Здесь жил брат двоих погибших полицейских, человек, который глубокими ночами писал пятиминутные новостные заметки для аудитории слушателей, само существование которой представлялось ему сомнительным.
Через открытую дверь из сада в гостиную влетела небольшая собачка. Происхождение ее установить было невозможно, разве что среди предков псины имелись спаниель и терьер. Повизгивая от счастья, она запрыгала вокруг Мейсона.
— Как дела, старина? — Траск подхватил пса на руки и подержал несколько секунд, пока тот восторженно облизывал ему лицо жестким языком.
Муггси дал понять, что все прекрасно. Мейсон опустил его на землю и легонько шлепнул по хвостику.
Траск устало опустился в мягкое кресло у окна и развалился в нем. На боковом столике стоял телефон. Тут же лежала стопка из пяти одинаковых книг. Обложка сообщала, что это новый роман Мейсона Траска «Фортуната». Маленькая открытка на глянцевой бумаге информировала, что в августе книжные клубы страны признали «Фортунату» лучшей книгой месяца.
Мейсон надел очки, подтянул к себе адресную книгу, нашел номер телефона и набрал его.
— Лаура?
— Да. — Голос у нее был мрачным.
— Довольно противная личность по имени Джон Д. Харрис возьмет на себя заботы о мероприятии, как ты его называешь. Сегодня вечером Джерри доставят в часовню на Семьдесят девятой улице. Панихида начнется в четверть первого в пятницу. Пришлось согласиться с доводами Харриса — пусть лучше будет там, чем в квартире.
— Не спорю.
— Хорошо. Как ребята?
— Им придется рассказать. Завтра днем отец с матерью привезут их из Поулинга.
— Я могу сам поехать и привезти их.
— В этом нет необходимости.
— Если… если тебе будет легче, то можем пойти вечером пообедать или…
— Спасибо, не надо.
Мейсон вздохнул:
— Звони мне, если что. Я буду на телефоне.
Он положил трубку и вернул телефон на столик. Снял очки и засунул их в нагрудный карман. Затем откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. До этого тихого уголка не доносился шум улицы.
Вскоре Мейсон встал, подошел к проигрывателю и, не раздумывая, поставил Четвертую симфонию Брамса. Направившись в спальню, он разделся и лег на кровать.
Муггси запрыгнул туда же и расположился у него в ногах. Мейсон лежал, глядя в потолок и слушая тихую музыку, которая доносилась из-за открытой двери. Наконец он прикрыл глаза. Чуть погодя пластинка автоматически легла на другую сторону.
Мейсон уснул.
Проснулся он примерно в три часа дня от звонка в дверь. Открыв глаза, Траск продолжал голым лежать на постели, стараясь прийти в себя. Кто-то настойчиво жал кнопку звонка. Муггси зарычал.
Мейсон встал, накинул махровый халат и пошел к дверям. На пороге стоял симпатичный седой человек; отчаянно потея, он обмахивался дневным выпуском газеты.
— Боже милостивый, Мейсон, ты никак спал! Ведь в это время ты всегда на ногах! Прости. Когда ты долго не отвечал на звонок, я решил, что ты в саду.
Мейсон проморгался:
— Заходи. Прошлой ночью на меня свалились дополнительные хлопоты. — Обычно после ночной смены в «Юниверсал» он спал с восьми до часу.
— Я тогда лучше пойду, — сказал гость.
— Нет, заходи, Макс. Все равно я собирался, проснувшись, звонить тебе. Для меня рановато, но ведь ты не откажешься от джина с тоником, не так ли?
— Материнское молоко, — сказал Макс и знакомым путем прошел в гостиную. — Уф, ну и жара. У тебя тут чистая фантастика. Ты знаешь, что друзья к тебе ходят лишь потому, что здесь так прохладно?
— Я часто думаю об этом, — отозвался Мейсон из кухни.
Муггси вылез из спальни, с подозрением посмотрел на гостя, но затем признал в нем друга. Подойдя, он поздоровался, вывалив язык из пасти.
Седоволосый человек дружески погладил Муггси.
— Какие у тебя последние сексуальные успехи, старина? Ты же никуда не выползаешь из этого садика!
Через мгновение появился Мейсон с высоким запотевшим стаканом с ломтиком лимона в нем для гостя и чашкой с холодным кофе — для себя. Приняв предложение устроиться в удобном кресле, гость снял пиджак и бросил его на диван. Он был шестидесяти с небольшим лет, чуть полноват, с румяным лицом. Его круглую, лунообразную физиономию не покидало сардоническое выражение, словно он смотрел на мир с иронической точки зрения, к которой примешивалась толика горечи. Голубые глаза с покрасневшими белками — то ли от солнца, то ли от непреходящей простуды — остановились на стопке книг.
— Как идет «Фортуната»?
— До ужаса хорошо, — сказал Мейсон, стоя у окна, через которое он разглядывал сад.
