Может быть, ответ прозвучал в бане?.. Нет, раньше, гораздо раньше, подумал Леонид, еще когда был жив отец. Из глубоко запрятанного уголка памяти всплыло недоуменное потрясение, испытанное Леонидом в те дни, когда он пришел в книжный магазин и спросил продавца отдела поэзии, где можно получить авторские экземпляры своей книжки. Продавец, молодой парнишка в очках, вдруг широко заулыбался и застенчиво попросил автограф. Леонид впервые в жизни растерянно смотрел на титульный лист со своим именем и все никак не мог сообразить, что же пожелать своему первому, такому незнакомому и такому дорогому читателю. И директор магазина, немолодая женщина, маково вспыхнула, как девочка, узнав, что Леонид и есть тот самый...
Их уважительное восхищение наполнило Леонида тихой гордостью и он с упоением раздаривал свои книги сотрудникам, родным и знакомым, считая, что все едино радуются его успеху, как результату напряженной духовной работы, как итогу неоднолетнего терпеливого труда и озаренного вдохновения. Но случилось никак не ожидаемое - чем ближе был кто-то Леониду, тем непредсказуемее оказывалась реакция на выход книги.
Мать пришла с кухни, вытерла руки о фартук, подержала книжку в руках, улыбнулась ей ласково, как ребенку, тут же спохватилась, что у нее что-то подгорает и опять вернулась в свой "горячий цех".
Отец торжественно, как при вручении переходящего Красного Знамени, встал, крепко пожал сыну руку, надел очки, открыл первую страницу и неумело прочитал первые строки первого стихотворения: По прихоти погоды странной притих пейзаж в дали туманной - старинный парк в весенней раме... Крякнул, крепко, со скрипом потер шершавую щеку и вынес приговор:
- Не Пушкин, конечно, но все-таки... Тираж-то какой?
Тираж и гонорар стали единственной темой обсуждения книжки Леонида коллегами по работе.
Илья Жихаревич, школьный дружище, уставился на книжку, словно скульптор на кусок мрамора или столяр на доску, почему-то только переплет стал объектом его пристального внимания, он даже поковырял его пальцем, неопределенно хмыкнул и стал подробно рассказывать, как напряженно и интересно ему работается с редактором над новой своей научной статьей.
Николай молча взял, не разворачивая, глянул - так смотрят случайно задержавшиеся у книжного прилавка: что-то привлекло на мгновение внимание, убедился, что не то, и пошел дальше. Так и Николай положил книжку в сторону - и ни гу-гу.
Был бы Севка жив, тот бы оценил, сам стихи писал. Они с Леонидом даже завели традицию - дарить на дни рождения друг другу написанное за год. Собственно, так потихоньку и сложилась у Леонида рукопись, да и Севкины стихи, аккуратно перепечатанные, сохранились рядом, в ящике стола. Но Севка был в мире ином и Леонид тогда так и не стал разбираться в причинах происшедшего, слишком уж разными ему показались мотивы такого неприятного неприятия его детища, да и не желалось ему считать, что главное-то в другом...
А может быть именно тогда Леонид в первый раз задумался и ощутил свою нестандартность, свое отличие от других? Вот и Татьяна, жена Леонида говорила ему сегодня о том же... Леонид развернулся в постели и в ночном сумраке различил, казавшуюся несоразмерно крупной голову жены. Лицо ее было темное, слепое от закрытых глаз и казалось неживым, если бы не сопение и тихий присвист дыхания. Жена... любимая,,, а в сущности, далекий, а вернее, совсем недалекий, чужой мне человек, подумал Леонид, и чего же я хочу от брата... от отца... от дочки... Кто они? Чужие или просто другие?..
Кто был по-настоящему чужим Леониду, так это тесть с тещей, родители Татьяны. Как хороша была Танечка-Танюшка в девушках! Светлоголовая, стройная хохотушка, она нравилась Леониду своим мягким характером, своей участливостью и острым состраданием к чужой боли, беззаветной преданностью родителям и дому.
Они познакомились на какой-то вечеринке, их факультеты, географический и химический были рядом, стали встречаться и как-то естественно, легко поженились. Словно соединились две половинки, предназначенные друг другу.
Своего дома у молодоженов не было и жили они у родителей Татьяны. Особых проблем не было, тем более, что Леонид надолго исчезал в экспедициях, а когда появилась на свет маленькая Леночка, Аленушка, то помощь ее родителей была воистину ощутимой.
Суть этих людей обнажилась, как дно во время отлива, когда Леонид вступил в жилищно-строительный кооператив и они въехали в свою двухкомнатную квартиру. Родители Татьяны вдруг заявили, что Аленушку они не отдадут. Леонид не мог поверить в невозможное, как это так, взять и отобрать дочку, как кошку, как игрушку. Иное дело Татьяна. Оказалось, что она не в силах разорваться надвое, пойти на ссору с родителями. Она панически боялась скандала, не могла представить себе даже простой размолвки и поэтому не видела ничего страшного в том, что Аленка по настоянию тещи называет папой и мамой своих деда с бабкой.
Леонид с удивлением узнал, что тесть теперь моется с Ленкой в ванной, что дочка спит с ними в одной кровати. Все это по мнению Леонида отдавало какой-то нечистоплотностью, Леонид всяко пытался убедить Татьяну в уродливости таких взаимоотношеий, ругался, уходил из дома, но возвращался, потому что любил свою Таньку, жалел и вины ее в происшедшем не видел.
Так и выросла Елена в доме "папы" и "мамы", была прописана там и стала их наследницей. Леонид называл дочь Еленой Прекрасной и в этом не было особого преувеличения, внешне она была очень привлекательна, но в отличие от матери полностью лишена каких-либо комплексов нежности и привязанности, мыслила привычно для избалованного ребенка, жестко, эгоистично и даже цинично.
Она расчетливо вышла замуж за человека много старше ее, но обеспеченного, связанного с валютным бизнесом, родила ему сына, провернула обмен, в результате которого получилась четырехкомнатная квартира, со вкусом обставила ее, и на все ее хватало - на дом, дачу, собаку, попугая, да и себе Елена ни в чем не отказывала - ни в нарядах, ни в любовниках. И Леониду с Татьяной доставалось то красной рыбки, то бутылка настоящего шотландского виски, то пуховая куртка.
Единственное существо на свете, которое Елена обожала слепой безрассудной эгоцентричной любовью был сын Кирюшка. Елена не отпускала сына от себя ни на шаг и фактически лишала Леонида и Татьяну радости полнокровного общения с внуком, также, как в бытность свою, сама была лишена того же с родителями.
За пролетевшие годы Татьяна плавно переродилась из улыбчивой, как солнечный зайчик, девчонки в грузную седую женщину.
Жизнь ее разделилась на два дома и душа ее разошлась надвое: одна любила родителей, другая - мужа. И не было гармонии в таких единых по сути, но таких разных по предмету чувствах, не было счастья. Родители стали для Татьяны идолами, а она их рабой. Рабой любви... Она всегда и всем поддакивала и настолько перестала ощущать себя как личность, что и разговор начинала так: "А вот мама сказала... Вот и Лена говорит..." Даже во время редкой интимной близости с Леонидом могла вспомнить, что забыла позвонить своим...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
