеливо выносит голод, настолько невозможно его накормить так, чтобы он сказал: «сыт, больше не могу», прямо невозможно. Получая столь обильную, прямо роскошную пищу и чай с сахаром, они в антрактах между обедом и ужином еще сами подваривали себе то чумизу, то бобы, то тыквы, а позднее и кукурузу. Как только выдерживали алюминиевые котелки, часами не сходившие с огня. И тем не менее, когда бывало спросишь:
– Пищей довольны?
Получался один ответ:
– Очень довольны, премного благодарны, но хлеба маловато.
Врачей пугало присутствие кругом города, по краям дорог, массы полуоткрытых гробов, в которых крышка держалась над гробом на особых подставках, так что было видно внутрь. В каждом гробу лежал одетый покойник или покойница, все сравнительно хорошо сохранившиеся, особого зловония не было. Врачи требовали немедленного зарытия всех этих покойников.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
