Синатра призвал публику довериться любви и «крепкой вере во всевышнего» и закончил словами: «Я твердо знаю, что среди вас, друзья, найдется немало людей с такими же качествами, как и у Дэна Митрионе. Хочу еще раз заверить вас, что среди людей, достойных уважения и памяти, Дэн Митрионе занимает у меня одно из первых мест».
Глава 2
Дэн Митрионе был направлен в Белу-Оризонти как один из участников кампании, начатой Дуайтом Эйзенхауэром против самого молодого и потенциально опасного противника США — Кубы. Начиная с 1959 года остров, расположенный в непосредственной близости от Соединенных Штатов (когда-то Джон Куинси Адаме называл его яблоком, которое под воздействием силы притяжения неминуемо упадет в руки американцев), находился под контролем Фиделя Кастро и его сторонников. Любопытно, что в разгар предвыборной кампании 1960 года большинство американских избирателей имели весьма смутное представление о Латинской Америке. Но одно они знали наверняка — это расстояние от Кубы до побережья Флориды. Комментируя эту навязчивую идею, Кастро говорил: «Вы, американцы, без конца повторяете, что Куба находится всего в 90 милях от Соединенных Штатов. Я же говорю другое: это Соединенные Штаты находятся от нас всего в 90 милях, и для нас это гораздо хуже».
Не успел Кастро свергнуть диктатора Фульхенсио Батисту, как консерваторы в американском правительстве развернули против него шумную пропагандистскую кампанию. В апреле 1959 года тогдашний вице-президент США Ричард Никсон встретился с Кастро в Вашингтоне, после чего направил в ЦРУ, государственный департамент и Белый дом секретный меморандум, в котором без обиняков говорилось, что Кастро либо попался на удочку коммунистам, либо сам коммунист, а поэтому к нему и относиться следует соответственно. Директор ФБР Дж. Эдгар Гувер согласился с оценкой Никсона. Через 11 месяцев президент Эйзенхауэр приказал ЦРУ разработать секретный план вторжения на Кубу с целью свержения Кастро и его группы бородачей-реформистов.
Предвыборная кампания 1960 года отражала путаницу во взглядах сторонников демократической партии относительно совершенной Кастро революции. В начале года Джон Кеннеди называл Кастро пылким молодым повстанцем, продолжателем дела Симона Боливара. Но тогда американские инвеститоры, контролировавшие 40 процентов плантаций сахарного тростника на Кубе, еще не выступали со злобными выпадами против проводимых Кастро реформ.
Когда Кастро экспроприировал крупные плантации сахарного тростника, включая и те, что принадлежали ею собственной семье, в качество компенсации он предложил облигации сроком на 20 лет, которые давали 4,5 процента годовых. Не без юмора он предложил выкупить землю по той цене, которая указывалась ее американскими владельцами при уплате кубинских налогов. Тех это, разумеется не устраивало, и Вашингтон в знак протеста отказался от дальнейшего импорта кубинского сахара, что поставило Кубу в довольно трудное положение.
По мере роста недоверия к Кастро сенатор Кеннеди, ставший теперь кандидатом на пост президента от демократической партии, менял свою тактику. Теперь он уже стал говорить о том, что администрация Эйзенхауэра могла бы предотвратить революцию на Кубе, если бы использовала все свое влияние на Батисту, заставив того смягчить диктатуру и провести свободные выборы.
В период между избранием Кеннеди на пост президента и его официальным вступлением в должность Эйзенхауэр разорвал дипломатические отношения с Кубой. В результате новый президент унаследовал внешнеполитический курс, поддерживаемый обеими партиями. И демократы и республиканцы были едины в своей решимости не допустить, чтобы пример Кастро оказался заразительным для остальных стран континента.
В конце 60-х годов Дэн Митрионе и сотни других советников из Управления общественной безопасности были направлены для борьбы с коммунизмом в Бразилию и другие страны Латинской Америки. В отличие от Вьетнама в этой войне никто открыто не стрелял. Поскольку круги, определявшие американскую внешнюю политику, рассматривали коммунизм на континенте как скрытую опасность, которая может подорвать общество изнутри, они развернули подготовку секретного контрнаступления, которое, на их взгляд, соответствовало велению времени.
