Меня купили, вдруг доходит до меня. Купили на медный грош, подсунули сказочку, заставили поверить, что всё так реально. Как наркоману дают зелье, дабы он мог увидеть полёт. И потом вновь пришёл за очередной дозой — уже сам. Или в этом в самом деле была доля правды?
Черныш молчал, не собираясь разрушать череду моих измышлений. Он упорно делал вид, что ему и вовсе нет до меня дела, что он забыл о какой-то там кукле, что ещё мгновение — и он вышвырнет меня, отринет, оттолкнёт прочь, как сделал это со мной Лекса во сне.
Кусаю нижнюю губу — хочется прокусить до крови, да не получится. У нас нет крови, только искра.
Я не могу рассказать обо всём Трюке. Не могу ей больше доверять, всё время буду смотреть, выискивать в каждом её действии скрытый подтекст. Зачем уговариваться, когда можно отнять силой? Элфи смогла убедить саму Смерть, сумела поспорить с ней — неужели бледная дева не могла взять силой?
— Трюка вскоре предложит тебе спасти твоего человека от той заразы, что охватила главную идею. Она усердно будет делать вид, что это моя работа, но ты то теперь знаешь правду.
Почему? Зачем Трюка всё это делает? Театр одной единорожки? Спектакль для маленьких кукол? Театральное представление для глупеньких? Мысли сбивались в кучу, мысли желали облечься в слова, вырваться на свободу. Я молчала, стараясь не спросить лишнего, но Черныш читал меня, как открытую книгу.
Зачем? Всё очень просто. Быть плюшевой игрушкой — не самая лучшая перспектива. Ты же ведь видела, видела и не раз зависть в её глазах, когда она смотрела на тебя. Кукла с десятком шарниров. Можешь двигаться, почти что живая, почти что человек!
Тебе повезло родиться куклой. Могло быть и хуже. А я то тогда думала, куда уж хуже…
Быть человеком — пьянящая до безобразия перспектива. Я не буду в сотый раз расписывать привилегии живых, ты и сама успела прекрасно ощутить их. Трюка хочет занять место Мари. Влиться, как до этого мне удалось ненадолго влить тебя в её тело. Во вчерашний день, если хочешь знать?
Можно ли влиться в человека во вчерашнем дне, хотела поинтересоваться я, но не успела.
Стать человеком не просто, вытеснить чужую душу, заменить её в теле собой сложно. Недостаточно одного только желания, для этого нужна энергия. Движущая сила, если так тебе будет удобней. Добыть эту силу без тебя Трюка не в состоянии, а потому она попросит твоей помощи. Будь наготове, ибо получив от тебя желаемой, она в тот же миг явит тебе свою истинную сущность. И участь Шурша покажется тебе завидной.
***
Привычный стол, носки резиновых кедов, громоздкая и не совсем удобная одежда. А ведь когда-то она казалось мне донельзя комфортной. Жуткий холод пробирал до костей так, что я поневоле посмотрела на батарею.
Все спали. Словно я вновь вернулась в тот сон, словно Черныш вновь решил вернуть меня во вчерашний день. Только на этот раз — в иной ипостаси. Вот сейчас Мари встанет, пошатываясь из стороны в сторону, будто пьяная, пытаясь привыкнуть к телу, а потом…
Никто не встал. Солнце не торопилось занять место на небосклоне, её младшая сестрица-Луна продолжала своё зыбкое царствование. Ещё пару минуток, увещевал рассвет, ещё секундочка, мгновеньеце — и будет поздно. Солнце лениво выплывет, лизнет первыми лучами выпавший за ночь снег, попробует на вкус новый день.
Я по-прежнему восседала на своём месте, пытаясь разобраться в самой себе. Поток информации, что вылился мне на голову, бурлил и требовал обратить его в спокойный ручеек мышления.
