— Та-а-ак? — глаза цвергольда подозрительно забегали.
— Так вот, очищать наше светлое имя отправится Ларра. И отправится она с тобой.
— А я-то думал, — обескуражено начал цвергольд, — куда она делась.
Воздух за его спиной дрогнул, и в комнате на миг стало очень светло.
Карл, обернувшись к двери в некотором смятении, закончил поворот полностью потрясенным, ибо у дверей стояла Ларра, но в каком виде!
Волосы орчанки, забранные в строгий пучок, спрятались в недрах фривольной шляпки без малейших следов вуали, на тулье которой удобно устроились впечатляющие алхимические очки с затемненными стеклами, столь же необходимые в лаборатории или мастерской, сколь вызывающе чуждые вне ее. Пошитое по последней моде особо смелых женщин платье цвета лаванды, начисто лишенное рукавов, от пояса и ниже превращалось в довольно пикантную юбку, смело облегавшую бедра, которая лишь у земли вспоминала о целомудрии и колокольчиком расходилась в стороны. Где-то посередине примостился вкривь и вкось зашнурованный корсет из толстой кожи, который крайне небрежно подходил к утягиванию талии, зато служил отличной прослойкой между спиной Ларры и еще одной необычной деталью ее костюма — объемистым округлым ранцем, по странной прихоти украшенном рюшками, нелепыми кружевными подушечками и милыми, но неуместными до нелепости ленточками и шнурками. С его правого бока свисал длинный фиолетовый зонтик, при каждом шаге бившийся о скромный, нацепленный лишь из уважения к традициям турнюр, к которому владелица, судя по напряженно застывшей спине, не привыкла.
— Творец всемогущий, — едва слышно выдохнул пораженный до глубины души Карл, — Ларра! Ты… Позволь спросить, коего проклятия…
— Ты же слышал, я отправляюсь с тобой, чего тут непонятного? — процедила орчанка, с неловкой гримасой пытаясь найти удобное положение для спины, — Не скажу, будто готова описаться от счастья, но приказы не обсуждаются.
— Да, но какого ляда ты так вырядилась?!
— А что не так? — янтарные глаза союзницы обиженно сузились.
— Вежливо говоря, все! Ну ладно, я не полезу в вопросы приличий — уж тут мне ли говорить! — но зачем тебе на улице защитные очки? И что это за чемодан у тебя за спиной? Да мы там будем, как бесплатный цирк! Как, спрашивается, искать кого-то…
— Райнхольм, ты чего раскричался? — голос Талиты звенел от почти не скрываемого веселья, — ты ведь понимаешь, как Ларра должна защитить честь Союза? Найти и примерно наказать мерзавца, укравшего порох, который, заметь, все еще при нем, при этом учтем, что цель отлично управляет водой, а в подручных у нее ходят ящер и маг воздуха. По-твоему, моей сестре надлежит отправляться с голыми руками?
— Я - специалист-взрыватель, Карл, — все еще хмуро буркнула орчанка, — и с огнем на «ты» безо всякой магии. Но только когда при мне этот арсенал, и потому вне этих стен мы с ним не расстаемся. Девушкам в Вимсберге никак нельзя без защиты.
— Талита! — несчастным голосом возопил Карл, — ты знаешь, как я ее люблю и обожаю с ней работать, но неужели нельзя оставить наши отношения в лаборатории?!
— Нет, Райнхольм, никак нельзя. Союз всегда называл тебя своим другом, так что пора бы познаться в беде, которая, между прочим, и твоя тоже.
— Мощно задвинула, — проворчал Карл, высверливая взглядом дыры в снаряжении Ларры, — ну хоть зонтик взяла, будет, чем прикрыться от любопытных взглядов… и меня от дождя прикрыть, если что. А то заколебало мокнуть, бороду хоть выжи…
— Ты, Карл, извини, но от дождя я тебя спасать не буду, — внезапно ухмыльнулась союзница, — Талита, проверка оборудования.
— Разрешаю, — степенно кивнула пожилая альвийка.
Ловко цапнув зонтик через плечо, орчанка вытащила его из едва заметных пазов и, подняв шпилем к верху, нажала кнопку на рукояти. Вопреки ожиданиям карлика, зонт не раскрылся кружевным куполом. Вместо этого сверкнула искра, и стержень, оказавшийся полым, изрыгнул длинную струю пламени. В комнате резко потеплело.
Глава 30, в которой я очень долго еду в университет, зато узнаю нечто важное
В ту ночь луна решила отдохнуть и завернулась в толстое одеяло, сотканное ветром из густых грозовых туч. Закрыв единственный глаз, она сладко спала, оставив город мертвенно-синим взорам уличных фонарей. Мерный шорох и перестук тысяч водяных капель оттеснили прочь, задушили остальные звуки, завладев городом до самого утра. Впервые за долгое время Морская столица спокойно спала, и даже молнии далекой грозы не решались ее будить, сверкали робко и наспех, а гром рокотал тихим беззлобным ворчанием большого пса, прикорнувшего там, в укрытом чернильной пеленой океане.
Спал особняк Хидейка. Нервно, чутко — где-то тихонько суетились припозднившиеся слуги, где-то чертил и кроил снявший с меня не меньше сотни мерок портной, тискал краснеющую кухарку усталый повар, — но дрема душно и плотно наваливалась на дом, смежала веки, тянула вниз подбородки. И скоро все стихло, лишь змеились по саду бесшумные тени сторожевых лис.
Спал и я. Оставив в медном корыте грязь, пот и следы засохшей крови, бросив пришедшую в негодность одежду у порога, завернувшись в неимоверно мягкое одеяло и отпихнув раскаленную грелку — спал, да так крепко и вдохновенно, что старые знакомые, — мрачные грезы, — расползались прочь, не в силах меня потревожить.
Остался лишь дождь. Он щедро омыл Вимсберг, растворил смог и грязь, до блеска отмыл мостовые… И ушел прочь на недолгий покой, предоставив город самому себе.
…Мелкими затяжками я набивал горло едким дымом и смотрел вдаль, бездумно скользя взглядом по застывшим волнам утреннего тумана. Крыши Морской столицы щербатой акульей челюстью уходили к побережью. Прожигая белесое покрывало, они, одна за другой, выплескивали из труб густой дым разгоравшихся каминов и чадивших спросонья печей. Сизое марево, с которым не всегда справлялся и проливной дождь, не глядя расправилось с нежными хлопьями рассветной дымки и привычно растеклось по улицам.
Просыпаясь, оставшийся без ночи город всеми силами противился подступавшему утру, но тщетно — легкое розовое сияние на горизонте уверенно превращалось в дневной свет. Вскоре оборону держала лишь труба сталеплавильного завода. В отчаянном порыве вернуть небу блаженную темноту, она изрыгнула клуб черной мглы, но его разодрали в клочья порывы налетевшего с океана ветра.
Я старательно повозил останками сигареты в деревянной пепельнице и, дрожа от холода, вернулся в комнату. Пока я спал, вделанные в стену крючья обросли вешалками, на одной из которых висел неброский, но добротный с виду коричневый костюм, а на второй — мои плащ и шляпа, чистые до неузнаваемости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
