— Знаю, что парень боевой. Знаю, что экипаж прозвал его «боцманом» после того боя, когда он заменил у пулемёта раненого Маслова… Но я не знаю, что будет с нами через час. Приказали нам и 42-му прорваться к мосту на Птичи и взорвать его. Вернемся ли…
— Ну и куда мне теперь идти? — прервал старшего лейтенанта Илья.
— Действительно, старлей, куда ему идти? Все равно удерет на фронт. Пусть уж лучше с нами будет, а?
— Разговорчики, юнга! Я сказал: «На берег!». Значит — на берег! И точка!
— Слушаюсь, тов-стар-лейт!
Точка, так точка. Илья демонстративно покинул БК-13… Чтобы через некоторое время незаметно на него вернуться. Также демонстративно Илья выбрался из трюма бронекатера, когда начался прорыв сквозь зону обстрела береговой батареи. Он отлично понимал, что командиру сейчас не до него.
— Ну, "Боцман"…Ну, Илюха, как вернёмся — получишь в ухо! — только и проговорил старший лейтенант. И добавил еще тише. — Если вернемся…
Железнодорожный мост через реку Птичу было приказано взрывать любой ценой. Прорвались к мосту, десантники быстро справились с охраной моста, саперы стали закладывать заряд, но тут к мосту подошли немецкие танки и мотопехота.
На подступах к мосту горело три танка 38(т), которые "Прага" и две машины. БК-42 дымился у противоположного берега, остатки его экипажа пытались сдержать немецких мотоциклистов на другом берегу, там было попроще. А вот БК-13, чтобы не затонуть, приткнулся к берегу, по которому к мосту двигались танки…
Сперва Илья прикрывал сапёров из пулемёта. Ещё два раза бронекатер содрогался от прямых попаданий снарядов, но Илюху не брали ни пули, ни осколки. Из строя были выведены пушка и один пулемет, на ногах держалось только трое: один — у пулемета и двое — у орудия…
— Илюха, давай к орудию, к старлею! Подавай снаряды, а то я — всё… — матрос — моторист заменил Илью у пулемёта. Правая рука у него висела плетью, вся залитая кровью.
— Снаряд! — это было первое, что услышал Илья от старшего лейтенанта Смирнова.
— Дядя Андрей, — закричал Илья, подав следующий снаряд и показывая рукой на движущихся от середины моста солдат. — Саперы уходят!
Рвануло так, что Илья на несколько секунд оглох. Один из пролетов моста перестал существовать.
— Все, Илюха, приказ выполнили, давай в реку, уходи! — Старший лейтенант махнул в сторону противоположного берега.
— Чего? — закричал, не расслышав Илья.
— Уходи! В реку давай, на тот берег! Я прикрою!
— А Вы…
В рубку, за пушкой, попал снаряд, Илью взрывной волной швырнуло на щиток орудия…
На накренившейся палубе БК-13 стоял лейтенант Мёллер, смотрел на повисшего на орудии мальчишку и никак не мог поверить, что такое возможно: моряк-офицер и мальчишка не давали его взводу подойти к мосту! Один из солдат перевернул мальчишку.
— Герр лейтенант! Мальчишка жив, — он клацнул затвором. Солдат прекрасно помнил приказ, что матросов в плен не брать, а то, что мальчишка в разорванной робе и окровавленной тельняшке — матрос, не вызывало сомнений…
— Отставить ефрейтор!.. Моста уже нет. Торопиться теперь нет смысла… Судя по всему этот мальчишка и старший лейтенант вели по нам огонь до последнего. Катер очистить, а с мальчишкой мы ещё поговорим. — Немецкий офицер закурил сигарету и зло сузил глаза.
— Слушаюсь!
Илью облили водой. Он стал приходить в себя. Илья даже не попытался встать, но у него кружилась голова, правое плечо, в котором торчал осколок, "горело". А тут еще немец, зараза, что-то по-своему лопочет. Рядом застонал Смирнов… Раздался одиночный выстрел, и стоны прекратились. Потом раздался всплеск, от сброшенного в воду тела. Илья нащупал какую-то железяку — гильза от снаряда — и швырнул ее в офицера, но она не пролетев и двух метров упала к ногам немца. Офицер остановил солдата, опять хотевшего пристрелить мальчишку, рассмеялся.