Во Вьетнаме «зеленые береты» часто называли войну скучнейшим занятием, скрашиваемым лишь скоротечными минутами открытого террора. Такая характеристика еще больше подходила к той тайной войне, в которую вступил Митрионе. Даже когда в Бразилии началась настоящая стрельба, повседневная жизнь Митрионе оставалась сравнительно спокойной: инспекционные поездки на периферийные полицейские участки, инструктаж, составление заявок на оружие и боеприпасы, всякого рода публичные выступления и рутинная канцелярская работа. К себе в контору он уезжал утром и домой возвращался, как правило, еще до наступления темноты. Вечера он обычно приводил в кругу семьи. Угрызениями совести не мучился, и самые трудные решения морального порядка ему приходилось принимать (если говорить об общественных местах) на бейсбольных матчах местных команд, которые ему приходилось судить. Там ему иногда нужно было решать, удалять или нет своего старшего сына с поля.
Такие, как он, полицейские советники были «простыми солдатами» в Латинской Америке, сотрудники ЦРУ — «младшими офицерами», а послы, военные атташе и начальники «станций»[3] ЦРУ, входившие в руководство любого американского посольства, — «старшими командирами». Пока Митрионе не возглавил собственный отдел в Уругвае, сотрудники ЦРУ и послы с ним мало считались или полностью его игнорировали. Именно эти люди, которым не нужно было знать даже имени Митрионе, разрабатывали стратегию и определяли политику, которая позже стоила ему жизни.
Если бы в свое время Митрионе остался в Индиане, сегодня ему было бы еще далеко до пенсии, а его воспоминания о молодости интересовали бы разве только его любящих детей. Его воспитание и выработка черт, типичных для представителей того поколения, приобрели значимосгь лишь тогда, когда он предпринял необычный шаг и отправился за границу. Случилось так, что период службы в Бразилии и Уругвае совпал у Митрионе с критической для обеих стран полосой развития. Его скромная биография совершенно непредвиденно для всех вплелась в канву политической истории Латинской Америки. И все же во многих важнейших разделах этой истории имя Митрионе не заслуживает большего, чем маленькой сноски, набранной петитом.
Смерть Дэна Митрионе стала своего рода символом. Во всем мире его стали считать олицетворением политики США в Латинской Америке, хотя сам он не имел ни малейшего отношения к ее разработке. Вот почему для того, чтобы осмыслить значение его жизни, понять истинные причины его убийства, мы должны отойти от описания его повседневной жизни и рассмотреть, кто и каким образом довел его до «последней черты».
Не так уж часто житель Среднего Запада, которому вот-вот стукнет 40 и который никогда до этого за границу не ездил, неожиданно бросает работу, пакует чемоданы, забирает жену и детей и отправляется на другой континент. Именно поэтому жители Ричмонда долго еще судачили о неожиданном отъезде Дэна Митрионе. Кое-кто считал, что, прослужив четыре года начальником полиции, он просто не знал, куда бы еще приложить свои силы. Они полагали, что тяга к службе у Дэна настолько сильна, что удовлетворить ее в таком маленьком городе уже невозможно.
Ханка, однако, понимала, что все объяснялось сугубо практическими соображениями: Дэн просто хотел побольше зарабатывать. Он уже обращался к городским властям с просьбой повысить жалованье, но получил отказ и понял, что надо искать что-то другое. Несмотря на пост шефа полиции, он еще вынужден был подрабатывать, занимаясь, например, окраской стен служебных помещений. Делал он это по ночам, оставляя машину в соседнем квартале, чтобы кто-нибудь не увидел, как он компрометирует должность шефа полиции.
Во время учебы в школе ФБР он познакомился с людьми, которые сообщили ему, что через программу иностранной помощи государственный департамент начал вербовать советников для обучения полицейских в других странах. Не говоря никому ни слова (а вдруг откажут?), Дэн подал прошение.
Программу возглавлял Байрон Энгл, бывший начальник отдела кадров полицейского управления в Канзас-Сити (штаг Миссури). Оклады сотрудников этого федерального учреждения он старался сохранять на уровне, примерно на 10 процентов превышавшем ставки полицейских в отдельных штатах. Но для тех, кто поступал к нему на службу из таких штатов, как Миссисипи или Индиана, эта 10-процентная надбавка была пустым звуком, поскольку там жалованье полицейского было намного ниже, чем в среднем но стране.
