– Ты можешь получить любую, наверное.
– Не всех я захочу, – прошептал он. – Не с каждой я хочу проснуться. Ты желаешь, чтобы я ушел? Ты просишь, чтобы я остался? Чтобы раскрылся перед тобой, открыл душу? – Его лицо исказила гримаса брезгливости. – Мужчину можно узнать по-настоящему только в постели, во всех остальных местах он будет слишком хорошо защищен.
– Я не чувствую, что знаю тебя и на миллиметр, – возмутилась я.
– Это потому, что ты никогда и не знала настоящего мужчины, в этом смысле ты – девственница.
– Все мужчины хотят быть первыми! – фыркнула я, хотя на каком-то уровне я с ужасом поняла, что он прав. До него – словно пустыня, и я, умирающая от жажды, притворно вздыхающая в такт движениям мужчины, который ни разу не сводил меня с ума.
– Я хочу быть единственным, кто останется в твоей памяти.
– Странный запрос в прилагаемых обстоятельствах, тебе не кажется? – разозлилась я.
– Мужчина мечтает о несбыточном. У тебя что, кто-то есть? – Я вздрогнула. Вот он, этот вопрос, и он задает его теперь, когда я меньше всего готова на него отвечать.
– А у тебя? – Я ответила вопросом на вопрос, чтобы избежать честного признания. Врушка, врушка. Андре долго смотрел на меня и молчал, затем отвернулся. Моя стратегия оказалась выигрышной, но я не получила от этого удовольствия. Конечно, у него кто-то есть.
– Эта ночь или следующая, но она станет последней, Андре, и это неправильно и жестоко уверять меня в обратном. Впрочем, тебе не привыкать быть жестоким.
– Если бы ты узнала меня поближе…
– Ты сам знаешь, это невозможно. И ты не хочешь этого. И ты здесь именно поэтому. Это – как секс с кем-то на другой планете. Я хочу остаться в твоей памяти, на той кровати, ошеломленная и очарованная полной невозможностью происходящего, Андре. Это было прекрасно, и все. Я хочу, чтобы ты ушел.
– Но я здесь. Ты, правда, хочешь этого?
– Ты здесь. Это слишком жестоко не оставлять мне выбора. Я хочу хотеть, чтобы ты ушел! – воскликнула я в отчаянии.
– Почему ты искала меня? Ты приходила в клинику, ты разговаривала с Клементиной.
– Клементина?
– Наша секретарша, – пояснил он. – Ты сказала ей, что у тебя ко мне есть один вопрос.
– Да, как тебя забыть!
– Этого я тебе позволить не могу, – ответил он. С минуту Андре сидел, спокойный и безмятежный, сосредоточенно разглядывая свои ладони, а затем он встал, протянул мне руку, помог мне встать. Он делал это так, словно у него не было никаких сомнений в том, что я последую за ним. Я дрожала так, словно у меня началась лихорадка. Я забыла планшет на стойке бара, и официантка бежала за нами, чтобы вручить его мне. Я была совершеннейший ужас, растерянная, со слезами, которых я даже не замечала. Я знала, что последует дальше, и это пугало меня и манило.
Так, наверное, люди ломаются и становятся наркоманами, так сходят с ума. Андре смотрел на меня с задумчивым любопытством. Раздался звонок – это пришел лифт. Еще немного – и будет поздно. Я должна что-то сделать. Андре отпустил мою руку, зашел в лифт и облокотился на стеклянную стену. Красивый, с задумчивым взглядом, блуждающей улыбкой и слегка растрепанными волосами, с вертикальной полоской на подбородке. Таким я его и запомню. Я все равно никогда не смогу его забыть.
Я в лифт не зашла – развернулась и бросилась в другую сторону, просто чтобы увеличить дистанцию между мною и Андре настолько, насколько это возможно. Чтобы притяжение исчезло, чтобы пропала эта проклятая гравитация, это затягивание в бездну. И я бежала, как сумасшедшая. Я проигнорировала изумленные взгляды консьержей, пролетела мимо швейцара, побежала по улице, стараясь не думать о том, какое впечатление я могу произвести на парижан. В конце концов, они видали всякое. Что происходит в Париже, остается в Париже.
* * *
Дожить остаток этой ночи в одиночестве казалось подвигом. Я не знала, что сделал Андре после моего странного, даже нелепого бегства из отеля. Сделал вид, что он не со мной? Дал закрыться дверям лифта, а затем покинул здание через запасной выход, отводя глаза от насмешливого персонала? Бросился меня искать? Маловероятно.
Когда я вернулась, швейцар сделал вид, что нет ничего особенного в том, что гость возвращается ночью, в слезах, в гостиничных тапках. Это было и унизительно, и умиротворяюще в одно и то же время.
Я знала, что где-то в маминых чемоданах есть таблетки, которые она принимала, чтобы «расслабить нервы», и хотя я всегда осуждала ее за это, сейчас я набросилась на баулы в поисках порошка забвения. Болела голова. Я искала что-нибудь с окончанием «зепам», что-нибудь, то, что для простых смертных обязательно требует рецепта, но ведь «великой актрисе» многое доставалось просто так, за красивые глаза. Таблетки тоже, стоило ей только попросить. Обычно у мамы имелась огромная аптечка, но я боялась, что она забрала ее с собой в отель. Таблетки были, но все не те. Я перерыла все ее вещи, нашла безумно утягивающие тело «боди», в которое были завернуты несколько упаковок с витаминами, нашла дорогие крема, пахнущие так, что невольно хотелось зачерпнуть чуть-чуть и намазать на нос. В наружном кармане одного из чемоданов я с удивлением нашла коробку, в которой лежали тонкие шприцы. Я стояла, держа в руках целый ворох одноразовых шприцов, не зная, что делать и как реагировать. Запасливая наркоманка, решившая захватить немного с собой на случай, если во французских аптеках кончатся иголки? Моя мама? Ерунда, она наверняка колет столь популярные сейчас витамины группы Б, которые почему-то лучше усваиваются в виде уколов.
Впрочем, не знала, что она вообще умеет делать уколы.
Снотворное нашлось во втором чемодане. Мама столь одержима страхом не уснуть из-за нервов, что так или иначе запихивает транквилизаторы в самые разные места – на всякий случай. Я проглотила одну маленькую таблетку, запив ее стаканом простой воды из-под крана. Мама как-то рассказывала мне про место в Норвегии, какую-то деревню, где водопровод подключен к местному горному ручью-водопаду. И что, живя там, на берегу древнего фьорда, попивая воду из горного ручья и даже смывая унитаз ей же, можно прожить лет до ста – если не утопишься во фьорде от скуки. Я подумала и выпила вторую таблетку.
– Ты какая-то вареная, – с подозрением смотрела на меня мама, когда я, десятью часами спустя, стояла около ее кровати. Сама она без аппетита ковыряла какую-то пресную запеканку, решительно отставив суп с крупными кусками капусты. Вот вам и пресловутая французская кухня.