Илья долго помнил этот смех. Лучше бы его пристрелили…
Илья шел на запад в колонне военнопленных, его поддерживали двое мужчин. После всего, что он пережил, Илюхе хотелось жить еще больше. Жить, чтобы мстить. Он был единственным в колонне пленных, кто был связан, был связан уже четвертый день. Офицер не просто так улыбался. Солдат по его приказу притащил метров десять колючей проволоки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
"Артиллерист всегда должен быть у орудия. Нельзя бросать пост!" — произнёс лейтенант Мёллер. Илья его не понял…
Сперва Илью скрутили колючей проволокой, потом немецкий офицер, не спеша, бил каблуком сапога по колючкам, стараясь вогнать их поглубже в его тело, но мальчишка молчал, не просил пощады, а только скрипел зубами. Лейтенант злился всё больше и для себя решил, что мальчишка должен пройти все круги ада.
Два дня Илья стоял прикрученный к стволу пушки — каждое движение приносило боль… Жара, мухи, которые начали копошиться в ранах…
А немцы, пока строилась переправа, устроили на палубе бронекатера место для пикника — ели, пили и веселились. Веселились на свой лад: если орудийный ствол опустить, то мальчишка встанет на колени, а если поднять, то повиснет в воздухе на вывернутых руках и впившихся в тело колючках.
На второй день, ближе к вечеру, пошёл дождь, и Илюха жадно глотал прохладные капли…
Потом его отдали конвоирам колонны военнопленных, попросив не развязывать.
— За что ж они тебя так, сынок, а? — спросил один наш пленный солдат с перебинтованной грязными тряпками головой.
Илья молчал.
— Пить хочешь?
Илья молча кивнул головой…
Благодаря нашим, Илья смог продержаться до вечера, ему уже сказали, что отставших, упавших — добивают: кто-то дал глотнуть воды из фляги, кто-то, отрывая от себя, достал кусок хлеба, отщипывал и вкладывал мальчишке кусочки в рот, кто-то помогал подняться, если падал.
"Сколько он сможет еще так идти"? — думали о нём многие пленные.
Вечером, в полуразбитом коровнике, на скотном дворе, куда их пригнали, Илью распутали, фельдшер, что оказался среди пленных, стал вытаскивать осколок:
— Потерпи, сынок, сейчас будет очень больно. Не бойся, кричи, будет легче…-
И Илья, впервые в жизни, без оглядки, высказал всё, что знал из флотского словарного запаса…
— А-а-а… … … … … … … … ту Люсю!
В коровнике смолк даже шёпот, все заворожено вслушивались в витиеватую брань.
— Вот это — да! Девятипалубный! — произнёс кто-то в тишине.
— Как звать-то тебя, герой? — поинтересовался фельдшер, обработав, как смог, раны.
— "Боцман".
— Говоришь, Боцман? Ну-ну. Ругаешься ты покрепче любого боцмана… Когда тебя так, а? Судя по ране — дня три. Раны загноились, но признаков заражения нет. Тебе пока везет. И еще … тебе надо раны промыть и … постираться.
"Как же, везет. Это спасибо папе. Заставил сделать противостолбнячную прививку и эти, под лопатку от кучи заболеваний, как её, "Пенту" и ещё две штуки. Доктор говорил, что теперь тухлые консервы можно смело есть, не отравлюсь. Теперь, видно, и это проверю, — подумал Илья. — А я всё «ныл», что под лопатку больно. Если бы я знал …".
Илья, как смог, помылся холодной водой, что текла из крана, почистил и простирал штаны от робы. Кто-то может и посмеялся из пленных над ним (Илья вспомнил эпизод в церкви из фильма «Судьба человека»), но после двух дней стояния у пушки и дня движения в колонне военнопленных никаких мыслей о стыде «за штаны» или стеснения у мальчишки не было. В голове у него крутилась фраза бабушки, которая в его возрасте помогала в госпитале ухаживать и обстирывать раненых: «На войну не надо смотреть, ее можно узнать по запаху — запаху хлорки, гниющего тела и отходов жизни человека…»
— Эй, «Боцман»! Иди к нашему костерку, стиранное быстрее высохнет, чем просто на теле. Не дай Бог, еще и заболеешь! — позвали Илюху. И ему особенно понравилось, что в голосе не было ни намека на его «позор» со штанами.
— Спасибо! — Илья встал около костерка, как обычно делают мальчишки после купания в холодной воде. Ему — то было не привыкать — привычный.
