Это был достопочтенный доктор Форбс из комнаты тридцать два.
Лисбет быстро отошла в сторону, затаившись в тени аллеи. Она оглянулась, но не увидела и Джорджа Бленда. Человек у кромки воды медленно ходил взад-вперед, куря сигарету. Время от времени он останавливался и наклонялся, словно искал что-то на песке. Пантомима продолжалась минут двадцать, как вдруг Форбс изменил направление, быстро двинулся к входу в отель и исчез.
Выждав минуту-другую, Лисбет пошла к тому месту, где, как маятник, вышагивал доктор Форбс. Медленно сделала полукруг, разглядывая песок под ногами, но не увидела ничего, кроме камешков и ракушек. Через пару минут она прекратила осмотр пляжа и пошла в гостиницу.
У себя на балконе Лисбет перегнулась через разделяющую решетку и проскользнула на балкон соседей. Царили тишина и покой. Ежевечерняя перебранка, очевидно, уже закончилась. Потом она вернулась к себе, взяла сумку, достала бумагу и свернула косячок из запасов, которыми поделился с ней Джордж Бленд, села на балконный стул и уставилась на темную воду Карибского моря, покуривая и размышляя.
Лисбет ощущала себя как радарную установку, способную в любой момент уловить сигнал тревоги.
Глава 2
Пятница, 17 декабря
Нильс Эрик Бьюрман, пятидесятипятилетний адвокат, поставил на столик кофейную чашку и стал наблюдать за людьми, движущимися мимо окон «Хедон» на Стюреплан. Он видел их всех как единый поток, не различая по отдельности. Его мысли крутились вокруг Лисбет Саландер. Он часто о ней думал.
От этих мыслей он буквально закипал.
Лисбет Саландер разделалась с ним. Он никогда не забудет тот момент, когда она завладела им и унизила. Она надругалась над ним, оставив буквально неизгладимый след на его теле, а точнее, на двух квадратных дециметрах в нижней части живота, что находится прямо над его членом. Крепко привязав к его собственной постели, она жестоко расправилась над ним и сделала татуировку, текст которой не допускал толкований и возможностей вытравления. Он гласил: Я САДИСТСКАЯ СВИНЬЯ, ПОДОНОК И НАСИЛЬНИК.
В свое время Стокгольмский суд признал Лисбет Саландер юридически недееспособной. Бьюрман же был назначен ее опекуном, что ставило девчонку в прямую зависимость от него. Уже после первой встречи с Лисбет Саландер у него начались связанные с нею эротические фантазии. Он не мог понять, чем же она его провоцировала.
Разумом Нильс Бьюрман понимал, что совершил нечто непозволительное и осуждаемое обществом. Он знал, что допустил грубую ошибку, неприемлемую с юридической точки зрения. Но для его чувств доводы разума не играли никакой роли. Лисбет Саландер свела его с ума с первого момента их встречи два года назад в декабре. Законы, правила, мораль, ответственность утратили всякое значение.
Она была странная девушка: взрослая, но с внешностью подростка. Ее жизнь оказалась у него под контролем, он распоряжался ею. Противостоять такому искушению было невозможно.
Раз она была признана недееспособной, то при ее биографии никто ей не поверил бы, вздумай она протестовать. Кроме того, речь не шла о насилии над невинным ребенком – из ее дела выяснилось, что у нее немалый опыт и она сексуально распущенна. В отчете одного из социальных работников указывалось, что Лисбет Саландер, возможно, предлагала сексуальные услуги за деньги в семнадцатилетнем возрасте. Поводом к этому донесению стало сообщение полицейского патруля, что неизвестного пьянчугу застали вместе с молодой девушкой на скамейке в парке Тантолунд. Полицейские припарковались и попытались выяснить, кто они такие, но девица отказалась отвечать на вопросы, а пьяный мужик не был способен выражаться членораздельно.
Для адвоката Бьюрмана вывод был очевиден: Лисбет Саландер – шлюха, оказавшаяся на низшей ступени общественной лестницы. И при этом в его власти. Он же ничем не рисковал. Даже если бы она обратилась в управление опекунского совета с жалобой, он, при его-то безукоризненной репутации и заслугах, выставил бы ее лгуньей.
