Андрей РУДАЛЁВ, СЕВЕРОДВИНСК
Общая оценка: Оценить: 3,5 Проголосовало: 4 чел. 12345
Комментарии: 08.12.2010 21:55:20 - Иван Сергеевич Сергеев пишет:
Где они все пропадают
Литературный гламур с его равнодушием к человеку - это один полюс современной словесности. Сенчин с его болью за человека другой полюс. Но Сенчин пишет о мире без Бога, его основная тема - отчаяние и безысходность. Где другие писатели, (не равнодушные и не отчаявшиеся), - это вопрос вопросов.
08.12.2010 18:57:55 - Алексей Викторович Зырянов пишет:
"Производственный рассказ" - это уже полная запущенность...
1) "Производственный рассказ" - это уже полная запущенность в поисках тем для книг. Кого можно прельстить историями про заводскую жизнь? Помнится мне, я как-то увлёкся книгой [B]Александра Левикова [/B](бывший когда-то сотрудник ЛГ) "Калужский вариант", но и в ней не было как такового художественного рассказа, но она сочетала в себе авторскую заинтересованность в рационализации труда рабочих. Конечно, книга эта вышла в начале 80-х, но и после советского периода оставалось немало тем чисто профессиональных, затрагивающих проблемы оценки труда и его справедливой оплаты/поддержки. Я даже (при содействии "ЛитГазеты" смог побеседовать с Александром Левиковым на эту тему, но мне это нужно было для решения собственных возникших вопросов. Неактуальность производственной литературы я, между тем, не отнимаю из собственных убеждений. 2) "...Позднее на короткой пресс-конференции я спросил[B]а[/B] его, каким он видит будущее..." - Или я что-то путаю, или Андрей Рудалёв нарочно так написал, именно от женского рода?
«…А вышли к Херсону»
Литература
«…А вышли к Херсону»
ЛИТПРОЗЕКТОР
Так вот в Историю и входишь. Почти десять лет назад, отбирая достойные рукописи для первого конкурса премии «Дебют», я, что называется, не дрогнувшей рукою вытащил из самотёка один энергичный романец. Так появились Спайкер и Собакка (псевдонимы) – соавторы произведения «Больше Бена». Нет, конечно же, они появились раньше, рукописью уже зачитывались в Интернете. Но официальное признание пришло именно через премию.
Напомню, Спайкер и Собакка описывали похождения двух юных обалдуев отечественного разлива в Англии. Подданным Её Величества тогда здорово досталось от энергичных ребятишек, у которых, что называется, в одном месте свербило. Промышляя мелким воровством и прочими не совсем законными проделками, герои «Бэна» добывали себе пропитание не просто на жизнь, а на какое-то озорное освоение мира, вдруг открывшегося перед ними после распада закрытой нашей Империи. Написанный задорно, с вызовом не только жизни, но и литературе, роман получил своё законное признание. По нему даже фильм сняли…
Чего вдруг вспомнилось? Да в связи с попаданием романа эстонского автора Андрея Иванова «Путешествие Ханумана на Лолланд» в короткий список Русского Букера. Совпадение почти пугающее: два юных джентльмена путешествуют. Пусть по Дании. И пусть джентльмены не отечественного разлива, а один, Юдж – эстонец, другой – Ханнуман, индус. На жизнь зарабатывают… Правильно: воровством и мошенничеством. Или копаясь на помойках. Среди таких же бессмысленных бедолаг. Лелеющих сначала мечту добраться до Америки, а потом – хотя бы до датского острова Лолланд. Куда они доберутся – неважно. Скорее всего – никуда. Потому что в них нет главного – той сумасшедшей жизненной энергии, которая так привлекала в героях «Бена». Герои Иванова всю дорогу (ведущую в никуда) рефлексируют в бесконечном диалоге. И если в начале романа им ещё сочувствуешь, то далее – просто раздражаешься. А их частое пребывание на помойках начинает вызывать и физическое отвращение.
Да и написан роман неряшливо. Вот описание Дании: «…за окнами, как в аквариуме, сутулые старички, пугливо пилящие ножичком сосиску». Так и хочется уточнить: все эти старички пугливо пилят одну сосиску?! Описание продолжается в том же духе: «Пригожий киоск с конопатой девчушкой на перекрёстке». Кто на перекрёстке: киоск, конопатая девушка? Требуется колоссальное и весьма нездоровое воображение, чтобы представить такую картину: «У неё были большие скулы, огромные соски, как гусиная лапка». Примеры можно множить.
