Девушка впустила нас в избу. Навстречу нам поднялись хозяин с хозяйкой. У печи на лавке дремал немец.
"Вставай, фриц, партизаны пришли!" - крикнул я немцу.
Он встал и без тени страха подошел к нам. Мне показалось даже, что он будто улыбнулся, спрашивая меня: "Ты - командир... партизан?"
"Нет", - ответил я и на всякий случай скомандовал: "Руки вверх!", а чтобы он лучше понял, наставил ему в грудь дуло автомата. "Где пистолет?" спросил я его.
"Никс пистолет", - ответил немец.
Я обыскал его, но никакого оружия при нем, кроме тесака, не было. Хозяева тоже говорили, что он пришел к ним без оружия.
Немец совершенно спокойно дал обыскать себя, а потом заявил: "Я не фашист". Помолчав, он посмотрел мне прямо в глаза и повторил: "Я не фашист, я комсомолец, понимаешь?.."
- Ну, да ты меня знаешь, командир, - продолжал рассказывать Красильников, - меня не так легко убедить. Представь себе, стоит перед тобой фриц, да еще нахально утверждает, что он комсомолец. Немец еще что-то стал объяснять на своем языке, но я подумал, что это он от страха заговариваться начал. На вид ему лет двадцать с небольшим. Однако он не дрожал от страха, как другие, кто попадал к нам в руки... Тем временем подошли и остальные наши ребята. Некоторые советовали безо всяких разговоров пустить немца в расход - одним фашистом, мол, станет меньше на свете.
Откровенно говоря, командир, чувствовал я себя в тот момент не в своей тарелке. Порутчиковы в один голос утверждали, что это - хороший немец, да и Сидоров просил не горячиться и во всем разобраться. А немец все стоял передо мной и твердил одно и то же: "Я комсомолец". Что мне было делать?
"Бросьте, ребята, - сказал я, обращаясь к партизанам. - Это, конечно, фриц, но он утверждает, будто он - комсомолец. К тому же командир приказал доставить к нему этого немца. Там разберемся, кто он такой..."
- Ты поступил совершенно правильно, - похвалил командир Красильникова: на этого храброго и опытного партизана всегда можно было положиться. Приведи ко мне немца. Да скажи-ка Виктору Коровину, чтоб пришел перевести наш разговор. Да и комиссар пусть зайдет.
Часовой ввел немца. Пленный был среднего роста и выглядел точно так, как его обрисовали местные жители: светловолосый, хорошо сложен, с открытым лицом. Несколько секунд командир отряда и немец внимательно изучали друг друга.
Затем немец сделал несколько шагов к Просандееву и спросил:
- Ты - командир партизан?
- Да.
Немец подошел к командиру вплотную и, дотронувшись пальцем до его груди, сказал:
- Ленин!.. Тельман!
Просандеев понял, что ему хотел сказать немец, но, как командир, он должен был все проверить.
- Сядь! - приказал Просандеев.
Немец сел, пододвинув табурет ближе к командиру.
- Фамилия, имя?
- Шменкель Фриц.
В сенях послышались шаги. Это пришли Коровин и небольшого роста черноволосый комиссар отряда Тихомиров. Оба с интересом разглядывали пленного.
- Ну, Виктор, начнем, - обратился Просандеев к переводчику. - Спроси его, кто он такой, как сюда попал и что хочет.
Шменкель тоже с интересом смотрел на вошедших. Встреча с партизанами не была для него непредвиденной: он сам искал этой встречи, с нетерпением ждал ее и был рад, что наконец это случилось. Его только немного разочаровал длинный разведчик, который накричал на него безо всякой на то причины. Но в тот момент Фриц думал только об одном - не показать партизанам, что он их боится. "Пусть они подозревают, что я шпион, фашист, а я спокойно буду отвечать, что я не фашист и не шпион. Теперь же я нахожусь перед командиром партизан, который, разумеется, сначала должен допросить пленного. Вот теперь я и расскажу все откровенно. Жаль только, у меня нет никаких доказательств того, что я говорю правду".