Это была прекрасная игрушка – взрослая, сексуально раскрепощенная, безграмотная в социальном плане и полностью зависящая от его произвола.
Впервые в своей практике Бьюрман злоупотребил отношениями с одним из своих клиентов. Раньше он даже подумать не мог, чтобы эксплуатировать кого-либо из них. Чтобы ублажать себя специальными сексуальными играми, он брал проституток. Это он делал украдкой, осторожно и не скупясь, но с проститутками все было игрой, а не всерьез. Однажды он оплатил услуги профессионалки, которая стонала, охала и играла нужную роль, но все это было очевидной фальшью.
Бьюрман пытался доминировать над женой, когда еще был женат, и она не возражала, но и это было всего лишь притворство.
Лисбет Саландер подходила ему идеально: беззащитная, без родни и друзей, настоящая безответная жертва. На ловца и зверь бежит.
И вдруг она разделалась с ним.
Она нанесла ему удар с такой силой и решительностью, какой он от нее не ожидал. Она унизила его, мучила физически, чуть не уничтожила.
Жизнь Нильса Бьюрмана полностью изменилась за последние два года. Первое время после визита Лисбет Саландер он был словно парализован, не способный ни думать, ни действовать. Он заперся дома, не отвечал по телефону и не поддерживал контактов со своими клиентами. Две недели спустя Бьюрман взял больничный лист. Текущей корреспонденцией занималась секретарша в его конторе, она отменяла назначенные ранее встречи и пыталась отвечать на вопросы раздраженных клиентов.
Каждый день, хотелось ему того или нет, он видел свое тело в зеркале в ванной. В конце концов он снял зеркало.
Нильс Бьюрман вернулся в контору лишь к началу лета. Рассортировав клиентов, он направил большинство из них к коллегам. Себе он оставил предприятия, юридические дела которых можно было вести по переписке, без личного участия. Фактически его единственным клиентом оставалась Лисбет Саландер – каждый месяц Бьюрман должен был подавать сводку ее экономического положения вместе с общим рапортом в управление опекунского совета. Он делал в точности, как она требовала, – писал вымышленные рапорты, свидетельствующие о том, что она не нуждается в опеке.
Каждый рапорт приносил горечь напоминания о ее существовании. Но что было делать?
Лето и осень Бьюрман провел в размышлениях, сопровождавшихся параличом действия. В декабре он наконец взял себя в руки и отправился в отпуск во Францию, где зарезервировал время для посещения клиники косметической хирургии под Марселем, чтобы посоветоваться с врачом, как лучше всего удалить татуировку.
Доктор удивленно осмотрел его обезображенный живот и наконец предложил способ лечения. Наилучшим вариантом виделась лазерная обработка, но площадь поврежденной кожи оказалась столь велика, а проникновение иглы – столь глубоким, что доктор предложил серию пересадок кожи. Правда, это было дорого и требовало много времени.
За прошедшие два года Бьюрман видел Лисбет Саландер всего один раз.
В ту ночь, когда она напала на него и подчинила себе его жизнь, она также взяла себе запасные ключи от его конторы и квартиры. И сказала, что собирается следить за ним и появляться, когда он меньше всего этого ожидает. Десять месяцев спустя Бьюрман уже почти решил, что это была пустая угроза, но все же не осмелился поменять замки. Ее условие было недвусмысленно четким: если она хоть раз застанет его с женщиной в постели, то сделает достоянием гласности девяностоминутную запись насилия, которое он над ней совершил.
Однажды в середине января, спустя почти год, Бьюрман вдруг проснулся в три часа ночи, не соображая отчего. Он зажег лампу на прикроватной тумбочке и чуть не заорал от ужаса, увидев Лисбет у изножия кровати. Она была словно привидение, внезапно материализовавшееся в его спальне. Ее бледное лицо ничего не выражало, а в руках она держала этот проклятый электрошокер.
– Доброе утро, адвокат Бьюрман, – наконец произнесла она. – Извини, что на этот раз разбудила.
