– Дураки! Боже, какие дураки!..
Эта наивность не мешала, а может быть, и помогала ей быть мудрой в подборе пьес, в работе с авторами, в умении отказать, когда это необходимо, не обидев автора.
Вампилов – ее открытие для театра.
С утра до ночи в ее кабинетике, как ни войдешь, – дым коромыслом: очки, сигарета, пепел, рукопись перед нею, да не одна, не видно ее за штабелями папок, бумаг, книг.
Талант ее – в истовой любви к театру, к актерам, литературе. В святой вере в необходимость театрального процесса и его главенства надо всем, что мы называем жизнью.
В преданности своему театру-дому. Товстоногову.
Вот так они жили и работали – вместе! Шварц находила достойный и необходимый здесь и сейчас литературный материал, Товстоногов заражал всех своим видением окончательного результата, Сирота кропотливо и настойчиво помогала актерам органично зажить в предлагаемых обстоятельствах пьесы и будущего спектакля, и, наконец, Товстоногов и объединял все в одно: пьесу, работу актеров, художника, осветителей и добивался воплощения той «картинки», которая виделась ему вначале, придавал ей объем, плотность, яркость.
Последней из триумвирата ушла Шварц.
С ее уходом закончилось явление, которое называлось БДТ имени Горького.
Хочу похвастаться
Не могу удержаться. А надо бы. Может быть, вымараю эту главку, а может быть, нет.
В Ленинграде гастролировал знаменитый театр «Арена-стэйдж» из США. Привезли американцы «Наш городок» Т. Уайлдера, поразивший всех нас. Мы познакомились и подружились с американскими актерами, приглашали к нам на спектакли.
Однажды после «Ревизора» собрались в кабинете Товстоногова. Режиссер «Арена-стэйдж» мистер Алан, чудесный молодой парень с широкой белозубой улыбкой, сказал, обращаясь ко мне: «Ви – клоун!» Внутренне я содрогнулся, хотя виду не показал: ведь слова «клоун», «цирк» в применении к драматическому актеру, по нашим понятиям, звучат оскорбительно! Виду я не показал, но только ответил: жаль, что он не увидел того-сего в моем Хлестакове. А он говорит: «Что вы! Все я увидел! Но все это было уморительно смешно. Как у Чаплина. Слышали о таком? Очень смешно и грустно!! Он – клоун! Это высочайшее звание для актера! Так вот вы – клоун!!»
Не скрою, если Алан был искренен, – лучшего комплимента в свой адрес я не слышал!
БДТ на гастролях в Риме. Привезли и «Дядю Ваню».
У меня жесткое расписание: встаю в 7.30, делаю легкую зарядку. Спускаюсь вниз, в ресторан. Континентальный завтрак состоит из чая, к которому дают булочку, немного масла, немного повидла и кусочек сыра. Все. Маловато. Поэтому все наливают себя чаем, чтобы почувствовать сытость.
Закуриваю «Беломор» – и на улицу Корсо. Надо посмотреть все, поэтому в десять утра я уже в городе. До обеда у меня три свободных часа. План на сегодня – Пантеон. Рим город маленький, поэтому всюду хожу пешком. Да и денег…
Вот он, Пантеон. Удивительное сооружение!! Стою, глазею.
– Извините, – с сильным акцентом, но по-русски обращается ко мне невысокий мужчина в очках. – Вы артист, не так ли?
Отвечаю, что да, я артист из СССР, здесь на гастролях. Мужчина говорит, что видел «Дядю Ваню», когда мы были на фестивале в Эдинбурге, что это было «незабываемое впечатление»; узнав, что БДТ в Риме, он прилетел из Англии, взяв с собой шесть человек друзей, «чтоб и они могли увидеть вас». Далее последовала английская речь, из которой я понимал только «best actor», «I’m very glad to see you on the stage today» (лучший актер; буду счастлив еще раз увидеть на сцене сегодня). Я: сеньк ю! сеньк ю! – а сам думаю, не аферист ли какой, сейчас чего-нибудь попросит, объегорит: итальянцы, они ведь такие… Хотя он англичанин. Нет, мужчина в очках, закончив монолог, протянул мне руку, пожал, поклонился и ушел.
И тут обдало меня жаркой волной счастья – никакой он не аферист, просто зритель, которому понравился мой дядя Ваня. Так понравился, что он прилетел в Рим, чтоб еще раз увидеть спектакль. Как мне было приятно, как я был счастлив! Счастливым вошел в грандиозную пустоту Пантеона, счастливым вышел на солнечную Корсо, поднялся к себе в номер ровно в час, достал из чемодана крохотную лабораторную электроплитку, поставил на нее кастрюльку с «макаронами по-флотски» из пакета, кипятильник опустил в чайник, поел. На это ушел час. И – спать. До четырех. Вечером «Дядя Ваня» в помещении «Театро Арджентино». Вот оно, счастье!
Вечером играю «Дядю Ваню». Играю плохо. На редкость. Как ни старался.
Испания, Барселона. На бульваре Рамбле – клетки с попугаями, яркая толпа, цветы, цветы… Сплошное разноцветье – попугаи зеленые с красными носами, красные, желтые, цветы – вся радуга, солнце, смех, музыка. В уголку плотно сгрудились советские туристы, узнаю их по прическам «хала» у женщин, мужчины в черных костюмах, при галстуках. Лица райкомовские. Стоят спина к спине, готовы отразить любое нападение. Подхожу. Напряглись. Спрашиваю, показывая на блистающий красотой бульвар: «Ну, как вам Барселона?» Тяжкая пауза. Наконец одна женщина с химической завивкой, набравшись мужества, снисходительно бросает: «А! Пусть живут!»
Разрешили пожить, значит. И на том спасибо.
Но я – о «Дяде Ване».
Путь мой на бульвар Рамбле был не просто прогулкой. Я хотел купить в одном из шикарных магазинов, расположенных вдоль бульвара, кожаную куртку. Испанская кожа – блеск! Или, как теперь говорят, клево, блин!
Захожу в магазин. Дразнящий запах новой кожи. Вот они – куртки всех цветов, фасонов, пиджаки, брюки. Объясняю молодому продавцу, как могу: «Май сайз фифти фор, плиз». Парень приносит несколько. Меряю – как-то не то. Одна коротковата, на другой кожа грубовата, третья – ой, мама! – дико дорого стоит, но хороша, зараза! Но у меня же Оля, Ксюша, Галя – с этой курткой моих суточных на все не хватит!
Подходят наши артисты в робкой надежде на скидку, если купят сразу пятеро.
Я перед зеркалом пытаюсь решить неразрешимое. «Берите, берите! – это наши, с тоской в глазах. – Хорошая куртка! Кофе с молоком! Кожа словно шелк!»
Вдруг парень-приказчик прекращает суету. Что-то быстро говорит по-испански, что-то спрашивает. «Русьо?» – и пальцем на нас. Я ему: «Ай эм но андерстенд», – дескать, не понимаю, Думая, что я говорю по-английски, он начинает коряво строить английские фразы: «Руссо? Ваниа? Ваниа?» – улавливаю я. Артисты наши: «Йес, йес, зис из диадиа Ваниа», – и пальцем в меня тычут. Общими усилиями переводим его речь на русский язык. Оказывается, вчера ночью, поздно, часа в два, его разбудил приятель, который не спал. Не мог он заснуть потому, что был на спектакле советского театра, смотрел «Дядю Ваню».
