Рыжие.
Раньше Райдо не обращал внимания, что волосы у его доктора ярко-рыжие, какого-то неестественного, морковного оттенка, совершенно несерьезного.
И веснушки на носу.
И яркие синие глаза… уши оттопыренные, покрасневшие от холода. И как человек с оттопыренными ушами может что-то в медицине понимать?
— Я вижу, вам намного лучше, — и голос у него неприятный, высокий, режущий. От него у Райдо в ушах звенеть начинает.
Или не от голоса, но от виски?
А ведь Райдо так и не нашел бутылку… зря не нашел, глядишь, и легче было бы.
Нат держался сзади, глядя на доктора с непонятным раздражением.
— Намного, — согласился Райдо и ущипнул себя за ухо.
Детская привычка.
Помнится, матушку она безумно раздражала, хотя ее, кажется, все привычки Райдо безумно раздражали, но что поделать, если ему так думается легче?
— Я рад.
Доктор держал в руках черных кофр, сам вид которого был Райдо неприятен.
— В таком случае, быть может, вы соизволите пояснить, какое срочное дело вынудило этого… в высшей степени приятного молодого человека заявиться в мой дом? Вытащить меня из постели и еще угрожать.
— Нат угрожал?
Дайна подала доктору полотенце, которым тот воспользовался, чтобы промокнуть и лысину, и волосы.
— Представляете, заявил, что если я не соберусь, то он меня доставит в том виде, в котором я, уж простите, пребывал… потрясающая бесцеремонность!
— Нат раскаивается, — не слишком уверенно сказал Райдо. И доктор величественно кивнул, принимая этакое извинение.
Нат фыркнув, отвернулся.
А сам-то… вымок от макушки до пят… и что характерно, пятки эти босые, да и сам полетел в домашних штанах, в рубашке одной, которая ныне к телу прилипла. Тело это тощее, по-щенячьи неуклюжее, с ребрами торчащими, с впалым животом и чрезмерно длинными руками и ногами… и надо бы сказать, чтоб переоделся, но Райдо промолчит.
Хочется Нату геройствовать, по осеннему дождю едва ли не голышом разгуливая? Пускай. Дождь — не самое страшное… дождь, если разобраться, вовсе ерунда.
А Дайна чаю ему заварит, с малиновым вареньем.
Все награда.
— Так что у вас случилось? — не скрывая раздражения, произнес доктор.
И Райдо очнулся.
О чем он, бестолковый пьянчужка, думает?
— Случилось. Ребенок умирает.
Рыжие брови приподнялись, выражая, должно быть, удивление. А и вправду, откуда в этом яблоневом предсмертном раю ребенку взяться? И Райдо велел:
— Идем.
Малышка уже не спала.
Она лежала тихонько в той же корзине, и Райдо подумалось, что следовало бы найти для нее иное, более подходящее для младенца, пристанище.
И пеленки, чтобы белые и с кружевом, навроде тех, в которые племянников кутали… и распашонки, чепчики, всякую иную детскую мелочь.
— Не выживет, — сказал доктор, развернув рубашку. И брался за нее двумя пальцами, точно ему было противно прикасаться или к этой рубашке, или к младенцу.
Руку отнял, пальцы платочком вытер.
— Что? — Райдо показалось, что он ослышался.
Как не выживет?
Он ведь молоком напоил… и еще напоит, но не сразу, чтобы ей плохо не стало… и завернул вот в рубашку, а еще полотенцами накрыл… и быть может, Дайна отыщет одеяльце… или что там еще надо, чтобы детенышу было тепло.
— Не выживет, — спокойно, равнодушно даже повторил доктор, складывая свой платочек. И в этот момент он выглядел предельно сосредоточенным, словно бы в мире не было занятия важней, чем этот треклятый платочек, каковой следовало сложить непременно треугольничком. — Крайняя степень истощения. Я вообще удивлен, что ребенок жив…
Он наклонился, поднял кофр, поставив его рядом с корзиной, и Райдо стиснул кулаки, до того неприятным, неправильным показалось этакое соседство.
В кофре, в сафьяновом футляре хранятся инструменты, хищная сталь, которая причиняет боль, едва ли не большую, чем разрыв-цветы. Есть там и склянки с едкими дезинфицирующими растворами, и заветная бутыль опиумного забвения, которое ему настоятельно рекомендуют.
Ее-то доктор и извлек.
— Единственное, что в моих силах, — сказал он, зубами вытащив пробку, — это облегчить ее страдания…
Страдающей малышка не выглядела.
Лежала себе тихонько, шевелила губенками, и по щеке сползала нить беловатой слюны… и Райдо вспомнил, что детей надо класть на бок, чтобы они, если срыгнут, не подавились.
— Несколько капель и она уснет…
— Идите в жопу, — Райдо провел пальцем по макушке.
Надо будет искупать ее, а то не дело это, чтобы ребенок грязным был. Только он не очень хорошо помнит, как это делается. Вроде бы травы нужны, а какие именно?
И если этих трав он не найдет, то можно ли без них?
И воду еще локтем проверяют, потому что пальцем — неправильно, правда, в чем неправильность, Райдо не знает.
— Простите? — доктор замер со склянкой в одной руке и с ложечкой, которую с готовностью подала Дайна, в другой.
И Дайна замерла, приоткрыв рот, должно быть, от возмущения.
Нат, который молчаливым призраком устроился на пороге — а переодеться не удосужился, — беззвучно хохотал.
— В жопу иди, — охотно повторил Райдо и малышку из корзины вытащил.
Умрет.
Ничего. Ему тоже говорили, что он умрет. Еще тогда, на поле… и потом, в госпитале королевском, где полосовали, вытаскивая зеленые побеги разрыв-цветка. В королевском-то госпитале никто не стремился быть тактичным, здраво полагая, что пользы от такта нет. И тамошний врач, седенький, сухонький, весь какой-то мелкий, но лишенный суетливости, честно заявил, глядя Райдо в глаза, что шансов у него нет.
Два месяца дал.
А Райдо уже четыре протянул.
И зима скоро… зиму он точно переживет, и значит, нахрен всех докторов с их прогнозами.
— Простите, — доктор оскорбленно поджал губы, и щеки его обвисли, и сам он сделался похожим на толстого карпа, каковых приносили на матушкину кухню живыми, замотавши во влажные полотенца. Карпы лежали на леднике, разевали пасти, и губы их толстые были точь-в-точь такими же кривыми, некрасивыми.
А глаза — стеклянными.
Правда, свои доктор прячет за очочками, круглыми, на проволочных дужках.
— Позвольте узнать, сколько вы сегодня выпили? — его голос звенел от гнева, но ведь духу высказаться в лицо не хватит.
— Много, — честно ответил Райдо.
И малышку прижал к плечу.
Становилось легче. Парадоксально, то, что сидело внутри него, никуда не исчезло. И боль не исчезла. И разрыв-цветок, который продолжал расти, проталкивая под кожей тонкие плети побегов. Райдо чувствовал их, но больше это не казалось таким уж важным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
