ТАЧКА. ТОЖЕ ХОЧУ.
Тишину нарушил Красавчик.
— Теперь вы знаете, — сказал он.
Гоблины кивнули.
— Гоблины и тачки, как мы и говорили, — добавил Цуцик.
Все снова кивнули и в придачу пустили слюни.
— Та-а-ачка, — шепотом протянул Косоглаз, точно пробовал слово на вкус.
— Жжжж, жжжж, — слабо произнес Обормот.
— Би-бип, — мечтательно прибавил Пузан. Вытянув перед собой руки, он крутил воображаемый руль.
— Иииииуууу — бдж! — внес свою лепту Пузан. Он закрыл глаза, вспоминая самые зрелищные аварии, которые они увидели в волшебном ящике.
— Т-а-а-а-ачка, — снова забубнил Косоглаз. — Хочу та-а-а-ачку.
— Мы в кудсе, Косоглаз, — сказал Красавчик. — Вопдос в том, где дам ее взять. Вот о чем дадо подумать.
— Та-а-а-ачка. Т-а-а-а-ачка. Т-а-а-а-ачка, — монотонно повторял Косоглаз, раскачиваясь взад-вперед.
— Его заклинило. Кто-нибудь, сядьте ему на голову, — сказал юный Цуцик.
Пузан, ко всеобщему удовольствию, вызвался приглушить не слишком содержательный Косоглазий монолог.
— Ну же, — сказал Красавчик. — Думайте. Где бедут машины?
— Покупают в машинном магазине? — предположил Свинтус.
— У дас тут дигде дет машинных магазидов, — сказал Красавчик. — И потом, у дас дет денег.
— Тогда надо стырить, — предложил Пузан. Из-под его кормы раздался громкий храп. Косоглаз заснул.
— Ду да, — сказал Красавчик. — А когда хозяева ее хватятся? Что тогда?
Гоблины тупо таращились друг на друга.
— Они станут искать улики, так? — продолжал Красавчик. Мысли из него так и перли. — Улики, котодые укажут на водов. И тут же дайдут одну вопиющую уличищу.
— Какую? — спросили все.
— Нас, дазъезжающих в тачке. Какой смысл иметь машину, если да ней не ездить.
— Ну да, — сказали все, уловив суть. — Правда.
— Иногда мне кажется, что все наши затеи обречены на неудачу, — вздохнул Обормот. — Купить нельзя, украсть нельзя. Не знаю.
— Может, нам кто-нить ее подарит? — сказал Свинтус.
— Кто? — хором спросили остальные.
— Санта?
— Не. Она в чулок не влезет, — заметил Гнус.
— Тогда Зубная Фея.
— Она только монетки дарит, бестолочь, — хмыкнул Обормот. — Когда Зубная Фея в последний раз оставляла у тебя под подушкой тачку? Бестолочь и есть.
— Повтори это еще раз, — свирепо сказал Свинтус, — и я тебе так двину, что все зубы вылетят. Покладаешь их все под подушку — глядишь, и на тачку насобираем.
— Так, значит?
— Да!
— А ну уймитесь, а не то обоим врежу, — пригрозил Пузан.
— Так, значит? (Обормот и Свинтус.)
— Да! (Пузан.)
— У дас есть только один путь, — медленно произнес Красавчик. — И он непдостой, так и здайте. Но если мы будем даботать сообща, все может получиться.
— Ого, — сказали все. — Ну?
— Мы сами сделаем машину, — сказал Красавчик.
Глава девятая
Они там музыку играют!
— Миль пардон, что, ты сказал, они делают? — проорала Чепухинда. Она смотрела «Остаться в мертвых». Достопочтенная туговата на ухо, поэтому колдовизор был включен на полную громкость.
— Играют музыку, госпожа. И поют, в зале «У черта на куличиках», — гаркнул в ответ Проныра.
Проныра — помощник Чепухинды. Мелкий бес, красный, с рожками. Пока хозяйка смотрела сериал, он поджаривал булочки с изюмом на огне, насадив их на зубцы своих бесовских вил. Чепухинда давно забросила привычку есть вне дома. Она и на собственную кухню-то не заглядывала. Сидела себе в гостиной, выкрутив ручку громкости до упора, и трескала сдобу. (Опытным путем она установила, что если ешь только перед колдовизором, твой выбор — булки: во-первых, они большие — не проваливаются между спинкой дивана и сиденьем, а во-вторых, сытнее, чем орешки.)
— Что? — крикнула Чепухинда. — Говори громче! Что они делают?
Проныра сделал потише.
— Поют. Если это можно так называть. По мне так больше похоже на кошачий концерт.
— Что значит поют? Кто им разрешил петь?
— Никто, полагаю, — сказал Проныра и пожал плечами. — А что? На это нужно разрешение?
— Ну разумеется, если делать это в банкетном зале, — твердо сказала Чепухинда. — Там ничего нельзя делать без моего разрешения. Даже чтобы там дышать, и то нужно сначала у меня спросить. Кто там был?
— Не знаю. Я не проверял. Просто мимо проходил, когда нес вам булочки.