Коровин перевел вопрос командира, и Фриц сделал вывод, что переводчик не силен в немецком языке. "А это ведь может привести к неправильному взаимопониманию!" И Фриц стал говорить медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, а где нужно, помогая жестикуляцией.
Фриц рассказал, как он дезертировал из части, как шел по лесу, надеясь встретить партизан. Он рассказал и о своем отце, о его гибели, а в конце добавил, что сам он - немецкий комсомолец, а отец его - коммунист.
- Тогда почему ты не перешел на сторону русских раньше, раз ты не хотел воевать против Советского Союза? - спросил Просандеев, внимательно посмотрев немцу в глаза.
- Я только с сентября на фронте, - ответил Фриц, - служил в артиллерийской части под Вязьмой. Куда же я должен был перебегать? К частям Красной Армии, которые сами попали в окружение? Я хочу бороться против фашизма. Это я обещал отцу. Я хочу бороться против Гитлера, а не сидеть где-нибудь в лагере для военнопленных.
Командир немного помолчал. Немец говорил правду. Просандеев участвовал в боях за Вязьму, попал там в окружение, старался из него вырваться... Воспоминания эти были невеселые.
Теперь он решил узнать у пленного, не была ли переброшена их часть откуда-нибудь с Запада на Восточный фронт, и Просандеев спросил:
- Ты был во Франции?
- Нет, я был в тюрьме, - ответил Фриц и сразу же вспомнил маленькую темную камеру штрафного лагеря, решетку на крошечном окошке, за которым время от времени проскальзывал луч прожектора с караульной вышки.
Фриц рассказал русским, как он, сидя в камере, тупым ножиком вырезал на стене серп и молот, а под ними буквы "Ф" и "Ш". Сосед по камере, узнав историю Фрица, посмеивался над ним, говоря, что подобным образом юноше все равно не избежать службы в гитлеровской армии. Этот пожилой сгорбленный человек, сидя на скамейке под узким тюремным окном и глядя на Фрица своими светлыми глазами, не раз говорил, что Гитлеру не справиться с Россией. Сосед по камере во время первой мировой войны был в России и много рассказывал Фрицу об этой стране.
- Что же мне делать? - спросил как-то его Шменкель.
- Я уже стар, - проговорил тот задумчиво. - Меня уж не пошлют в штрафной батальон. А на твоем месте я попросился бы добровольцем на Восточный фронт.
- Выходит, я должен воевать против Советского Союза?
- Воевать, но только на стороне тех, кто прав. Понял ты меня, юноша? Вот и подумай над моими словами.
Шменкель провел не одну бессонную ночь, размышляя о будущем. Именно тогда у него и созрело решение, которое привело его теперь к партизанам.
Переводя рассказ Шменкеля, Коровин не понял слова "тюрьма" и попросил Фрица еще раз повторить его. Фриц сложил перед глазами пальцы решеткой и произнес короткое слово "кацет" (концлагерь), которое всем было понятно и без перевода.
В комнате стало очень тихо, только старые ходики на стене отбивали свое монотонное "тик-так".
Вот так же - "тик-так" - стучала деревянная нога рабочего, который не раз приходил к отцу. Где-то он сейчас? Может, там же, где и Бернгард? Своего друга Бернгарда из Союза коммунистической молодежи Фрицу так больше и не удалось увидеть. Отбыв наказание в штрафном лагере и вернувшись в Полихен, где они раньше оба работали: Фриц - кучером, Бернгард - на кирпичном заводе, друга Фриц не нашел. И к кому бы Шменкель ни обращался с расспросами о Бернгарде, повсюду наталкивался на стену молчания. Тогда он пошел на кирпичный завод. Там ему сказали, что Бернгарда арестовали и увезли неизвестно куда. Фриц знал, как дальше обычно разворачивались события: приходило письмо из полиции, в котором сообщалось, что такой-то скончался по причине нарушения кровообращения или же в результате сердечного приступа. Неважно, что он ни разу в жизни не жаловался на сердце!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});