— Я и сам как-то испытал такой ужас! «Мои тридцать лет в роли портового репортера», сочинение Макса Уолтера. Продавалось по двенадцать сотен экземпляров. Понятия не имею, какого черта ты пишешь разные дурацкие заметки для «Юниверсал».
— Может, из-за неверия, что все это на самом деле. Но теперь, когда проданы права на кинопостановку… — Мейсон отошел от окна. — Я в самом деле собирался звонить тебе, Макс.
— Вот я и здесь, братец. И не собираюсь уходить, пока джин не кончится.
Мейсон, полный беспокойства, снова повернулся к окну.
— Со мной что-то произошло, Макс. Я отчаянно хочу ввязаться в драку. И я это сделаю.
— С кем ты собираешься драться?
— Может, ты мне подскажешь?
Макс не сводил с Мейсона голубых глаз с красноватыми ободками белков.
— Что ты имеешь в виду?
Повернувшись, Траск подтянул стул к креслу Макса Уолтера и сел, скрестив на груди руки. Коротко и точно, не отклоняясь от фактов, он изложил свою теорию — коп отчаянно нуждается в деньгах, появляется замысел ограбить Эприл Шанд, в котором участвуют братья Хоукинс, Гантри, Пиларсик и ростовщик Фланнери; он, Мейсон, убежден, что Джерри был не в силах пережить эту ситуацию, у него поехала крыша, и он перестрелял заговорщиков, но опоздал: вернуть драгоценности брат уже не смог.
— И ради него, — с силой сказал Мейсон, — я каким-то образом должен разобраться в ситуации. Пусть понесут ответственность те, кто на самом деле стоит за случившимся. И пусть они об этом знают.
— Да? И кто же они?
Мейсон передал свой разговор с Силверменом.
Уолтер кивнул:
— Силвермен — порядочный, честный, хотя и не очень одаренный коп. Я его знаю. Во всяком случае, старается быть честным. Но возможностей у него немного.
— Макс, ты, как репортер, обслуживал порт тридцать пять лет. Ты должен знать в нем всех, кого стоит знать, — официально и неофициально. И ты можешь подсказать мне, с чего начинать.
Уолтер уставился в быстро опустевший стакан.
— И что ты уже успел выяснить?
— Думаю, что мне удалось сыграть простака. Нашел брата Игрока Фланнери — некоего Микки Фланнери.
Уолтер присвистнул:
— Значит, засек его. Он один из самых крутых типов. Ты с ним виделся?
— И сказал ему, что хочу вернуть долг Джерри — но лишь тому парню, кому он на самом деле должен.
— И Микки назвал его?
— Он выяснит сумму долга и кто его должен получить. Завтра днем мы с ним встречаемся в «Баре и гриле» Гаррити.
— Не ходи туда.
— Конечно, пойду. Пусть даже он меня высмеет.
— Прежде чем мы поговорим на эту тему… может, твоя теория гроша ломаного не стоит. — Уолтер потянулся за газетой, которую бросил на стул. — Чувствуется, ты еще не видел дневной выпуск. Глянь-ка на него, пока я налью себе еще порцию.
Уолтер кинул Мейсону газету и со стаканом в руке направился на кухню. Траск поискал очки, вспомнил, что они в спальне, и, держа газету в вытянутой руке, прищурился.
Заголовок гласил:
«ДРАГОЦЕННОСТИ ЭПРИЛ ТАИНСТВЕННЫМ ОБРАЗОМ ВЕРНУЛИСЬ».
На месте событий побывала репортер Луэлла Парсонс. Короче говоря, во время милой беседы между светской хроникершей и юной восходящей звездой специальный посыльный принес мисс Шанд какой-то пакет. Та открыла его на глазах у интервьюерши и, к своему неподдельному изумлению, увидела все похищенные у нее игрушки, ровно на сорок шесть тысяч долларов. Мисс Шанд не могла скрыть удивления. Интервьюерша же преисполнилась неподдельного скептицизма. «Кража» была организована с предельным цинизмом — чтобы, главным образом, привлечь внимание прессы, то внимание, которое скажется и на первом фильме Эприл. Мисс Шанд, прижимая драгоценности к своему выдающемуся бюсту, горячо отрицала подобное предположение. Но это странно, до смешного странно, пришла к выводу журналистка, что, по стечению обстоятельств, посылка была доставлена как раз во время ее присутствия. Поскольку она продолжала поддевать мисс Шанд по данному поводу, та позволила себе разразиться градом слов, совершенно невозможных в газете, предназначенной для семейного чтения. Что не сделаешь ради известности, предположила журналистка. Да все, что угодно, мои дорогие!
Когда Мейсон опустил газету, Уолтер уже стоял на пороге с полным стаканом в руке.
— Так что, может быть, Силвермен был прав, — сказал он. — Может, ты просто все это выдумал — теорию относительно своего брата. Может, тебе придется признать тот неприятный факт, что он просто рехнулся.
