попрощаться. И своего старшого не забудь, а пока я к отцу. И хватит всем докладывать, где я. — я бросил трубку и, торопливо выйдя из школы своего друга, сел на мотоцикл.
Вырулив на центральную улицу, стал набирать скорость. Рядом прогудели, увидев лицо Ртиана, я сделал вид, что не узнал и просто обогнал его машину. Пробка не дала ему проехать за мной. А я, сделав для верности еще пару кругов и наслаждаясь ветром, что рвался сквозь шлем, лишь прибавил скорости перед въездом в родовой особняк моих отцов. С ними у меня был долгий разговор. И, честно сказать, не очень приятный. Их адвокаты давно уже искали лазейки, в деле, что натворил мой брат, да и я. Но пока всё было безрезультатно. От них я уехал с тяжестью на сердце. Было обидно за то, что они полностью доверились мне во всем. Мне хотелось, чтобы меня все отговаривали, жалели, наверное, а не получив этого, стало как-то пусто и холодно. Этот Ртиан забрал у меня мой мир, в котором я очень уютно жил и переживал всякие невзгоды, поражения. А сейчас мне негде было это пережить. Не было моего бассейна. Не было моего фитнеса, в котором я доводил себя до изнеможения. Я словно деградировал на несколько веков назад. Мне оставалось взять меч и рубить добычу в лесу, готовя ее на костре.
У брата я был недолго и, повозившись с племянниками, огорченно посадил их в машину уже не мою ламборджини и с тоской смотрел вслед отъезжающим любимцам. Вот и этот особняк у брата не его. Нам отцы подарили на совершеннолетие по машине, правда, я выбрал мотоцикл. А потом на двадцатипятилетие по особняку. И снова я попросил чуть не в чаще леса себе домик. А потом еще перестраивал его по своему вкусу лет пять, постоянно всё усовершенствуя. Но уже по привычке, я там бывал очень и очень редко. Мне не с кем было его делить как, например, моему брату. У него в этом особняке выросли все малыши. А у меня не было даже того, кого я бы хотел привезти в свой домик.
— Может, передумаешь? — сказал подошедший сзади брат и сел рядом на красивое крыльцо в старинном стиле с колоннами по обоим сторонам. Несколько статуй были выполнены в готическом стиле по образам его детей. Это был мой подарок им на день рождение.
— Нет, не передумаю. — и, повернувшись к нему, спросил встречно: — А сам Ртиан тебе говорил, как он исключил меня на неделю?
Тот мотнул головой и приготовился слушать меня. Я видел в его глазах любопытство, но не видел, что он готов к такой истории. И потому отвернулся и сказал надменно:
— Наверное, так и должно было всё быть. Мой секундант оповестил уже всех. Я пошел, а ты не смей даже приходить на мой бой. И отцам не разрешай. Только он и я. Судьи будут все в масках. Кто там дежурит завтра, я и сам не знаю. Это же не подкупно абсолютно. Так бы я узнал, хотя толку-то от этого?
Запустил в свой хвост пальцы и с отчаянием дернул вниз. Но боль не отрезвила. Сев на мотоцикл, я увидел, как открываются автоматически ворота, и замер, не в силах поверить. Фарелл, видимо, отправил своего брата на моей машине, на капоте которой он меня изнасиловал, к своему бывшему мужу. Есть путь, конечно, отсюда выехать незаметно, но уже поздно что-то делать. Я завел двигатель и, надев шлем, махнул Колину рукой в перчатке. Тот, виновато посмотрев на меня, тоже махнул рукой.
Едва я поравнялся с машиной, та остановилась, и из нее выскочил во весь свой огромный рост сам Ртиан. Я видел, наверное, впервые, как он изможден. Наверное, гулял все эти дни, забывшись в объятиях омежек бывшего моего клуба. Он встал посреди дороги, и мне пришлось вырулить на тротуар. Но и там он успел схватить за руль и с силой выдернул меня из седла харлея.
— Снимай шлем!!! — потребовал он с силой, заглушая рокот мотоцикла. Пришлось покориться. Я вообще не люблю, когда на меня кричат или машут руками, и первое время выполняю команды послушно. Но делаю-то потом все равно по-своему. Вот и сейчас, сняв шлем, я бросил его на рукоятку руля и посмотрел с вызовом на Ртиана.
— Ты что творишь?! Тебе жить расхотелось? Сразу решил свести счеты с жизнью, когда лишился своего состояния?!
Пришлось лишь мило улыбнуться. Меня испугало то желание в его глазах, что внезапно возникло. Я даже сделал шаг назад и, увидев снова его ледяной взгляд, кивнул.
— Это мое личное дело. Как и твой способ решения вопроса, как убрать меня на неделю в клинику. Какая разница, когда я умру. Ты ведь и там не смотрел, что со мной сталось, я истекал кровью довольно долго, пока сам не очнулся и не вызвал врача себе. Так вот, тебе вопрос: какая разница, когда я умру. Что там опять тебе придет в твой воспаленный мозг, обласканный легкой наживой, может, и моего брата трахнешь, чтобы убрать?! Так я буду хотя бы рядом. На том свете.
Он сделал шаг назад и вдруг сел на капот машины, как я когда-то, но с той лишь разницей, что я был прислонен к ней лицом. С заломленными руками. Одна рука до сих пор до конца не зажила, и я носил повязку, чтобы не калечить руку. Но перелома, слава богу, не было.
— Я сожалею, что так сделал, я действительно сожалею. Ты ничем не брался, я подсылал к тебе безумно красивых омег, но ты на них даже не глядел. Я пытался твоим коллегам внушить, что ты любишь охоту, рыбалку, но они не могли уговорить тебя куда-то съездить. Ты словно чувствовал, что тебе нельзя оставлять компанию и буквально не вылезал из своего офиса. Я просто руки опустил. А еще, кажется, я впервые в жизни влюбился. — он замолчал, глядя на меня с какой-то надеждой что ли. Но я, брезгливо посмотрев на него, дернулся, когда он протянул ко мне руку.
— Моя смерть решит все твои проблемы, альфа. Из нас останется тот, кто действительно заслужил право носить название АЛЬФА. Ты альфа, ты пошел на всё. Я уважаю это решение. Я и сам в бизнесе иду на все, до конца, но пока не просчитаю все ходы, я не суюсь туда, где не смогу исправить того, что хочу. Ты оказался выше
