— Так и есть.
— Но вы сказали…
— Прошу прощения, — прервал Гейл. — К сожалению, сразу всего не расскажешь. У тех, о ком мы говорим, одни конечности снабжены когтями, другие кистями вроде человеческих; помимо того, они наделены щупальцами. Я бы выразился так: они — причуда эволюции. В своем развитии они каким-то образом, неизвестно для чего, миновали все стадии взаимообмена, характерные для обитателей Земли. Под взаимообменом я имею в виду отмирание одного признака и замену его неким иным. Инопланетяне приобретали новые органы и способности, не утрачивая при этом ничего из уже имевшегося. В результате каждый из них сделался ходячим эволюционным анахронизмом.
На мой взгляд, они, когда бы захотели, без труда создали бы самое грозное оружие, какое только можно представить. Мы часто гадали, почему этого не произошло. Наши психологи предложили такую версию. По их мнению, инопланетяне, прилетевшие на Землю, раса воинов, обретающих славу в убийстве врага. Вероятно, они и в космос вышли лишь затем, чтобы отыскать очередные жертвы. Убийство для них — вещь сугубо личная, вопрос совести, как когда-то религия для человечества. Поэтому убивать надо самому, без помощи механических приспособлений, клыками, когтями и хвостом с ядовитыми шипами. Возможно, они воспринимают механические орудия убийства так, как, скажем, какой-нибудь прославленный мечник древности относился к огнестрельному оружию, то есть с презрением, ибо такое оружие достойно разве что труса, Скорее всего, инопланетянам время от времени необходимо подтверждать свое мужество, или зверство, а единственный способ сделать это — убить врага в схватке один на один. Мне кажется, их общество организовано по иерархическому принципу: чем больше ты убил, тем выше твое положение. После битвы они съедают павших, если не всех, то столько, сколько могут, то ли соблюдая ритуал, то ли утоляя разыгравшийся аппетит. Наверняка мы, разумеется, не знаем. Признаться, нам вообще мало что известно. Вы понимаете, ни о каких переговорах не могло быть и речи. Мы фотографировали их, анатомировали трупы, но затраченные усилия не принесли сколько-нибудь значительной пользы. Инопланетяне не организуют кампаний. Они сражаются, судя по всему, безо всякой стратегии. При желании они уничтожили бы нас давным-давно. Их тактика такова: внезапный набег — и отступление. Они не предпринимают попыток удержать захваченную территорию, не рыщут в поисках добычи, а просто убивают, и ничего другого им, похоже, не нужно. Порой у нас складывалось впечатление, что они намеренно не спешат покончить с нами: ведь иначе, погибни человечество, как бы они стали утолять свою жажду крови?
Уилсон посмотрел на девушку, что сидела рядом с Гейлом, и заметил на ее лице тень страха.
— Двадцать лет, — протянул Сэндберг. — Если я правильно понял, вы противостояли этим тварям на протяжении двадцати лет?
— Сейчас обстоятельства изменились к лучшему, — ответил Гейл и тут же поправился: — Вернее, они изменились перед тем, как мы ушли. У нас появилось оружие. Поначалу же нас застали врасплох. К тому времени, когда прилетел чужой звездолет, мир на Земле не нарушался больше ста лет, а от оружия не осталось и следа. Развязав войну на уничтожение, они бы легко справились с нами, но, как я уже сказал, преследовали иные цели. Мы получили возможность разработать средства защиты. Мы создали оружие, причем некоторые виды его весьма эффективны, однако выяснилось, что оно не годится, равно как и ваше, за исключением, пожалуй, ядерного; но какое здоровое общество отважится… — Гейл помолчал, затем продолжил: — Мы убили множество инопланетян, но это ничуть не улучшило положения. Они словно не уменьшались в числе, скорее даже наоборот. Насколько нам известно, посадку на Земле совершил лишь один звездолет. И хоть он достаточно велик, все же на его борту не могло поместиться столько тварей, сколько рассыпалось по поверхности планеты. Мы предположили иного объяснения не возникало, — что инопланетяне чрезвычайно плодовиты и достигают зрелости в необычайно короткие сроки. Похоже, они не избегают смерти, к примеру, не прячутся и не бегут без оглядки. Должно быть, подобное поведение запрещено воинским уставом. По-видимому, они придерживаются того мнения, что нет ничего слаще, чем пасть на поле боя. Кроме кого, они не ведают жалости и разят не разбирая. Убейте сотню, но один уцелевший учинит в ваших рядах такой разгром, что победа окажется пирровой. Думается, мы, изнывая от страха, вели жизнь, подобную той, какой жили американские первопроходцы, которым ежеминутно грозило нападение индейцев. Если бы мы остались в своем времени, то постепенно пали бы, все до единого. Да, нас сохраняли, так сказать, консервировали, но тем не менее потихоньку искореняли. Вот почему мы пришли к вам. Я убежден, что человечество не в состоянии ужиться с теми, кто выгнал нас из дома. Они непримиримы. Традиционный образ ласки в курятнике по сравнению с ними — лишь бледная копия.
— Что ж, — проговорил президент, — то, что мы услышали, позволяет, на мой взгляд, отдать приказ о размещении перед туннелями орудий.
— У нас нет конкретных доказательств, — буркнул генеральный прокурор.
— Я предпочту обойтись без них, — заявил Сэндберг. — Мне как-то не хочется, чтобы они появились.
Президент потянулся к телефону.
— Можете воспользоваться моим аппаратом, — сказал он министру обороны. — Ким соединит вас с кем нужно.
— А после Джима, — прибавил госсекретарь, — с вашего разрешения, позвоню я. Надо поставить в известность другие страны.
Глава 10
Мисс Эмма Гарсайд выключила радио и уселась на стул, прямо, будто проглотила аршин, преисполненная едва ли не благоговения перед собственной мудростью. Ее осенила идея. Прежде такое случалось крайне редко — точнее, никогда; ибо, несмотря на то что мисс Эмма была женщиной гордой, она как на людях, так и в мыслях предпочитала не высовываться, вела себя застенчиво и робко. Свою гордость она демонстрировала, да и то не всегда, лишь мисс Кларабелле Смайт, ближайшей подруге. Сознание того, что ей есть чем гордиться, доставляло мисс Эмме огромное удовольствие; впрочем, вспоминая конокрада и человека, повешенного за поистине гнусное преступление, она испытывала нечто вроде угрызений совести и потому в разговорах со своей милой Кларабеллой старалась не упоминать ни того ни другого.
В окна комнаты, что выходили на запад, лился яркий солнечный свет. Лучи солнца освещали потертый коврик, на котором спал, свернувшись в клубочек, старый кот. В саду позади дома, ничем не примечательного здания на столь же малопримечательной улице, закричал дрозд, готовясь, должно быть, атаковать кусты малины, но мисс Эмма не обратила на крик птицы никакого внимания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
