заявить, что утраченные территории можно вернуть лишь в результате победоносной войны. Так что только они, казалось, предложили средство борьбы с тем, что все порицали как безусловное зло.
Но невозможно объяснить, почему в эти критические годы немцы никогда всерьез не рассматривали альтернативу национализму – либерализм и свободу торговли. У нас нет объяснения этому роковому выбору: не свобода торговли и мир, а национализм и война. В уникальной, неповторимой исторической ситуации немецкий народ предпочел войну и отверг мирное решение. Это было индивидуальное историческое событие, которое не допускает дальнейшего анализа или объяснения. Они перешли свой Рубикон.
Можно сказать, что они действовали так потому, что были немцами эпохи национализма. Но это ничего не объясняет.
Согласись северяне на отделение южных штатов, и в Америке не было бы гражданской войны. Точно так же не было бы Американской революции, если бы колонисты не были готовы вести рискованную войну за свою независимость. Эти особенности американцев 1861 и 1776 г. представляют собой не требующие доказательств факты, индивидуальные случаи исторических событий.
Мы не можем объяснить, почему некоторые люди, оказавшись перед альтернативой, выбирают вариант a, а не вариант b.
Конечно, метод, избранный Германией, причинял ущерб не только другим народам, но и самим немцам. Немцы не достигнут намеченных целей. Война за Lebensraum окончится для них катастрофой. Но мы не знаем, почему американцы в двух упомянутых выше случаях приняли решение, которое оказалось впоследствии благом для них и для западной цивилизации, тогда как немцы выбрали путь к катастрофе.
То же самое можно сказать о поведении стран, которым угрожали немецкие планы агрессии. Причина нынешней ситуации в мире не только в злокозненности немецких националистов, но в не меньшей степени и в неспособности всех остальных стран вовремя разрушить их замыслы. Если бы жертвы сумели отказаться от привычного соперничества ради тесного политического и военного сотрудничества, немцам пришлось бы отказаться от своих планов. Все понимали, что есть только одно средство остановить агрессоров и предотвратить войну – система коллективной безопасности. Почему страны не сделали этого перед лицом прямой опасности? Почему они предпочли продолжать политику экономического национализма, которая заранее обрекала на неудачу планы по созданию единого фронта всех миролюбивых народов? Почему они не отринули этатизм, чтобы ликвидировать торговые барьеры? Почему, подобно немцам, они даже не рассматривали возможность возврата к политике laissez faire?
Этатизм не только создал ситуацию, из которой немецкие националисты нашли выход только в завоевании, но и обрек на бесплодие все попытки вовремя остановить Германию. Пока немцы были заняты перевооружением и подготовкой к «часу Х», главной заботой Великобритании было побольнее ущемить интересы Франции и других стран запретами на импорт их товаров. Все народы использовали суверенитет для установления контроля государства над экономикой. При этом необходимой делалась политика разъединения и экономического национализма. Каждая страна вела непрерывную экономическую войну против всех остальных стран. Каждый гражданин светился от радости, когда статистика сообщала о росте экспорта или о сокращении импорта. Бельгийцы торжествовали, когда сократился импорт из Голландии; голландцы ликовали, когда удалось уменьшить количество голландских туристов, посещающих Бельгию. Швейцарское правительство субсидировало поездки французских туристов в Швейцарию; французское правительство субсидировало поездки швейцарских туристов во Францию. Польское правительство наказывало своих граждан за поездки в другие страны. Если поляк, чех, венгр или румын хотел обратиться к венскому врачу или послать своего сына учиться в Швейцарию, ему приходилось получать особое разрешение в органах валютного контроля.
Все понимали, что это безумие, но только когда дело не касалось его собственного правительства. Газеты ежедневно сообщали об особо парадоксальных проявлениях экономического национализма и критиковали их. Но ни одна политическая партия не пыталась снести торговые барьеры в своей стране. Все выступали за свободу торговли для всего мира и за гиперпротекционизм в своей собственной стране. Никому не приходило в голову, что свобода торговли начинается дома. Почти все приветствовали меры государственного регулирования экономики в собственной стране.
И такой позиции история также не дает никаких иных объяснений, кроме идеи индивидуальности или уникальности. Столкнувшись с серьезными проблемами, все страны выбрали путь к катастрофе.
4. Альтернатива
Реальность нацизма ставит остальной мир перед альтернативой: либо другие народы уничтожают нацизм, либо отказываются от самоопределения, т. е. от свободы и самого существования в качестве полноценных людей. Если поддадутся, то будут рабами в мире, подчиненном нацистам. Их цивилизация погибнет; у них отнимут свободу выбирать, действовать и жить по своей воле; им придется лишь подчиняться. Их высшим владыкой станет фюрер, наместник «немецкого бога». Если такая перспектива их не устраивает, нужно приложить все силы, чтобы окончательно сокрушить силы нацистов. От этой альтернативы не уклониться; третьего пути нет. Договор о мире, следствие патовой ситуации, может означать лишь временное перемирие. Нацисты не откажутся от планов по установлению мирового господства. Они будут нападать вновь и вновь. Эти войны может остановить только одно – решительная победа нацизма или его окончательное поражение.
Роковую ошибку совершают те, кто относится к этой войне как к одной из многих войн, имевших место в последние столетия между странами западной цивилизации. Это тотальная война. На кон поставлена не просто судьба династии, области или страны, а судьба всех народов и цивилизаций. Европа не сталкивалась с подобной угрозой со времен монгольского нашествия в XIII в. Участь побежденных будет хуже, чем то, что выпало на долю греков и сербов под турецким игом. Турки не пытались истребить покоренных греков или сербов или искоренить их язык и христианство. А у нацистов для побежденных уготована иная судьба: полное истребление для всех, упорно сопротивляющихся расе господ, и порабощение для всех, сдавшихся добровольно.
В такой войне не может быть никаких разговоров о нейтралитете. Страны, выбравшие нейтралитет, отлично знают, что их ждет, если нацисты сумеют одолеть силы антигитлеровской коалиции. Напрасно они похваляются, что готовы драться за независимость в случае нападения нацистов. В случае поражения антигитлеровской коалиции вооруженное сопротивление Швейцарии или Швеции будет всего лишь символическим жестом. В данных условиях нейтралитет равносилен практической поддержке нацизма.
То же самое относится к немецкоязычным мужчинам и женщинам, живущим в рейхе или за его пределами. Отдельные граждане рейха, желая спасти лицо, утверждают, что они не нацисты, но не могут уклониться от участия в войне на стороне своего народа. Долг человека, говорят они, в безусловной верности своей языковой группе, права она или нет. Именно эта идея толкнула некоторых граждан Австрии, Швейцарии и некоторых латиноамериканских государств либо в ряды нацистов, либо к позиции нейтралитета.
Но доктрина безусловной солидарности всех членов языковой группы является одним
