говорил Миронов, исполняя роль царедворца — «вы привлекательны, я — чертовски привлекателен, так чего время терять?»
— А голый я стою перед вами, потому что вы стоите между мной и моей одеждой — замечаю я: — у меня возможности нет одеться. Что же касается торчащей штуковины, то уж вы-то Мидори-сан как медсестра, совершенно точно знаете, почему она торчит. Но я готов рассказать почему.
— Что? — она оглядывается и находит взглядом кучку моей одежды. Отступает в сторону, кивая мне: — одевайся!
— Спасибо, Мидори-сан — я одеваюсь. В классе холодно, поэтому я весь пупырышками покрыт. И синий слегка. Вид наверняка не сильно привлекательный, а жаль. Успела Мидори-сан меня окинуть оценивающим взглядом, правда о выводах я пока ничего не знаю.
— Ты говорил, что готов рассказать почему? — наклоняет голову медсестра: — расскажешь, Кента-кун? — она не уверена в себе и я знаю почему. Потому что все идет не так, как она предполагала. Обычный школьник на моем месте уже краснел бы и зажимался, а то и плакал бы, умоляя никому ничего не говорить. Конечно, не дай боже такое выплывет — из школы погонят только так, да еще и клеймо извращенца прилепят. Но что страшно школьнику — не страшно мне. Выгонят из школы и хрен с ним. Клеймо извращенца — пригодится по жизни, штука удобная. Кого надо отпугнет, а кого надо — приманит. Даже стараться не надо. Что же касается школы, то в этой Японии вполне можно и не учиться в старшей школе… или пойти в другую. Хотя, если меня тут выгонят, я никуда поступать не буду. У меня есть идея, даже несколько. Первая — это открыть кошачье кафе. Или кафе с кошками — тут таких еще нет, я проверял. Идея классная, да и кошек я люблю… открою сеть таких кафе по всей Японии, буду зарабатывать деньги и утопать в котиках и кошках, а еще доброе дело сделаю — скольких животных спасу. Слышал я что тут добыть разрешение на котейку — целое дело, а потом часто они на улице оказываются, так как хозяева не в состоянии им время уделять. О, кстати! Еще и кошачий отель открою. Назову «У старого кота» и выпущу свою линейку кошачьего корма.
Второй вариант — создание амулетов для иссекая. А что? То, что можно перерождаться я уже понял, сам являюсь доказательством, а тут — фабричное производство амулетов, гарантирующих перерождение в выбранном тобой мире! Точно, это мысль…
— Кента-кун! — голос медсестры возвращает меня в реальность, и я трясу головой, изгоняя видения будущих предприятий и заводов с моим именем над проходной.
— Извините, Мидори-сан, задумался. — говорю я: — все это просто недоразумение. Разрешите покажу вам… — я открываю портфель и достаю наше соглашение. Мидори кидает на меня недоуменный взгляд, но берет в руки лист бумаги и начинает читать. По мере прочтения ее глаза округляются.
— Что это такое? — спрашивает она, потрясая листком бумаги: — Кента-кун?!
— Ну, Мидори-сан… там же сверху написано — соглашение. — говорю я, поражаясь способности некоторых людей задавать риторические вопросы. Нет, я, конечно, мог бы ответить «лист бумаги, покрытый иероглифами, которые в полной степени отражают суть заключенного нами соглашения, закрепляющего в письменной форме волеизъявление всех участников процесса раздевания в классной комнате», но побоялся, что такой ответ будет воспринят как издевательство в особо изощрённой манере.
— Нет, Кента-кун — говорит медсестра, продолжая потрясать листком бумаги: — это не соглашение. Это письменное доказательство нарушений как минимум пяти положений Устава школы, небрежения педагогическим составом работы с учениками в области полового просвещения, свидетельство провала всего сектора внеклассной деятельности и учителя по этике и моральным принципам общества, это гарантированная проверка из Министерства образования и как минимум — увольнения директора! Вы что, с ума сошли, такое на бумаге писать?!
— Это я как раз на тот случай, если кто-то предположит, что я тут заставляю кого… — говорю я. Медсестра смотрит на меня и у нее явственно дергается левое веко.
— Хорошо — говорит она: — я верю, что ты никого тут не заставлял. В том числе и потому, что этих троих никто бы не смог заставить. Признаюсь, что я среагировала импульсивно, но что ты хочешь, я вечером иду по классам обход сделать и отметку в санитарный журнал занести, открываю дверь, а вы тут голые!
— Натсуми была в трусах — указываю я.
— Не усугубляй — прищуривается Мидори: — не надо.
— Я просто факты привожу — пожимаю плечами я: — это я был голый, а она была в трусах, так что — технически — не являлась голой.
— Ой, не усугубляй, Кента-кун — качает головой Мидори: — признайся честно, самому себе, как долго эти самые трусы на ней бы продержались? А зайди я минут через пять? Десять?
— Ну… — отвожу глаза в сторону я. Действительно, судя по целеустремленности и решительности Натсуми-тян, трусы на ней долго бы не продержались. Правда тогда никто из нас бы не выиграл, потому что все дошли до конца. И чьи приказы исполняла бы бедная Мико-тян до конца недели? Наши с Натсуми? Или ничьи? В любом случае — Мидори-сан меня только что сделала. Что сказать, умная женщина. Обожаю умных женщин. Умных и зрелых, без всех этих комплексов молодости. Женщина в ее возрасте и статусе уже не нуждается в романтических соплях и прочих амурных переживаниях — или может и нуждается, но немного. Потому что знает им цену. Всем этим «любовь навсегда» «я сделаю для тебя все, что угодно». Ну и такие женщины вполне могут отделять сексуальное влечение от «отношений» и «любви». Идеальный вариант для одного озабоченного школьника, который не хотел бы себе лишних проблем на голову.
— Так что тебе еще мне спасибо сказать надо — говорит Мидори, видя, что я проникся ситуацией и осознал ее правоту: — потому что потом от Натсуми-тян ты по добру не отвяжешься. Ты хороший парень, Кента, а Натсуми — она всякая бывает. Она… на разное способна. Так что лучше бы тебе с ней не связываться.
— Вы это серьезно? — спрашиваю я, видя, что кризис проходит. Судя по направленности разговора, она не собирается жаловаться директору или кому-либо еще. Как и положено у японцев — главное не потерять лица, так что все что происходит в бойцовском клубе — остается в