При том, что, говоря о романе «Больше Бена», критики отмечали: «Язык, которым написан роман, предвосхитил весь бум вокруг ЖЖ. Форма, выбранная авторами, – дневник с претензией на литературу, сочетание художественной прозы с уличным жаргоном и вольной пунктуацией. Фактически роман «Больше Бена» стал предтечей языковой революции, связанной с сайтом udaff.com, «олбанским языком» и понятием «падонок».
О восприятии героев «Ханумана» выше уже сказано. А как они относятся к окружающим? «Всю кишку подземного перехода забило г… пассажиров с какими-то мешками» (отточие поставлено мною. – А.Я.). И ещё: «Эти люди похожи на марципановых кукол,» – говорил Хануман. Я с ним соглашался. Самое противное было то, что у этих кукол были глаза, они всё время пялились».
А как герои оценивают себя? Думаю, можно догадаться: «Мы же явно не вписывались в шаблон. Мы не были похожи на людей, которым с детства объяснили, где право, где лево, что делать можно, а чего нельзя». На самом деле они точно такие же, как десятки тысяч эмигрантов, почему-то уверовавших, что в Европах и Америках их ждут с распростёртыми объятиями и распахнутыми кошельками. Кстати, и обитают герои романа Иванова в лагере для многочисленных переселенцев, ожидающих виз в миры с молочными реками.
Впрочем, героями их можно назвать только с литературоведческой точки зрения. С жизненной они – типичные мелкие паразиты с крупными амбициями. О чём Юдж, по совместительству ещё и литератор, в отчаянии вопиет: «Меня это нервировало: оказывалось, столь многие пишут! Чуть ли не каждый третий! Каждый, кто хоть сколько-то умеет писать! Чуть научился попадать по кнопкам, так сразу же пишет! И пишет не что-то там, а книгу! И не какую-то там, а эпопею! Да! Каждый второй! И уже метит на Букера! Каждый второй! Пишет или уже написал, или вот-вот напишет книгу!»
Кстати, о попадании в Букер. В романе Иванова обсценная лексика присутствует. А мне в одном издательстве популярно объяснили, чем отличается коммерческая литература от серьёзной. В последней нет нецензурных выражений. Всего-навсего. Логический вывод отсюда: появление коммерческого «Ханумана» в шорт-листе Букера никак логикой не объясняется. Поскольку в положении о премии ясно сказано, что цель её: «Привлечь внимание читающей публики к серьёзной прозе, обеспечить коммерческий успех книг, утверждающих традиционную для русской литературы гуманистическую систему ценностей». Ну с «традиционной для русской литературы системой ценностей» тут, по-моему, тоже всё предельно ясно.
В общем, как в известной в своё время песне про матроса-партизана Железняка: «Мы шли на Одессу, а вышли к Херсону». Тоже, как теперь выясняется, к зарубежному городу. А тут ребята ехали в Лолланд, а вышли в финал Букера. Почему? Одному жюри ведомо. Вот так в Историю и входят.
Александр ЯКОВЛЕВ
Андрей Иванов. Путешествие Ханумана на Лолланд . – Таллин: Авенариус, 2009.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии:
Лядвии и уды
Литература
Лядвии и уды
Ольга ШАТОХИНА
Елена Колядина. Цветочный крест // Вологодская литература, 2009, № 7.
Первое впечатление от текста такое: когда-то на автора столь сильное впечатление произвёл «Золотой телёнок», что возникло неодолимое желание переплюнуть Ильфа и Петрова. Или всё-таки их безымянного персонажа, «крестьянского писателя-середнячка из группы «Стальное вымя», который «тут же на месте начал бы писать на листах походного блокнота новую повесть, начинающуюся словами: «Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился…»
А какие ещё ассоциации могут возникнуть, когда читаешь такое? Вот молодой священник готовится приступить к служению.
«Отец Логгин непременно, как можно скорее, хотел употребить древлеписаный «афедрон», лепотой своего звучания напоминавший ему виды греческой горы Афон. Он старательно зубрил загодя составленные выражения: «В афедрон не блудил ли?», «В афедрон был ли до греха?» – рассчитывая провести первую в своей жизни исповедь в соответствии с последними достижениями теологической мысли.