Итак, начнем с простейшего. Трюка, на самом деле, не та, за кого себя выдаёт? Как мне это проверить? Почему Крок ни разу не обратил внимания на её странности. И были ли они — эти странности? Старик мирно спал и не желал просыпаться. Мои попытки докричаться до него потерпели фиаско. Ладно, говорила я самой себе, ладненько — вот он проснётся и уж тогда-то…
А что, если поговорить с самой Трюкой? Рассказать ей правду и посмотреть, что она будет делать? Накинется на меня, точно так же, как на несчастного Шурша? С другой стороны — а почему она напала на него? Неужели у неё и в самом деле была причина для этого?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Страх, как бы смешно это не звучало, показывает нам наши страхи, обнажает их перед собой и бесстыдно пользуется. Я вспомнила слова голубой волшебницы и смутилась. Обнажает, пользуется…
Мне захотелось взмолиться Белому Лису — утро, пожалуйста, будь бесконечным! Пусть солнце застрянет навсегда, пусть никто не раскроет глаз, пусть мерный храп станет новой мелодией заснувшего мира, пусть. Только бы не пробуждение — от транса, собственных переживаний, полудрёмы, в которую я вновь начала впадать. Пробуждение подарит только новые вопросы, проблемы, ненависть, жуткую обиду и неудобство. Я была человеком. Я успела побыть им всего лишь одно утро — вчерашнее утро, если верить Чернышу, и от этого становилось только больнее. Весь мир — огромная обида, гигантская претензия, клоака, что бурлит черным раздражением, льющимся мне на голову. А я, подобно желчному нарыву, буду изрыгать его из себя — потоками, ручьями, реками.
Меня передернуло от отвращения. Нет, пусть мир спит. Потому что пробудившись я буду окружена — сомнениями и врагами, друзьями и предательством. Кто есть кто, подскажите же, хоть кто-нибудь! Диана внутри меня с усердием, достойным лучшего применения, молчала. То ли считала мой вопрос незначительным, то ли попросту не знала, что и сказать. Захотелось сплюнуть.
Миру было плевать. Мир не желал обращаться тягучей жвачкой бесконечного дня. Новый день, как вертящееся на языке слово, торопился влиться, стать чьими то победами и поражениями, желал быть любовью, мечтами, злостью, яростью и дурными помыслами. Он пробовал их на вкус. Нежность влюбленных и разочарование уставшего романтика, вдохновение вперемешку с безумием, обратившимися в талант и мизантропию скучающего критика.
Настал новый день.
***
Трюка сегодня не торопилась. Она появилась точно так же, как и всегда. В комнате горел свет — сладкая парочка, уходя из дома, позабыли хлопнуть по выключателю. Не беда, матушка Лексы дома, присмотрит, если что.
Крок не желал помочь мне в разгадке новых тайн, во взгляде старика читалось желание только одного — чтобы я перестала задавать бессмысленные вопросы. Ему не было дело до того, сколько Трюке лет, ему вообще мало до чего было дело. Он держал на своей могучей спине безвольного Шурша, а меня разрывало на части желание поделиться с ним той самой новостью. Рассказать ему о том, что это не Страх сотворил такую мерзость с нашим другом, что предатель — здесь, среди нас, что надо…
И я тогда поняла, что Кроку всё равно. Он не просто спал всё это время, как мне казалось. Несчастный долгожитель отдавал крохи собственных сил Шуршу, тем самым не давая ему погрязнуть в пучинах гибели, как однажды там не утонула я. Это сделал Страх? Допустим. К этому причастна Трюка? Я всё равно ничего не смогу сделать. Ночами, становясь на защиту замка и разминая могучие мышцы, я видела в нём настоящую боевую машину, но никогда не пыталась увидеть заботливого… заботливого друга, который теперь сам находится на грани истощения. Трюка верно рассчитала — Шурш оказался всего лишь разменной монетой. Его не убили — но только лишь ради того, чтобы Крок был всё время занят и не задавал лишних вопросов. Ибо сейчас-то как раз лишние вопросы были нужны ей меньше всего. Но тут появилась я — взбалмошная приблуда, найденыш, который не входил в её планы — и ради этого был устроен концерт для одного зрителя. Оставалось лишь догадываться — тот крик, что я слышала на лестнице, не одна ли из её выходок?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Волшебница пылала возбуждением. Казалось, что всё её тело, до последнего кусочка плюша и ваты, переполняет волнение, которое она не знает, куда выплеснуть. Вышивка глаз, умевшая смотреть с ненавистью, одобрением и ледяным спокойствием, сейчас имела невиданное доселе мной выражение — радость. Был бы у единорожки рот, она, верно, улыбалась бы.
