только мужчина исчезает из поля зрения, он тут же становится неженатым.
Это чему же учит мою жену наставница Алина? Предполагается, что разной магии-шмагии, но я что-то уже начинаю сомневаться.
— Не суди бедного Генриха слишком строго, милая, он был очень одинок и печален. Но позволь мне привести себя в порядок с дороги, а ты пока вели подавать обед. За обедом и поговорим.
Обедали мы вдвоём — мама, как всегда, обедала у себя в клинике, да мы и сами в это время дома бывали нечасто.
— Успела уже побывать в Академиуме? — задал я беспокоящий меня вопрос. — Как там обстановка?
— Успела, — кивнула Ленка. — Косятся, но ничего не говорят. Думаешь, с сессией у нас опять будут проблемы?
— Надеюсь, что всё-таки нет, но кто знает? Лучше не расслабляться. Устраивать опять этот цирк с экзаменами они вряд ли будут, но какую-нибудь пакость при удобном случае могут и устроить. Мажоров никто не любит, а с их точки зрения, мы и есть до предела обнаглевшие мажоры.
— Несправедливо… — вздохнула Ленка.
— Жизнь вообще штука несправедливая, — пожал плечами я, — а мы с тобой ни у кого сочувствия не вызовем, скорее наоборот. Привыкай, милая.
— Как ты съездил? — сменила она тему.
— Тревожно, — признался я. — В империи, похоже, большое брожение, не исключена даже гражданская война.
— Думаешь, Ливонию это как-то затронет?
— Уверен, что Ливонию это совершенно не затронет. Но я боюсь за родственников. Архиепископ Трирский является одним из имперских князей-выборщиков, так что Трир будет в самом центре событий.
— Мы могли бы послать туда часть дружины для их охраны.
— Как бы ни была хороша наша дружина, она не может сражаться с войсками герцога Баварского. Просто не тот масштаб. Да и не собираюсь я класть нашу дружину в имперских сварах. Посмотрим, может, и найдётся какой-то выход. Поговорю ещё с князем, надо для начала выяснить его позицию. В крайнем случае вывезем родственников на время к нам. А ты как съездила? Что там у нас в баронстве делается?
— В баронстве всё нормально. Я баронский суд провела — ну там ерунда, обычный треугольник, правда, с осложнением в виде хозяйства. Ты потом баронским указом обменяешь двум женщинам имена и фамилии.
— Как скажешь, — согласился я. — Обменяю.
— А ещё Ворон опять взбрыкнул. Выяснил, сколько у нас в лавке его овощи стоят, и решил, что мы его грабим, и что ему будет выгоднее самому торговать.
— И что, ты сумела его вразумить? — я с любопытством посмотрел на Ленку.
— Скорее сумела как-то убедить Росомаху, — покачала головой Ленка. — Бобёр всё время молчал, я так и не поняла, как он к моим словам отнёсся. А Ворон явно остался недовольным — сомневаюсь, что он мне поверил.
— Да скорее всего, и не поверил, — согласился я. — Ворон по характеру бунтарь, и к чужим словам всегда относится с недоверием. А ещё на это накладывается его полная неграмотность в экономических вопросах. Я даже подозреваю, что он никогда не имел дела с деньгами и только у нас с этой концепцией познакомился. В основном у них же всё строилось на натуральном обмене — ну там, поменять у крестьян ведро картошки на дюжину иголок, или ещё что-нибудь в таком духе. Для него совершенно непонятна ситуация, когда оптовые цены могут быть в несколько раз ниже розничных, а закупочные в несколько раз ниже оптовых. Он, по-моему, вообще не представляет, каким образом у одного и того же товара одновременно может быть несколько разных цен. К тому же всё усугубляется тем, что он нас не любит — он нас сразу невзлюбил, ты же помнишь, как мы познакомились. Так что и мои, и твои слова он принципиально пропускает мимо ушей.
— И как в таком случае ты собираешься иметь с ним дело?
— А я с ним дела не имею и иметь не собираюсь. Я все вопросы решаю со старейшинами. Росомаха на удивление умный дед, и действительно старается вникнуть в новые идеи. Насчёт Бобра не знаю, я его характер пока не понял, но судя по тому, насколько успешно они Ворона нагибают, он скорее на стороне Росомахи.
— Мне кажется, Ворон обязательно ещё что-нибудь отчудит, — убеждённо сказала Ленка.
— Непременно отчудит, и я даже могу сказать, когда, — засмеялся я. — Как только у них появится своя алхимия, он попытается продавать её сам. Нам он её ни за что не отдаст, это же его любимый проект.
— И что ты сделаешь? — полюбопытствовала Ленка.
— Я займу место в первом ряду и буду с удовольствием наблюдать за представлением. Он так упорно стремится наступить на грабли, что удерживать его дальше будет просто бесчеловечно. Пусть поторгует.
— Жестоко, — покачала она головой.
— А что делать, Лен, если человек совершенно не желает ничего понимать? Я и так сделал глупость, когда открыл эту лавку. Я-то хотел дать им возможность заработать, помочь обустроиться. А в результате получилось, что мы с этой лавкой от них зависим, и если они прекратят поставки, мы окажемся в неприятном положении, заменить их не получится. Вот и приходится постоянно терпеть выходки Ворона. С алхимией я поступил умнее — мы можем её брать у них, а можем и не брать, от их поставок мы никак не зависим. И я с удовольствием посмотрю, как Ворон сам себя окунает мордой в грязь. Я даже заговаривать с ним об алхимии не буду, пусть он сам приходит ко мне и умоляет.
— Жестоко, — повторила она, — но осуждать я тебя не могу. Действительно, всему есть предел. Слов он не понимает, я сама в этом убедилась.
* * *
Князь принял меня сразу — в последнее время я получил доступ к нему по высшему разряду, как будто я что-то вроде доверенного советника. Мысль, конечно, лестная — не будь я эмпатом, я бы, возможно, в это поверил и возгордился. К сожалению, эмпатия показывала мне реальную картину — общение со мной князя развлекает. Не то чтобы он воспринимал меня как клоуна, просто разговоры со мной его почему-то веселили. С одной стороны, на результат это вроде бы не влияло, но с другой, хотелось бы