— Надо было проверить, — проворчала Чепухинда, укоризненно тряся пальцем. — Кто бы они ни были, они нарушили правила. Все мероприятия должны быть согласованы со мной. Дай-ка мне ведьмо-ведомость. Хочу кое-что посмотреть.
Проныра не сразу отыскал ведьмо-ведомость. В последнее время они с Чепухиндой не утруждали себя домашней работой. Все как-то некогда было — промежутки между передачами всегда оказывались слишком короткими. Газеты, журналы и письма они просто сваливали на стол в кухне, вместе с грязными кофейными чашками и смятыми пакетами из-под булок.
— Здесь не мешало бы прибраться, — сварливо заметила Чепухинда с дивана. — У нас уже как на мусорной свалке. Ну же, где ведомость?
— Ищу я, ищу.
В итоге Проныра нашел ведомость — где бы вы думали? — в хлебнице. Он не слишком любезно сунул тетрадку Чепухинде в руки, плюхнулся на диван и погрузился в сюжетные перипетии «Остаться в мертвых».
Чепухинда стряхнула с ведомости крошки, раскрыла ее и пробежала пальцем по странице.
— Ничего. Как я и думала. На сегодня никаких мероприятий не запланировано. Проныра, выключи колдовизор.
— Чего?
— Выключи.
— Чего?
— Колдовизор. Выключи, говорю.
— Выключить?
— Именно.
— Но мы никогда его не выключаем.
— А сегодня выключим.
— Но скоро «Болото чудес».
— Ты его уже видел — это же повтор. Выключай и давай собираться.
— Собираться? Куда? — растерялся Проныра. — Он уже забыл, что такое выход в свет, теперь он выходил из дома только за булками.
— А сам как думаешь? В банкетный зал. Если там проходит несогласованная спевка, я хочу знать: а) почему она не зарегистрирована в ведьмо-ведомости, как полагается; б) почему меня не пригласили. Ну же, подай шляпу.
Пачкулины музыкальные вечера неожиданно стали пользоваться популярностью — до такой степени, что в очень маленькую (и не то чтобы подготовленную к приему гостей) хибару номер 1 в районе Мусорной свалки народ уже не вмещался. Каждую ночь всю последнюю неделю Пачкулин порог обивали толпы ведьм, желающих играть в группе. Горя энтузиазмом, они размахивали пакетами со сладостями и умоляли впустить их.
— Пардон, не могу, — беспечно бросала Пачкуля очередной претендентке. — Места нет. Кроме того, вокалисток у нас уже достаточно. Теперь я набираю только тех, кто умеет на чем-нибудь играть.
— Но так я умею! — пылко восклицала ведьма. — Смотри! Я принесла свои кастаньеты/ложки/треугольник/расческу и бумагу/волынку/панамскую флейту! И лимонную помадку. Ну пожалуйста!
И всякий раз Пачкуля уступала. Из-за ее нелюбви к чистоте у нее бывало не так уж много гостей. А тут вдруг столько народу, все приносят вкусненькое, умоляют пустить их в хибару, а не бьются в истерике, чтобы выпустили.
— Ну ладно, — говорила она и закатывала глаза. — Раз уж тебе так приспичило. — И прибавляла с саркастической усмешкой: — А я думала, тебе больше нравится сидеть дома и смотреть колдовизор. — Ну не могла она отказать себе в таком удовольствии.
Робкая гостья обычно отвечала:
— Ой, ну что ты, конечно нет. Куда больше мне хочется к тебе в гости. Я вчера видела Шельму/Мымру/близнецов, и она/и сказала/и, у тебя так весело. Ну, пожалуйста, разреши мне войти. Я десерт принесла…
Когда ансамбль разросся до двенадцати участниц, стало очевидно, что в Пачкулиной хибаре слишком мало места. А банкетный зал простаивал без дела — вот ведьмы и решили музицировать там.
Сейчас они репетировали новую песню. Одиннадцать стульев были расставлены полукругом перед двенадцатым, на котором сидела Пачкуля и бацала свой универсальный бреньк. Ей с переменным успехом пытались подыгрывать: Бугага и Гагабу (скрипки); Крысоловка (дудка); Вертихвостка (кастаньеты); Чесотка (ковбелл[3]); Мымра (обернутая бумагой расческа); Шельма (губная гармошка); Тетеря (треугольник); Туту (ложки); Грымза (бубен) и, наконец (что никоим образом не умаляет ее важности), Макабра на волынке.
Репетиция проходила не вполне складно. Никто толком не понимал, что играет — припев или куплет. Песню написали Пачкуля с Шельмой, называлась она «Непутевый притоп». В ней было длинное соло на губной гармошке и ускоренный Пачкулин бреньк.
Крысоловка, которая не могла играть без нот, умудрилась их потерять и теперь искала, ползая по полу. Шельма прервалась, потому что отверстия в ее губной гармошке напрочь забились помадой. Мымра тоже маялась со своим инструментом: бумага была ветхая, а расческа беззубая. Близнецы, похоже, вообще играли другую песню — впрочем, это было неважно, потому что Макабрина волынка заглушала все прочие звуки.
