И Шабо послушался. Его сопротивление было сломлено. Нервы его сдали во время припадка. Он с ужасом осматривался, как животное, отказавшееся от борьбы.
— Я вас умоляю…
— Лучше скажи, откуда деньги!
— Не знаю… Клянусь вам… Я…
— Не надо так часто клясться!
Черный костюм был весь в пыли. И, вытирая лицо грязными руками, Шабо оставил на щеках серые полосы.
— Мой отец и так болен… У него больное сердце…
В прошлом году у него был приступ, и врач велел избегать волнений…
Он говорил монотонным голосом, словно отупел.
— Не надо было делать глупостей, малыш!.. А теперь ты лучше бы рассказал нам… Кто нанес удар?.. Ты?..
Или Дельфос?.. Насчет этого типа тоже ясно, что он должен был плохо кончить… И даже если кого и придется посадить, так это, конечно, его…
Вошел еще один полицейский, весело поздоровался с остальными, сел за свой стол и стал перелистывать какое-то дело.
— Вот видите, молодой человек, какой плохой конец!
Садитесь за стол! Лучшее, что вы можете сделать… Может быть, это зачтется в вашу пользу…
Телефонный звонок. Все замолчали, один из инспекторов взял трубку.
— Алло! Да… Хорошо!.. Скажите ему, что фургон сейчас прибудет… — Он положил трубку и, обращаясь к другим, сказал: — Это за служанкой, которая покончила самоубийством… Хозяева торопят, чтобы скорее Увезли тело…
— Я не убивал… Я даже не знал…
— Хорошо! Я допускаю, что ты не убивал…
Теперь комиссар уже обращался к молодому человеку на «ты» и более отеческим тоном.
— Во всяком случае, ты кое-что знаешь… Деньги сами не явились к тебе в карман… Вчера их у тебя не было, а сегодня они у тебя есть… Дай-ка ему стул…
Было видно, что Шабо шатается. Он уже не держался на ногах. Свалился на стул с соломенным сиденьем и обхватил голову обеими руками.
— Не торопись отвечать… Обдумай спокойно… Отдай себе отчет в том, что это лучший способ выпутаться из беды… К тому же тебе нет еще и семнадцати… Ты предстанешь перед судом для несовершеннолетних… И рискуешь попасть только в исправительный дом…
Вдруг Шабо поразила какая-то мысль; глаза его прояснились. Он по очереди взглянул на своих палачей.
Среди них он не видел никого, кто был бы похож на широкоплечего мужчину…
Не ошибся ли он на его счет? Был ли незнакомец полицейским? Не был ли он скорее убийцей? Вчера он провел вечер в «Веселой мельнице». И остался там, когда оба приятеля ушли!
И если он следил за ними, то не для того ли, чтобы попытаться заставить арестовать их вместо себя?
— Я, кажется, понял! — воскликнул он, задыхаясь от надежды… — Да, я думаю, что знаю, кто убийца… Очень высокий человек, очень объемистый, с бритым лицом…
Комиссар пожал плечами. Но Шабо не дал себя обескуражить.
— Он вошел в «Веселую мельницу» почти сразу же после «турка»… Он был один… Сегодня я опять его увидел, когда он шел за мной… И он пошел узнавать обо мне у торговки овощами…
— Что это он болтает?
Инспектор Перроне проворчал:
— Точно не знаю. Но действительно, в «Веселой мельнице» был клиент… его никто прежде не видел…
— Когда он ушел?
Комиссар внимательно посмотрел на Шабо, к которому возвращалась надежда, потом перестал заниматься им. Теперь он обратился к другим полицейским:
— Хорошо, в каком порядке люди выходили из кабачка?
— Сначала двое приятелей… По крайней мере, они сделали вид, что уходят, потому что установлено, что они спрятались в подвале… Потом танцор и музыканты… Кабачок закрывали… Человек, о котором идет речь, увел Адель, танцовщицу, служащую в этом кабачке…
— Значит, оставались хозяин, Графопулос и два официанта…
— Простите, один из официантов, тот, которого зовут Жозеф, ушел вместе с музыкантами…
— В зале, значит, оставались хозяин, официант и грек…
— И двое приятелей в подвале…
— А что говорит хозяин?
— Что клиент в этот момент вышел и что он с Виктором погасили лампы и заперли двери…
— А того человека, о котором говорит Шабо, больше не видели?
— Нет! Мне тоже описывали его как высокого широкоплечего мужчину… Думают, что он француз, потому что говорит без здешнего акцента…
Комиссар зевнул, и по тому, как он выбивал трубку, было видно, что он раздражен.
— Позвоните же в «Веселую мельницу» и спросите Жирара, что там происходит…
Шабо ожидал, охваченный тоской. Ему было еще тяжелее, чем прежде, потому что теперь появился луч надежды. Но он боялся ошибиться.
Это был болезненный страх. Он вцепился руками в край стола. Взгляд его блуждал от одного полицейского к другому и чаще всего останавливался на телефонном аппарате.
— Алло!.. «Веселую мельницу», пожалуйста, мадемуазель…
А полицейский, интересовавшийся трубками, спрашивал других:
— Так, значит, решено, я напишу зятю?.. Да, какие трубки вы хотите? Прямые или изогнутые?..
— Прямые! — ответил комиссар.
— Итак, две дюжины прямых трубок… Скажите, я вам больше не нужен?.. У моего сынишки корь и…
— Можешь идти.
Прежде чем выйти, полицейский бросил последний взгляд на Жана Шабо и тихо спросил своего начальника:
— Задержите его?
Молодой человек, который слышал его слова, пытался различить ответ, напрягая все свои чувства.
— Еще не знаю… Во всяком случае до завтра… Прокуратура решит…
Надежда была потеряна. Мускулы Жана расслабились. Если его и отпустят завтра, это будет слишком поздно. Его родители узнают. В эту минуту они уже ждут его, беспокоятся!
Но он не мог больше плакать. Он совсем ослабел.
Смутно услышал телефонный разговор.
— Жирар?.. Ну так что он там делает?.. Как?.. Мертвецки пьян?.. Да, этот здесь!.. Нет!.. Он, конечно, отрицает!.. Подожди! Я сейчас спрошу у начальника…
И обращаясь к комиссару:
— Жирар спрашивает, что ему делать. Молодой человек мертвецки пьян… Он заказал шампанское и пьет с танцовщицей, которая почти так же пьяна, как он…
Арестуем его?
Начальник со вздохом взглянул на Жана.
— У нас уже есть один… Нет! Оставьте его в покое…
Может быть, он допустит неосторожность… Но пусть Жирар не выпускает его из виду!.. Мы ждем его звонка. Пускай сразу же позвонит нам…
Комиссар уселся в единственное в зале кресло и, закрыв глаза, казалось, уснул. Но струйка дыма, поднимавшаяся от его трубки, показывала, что он и не думал спать.
Один из инспекторов приводил в порядок протокол допроса Жана Шабо. Другой расхаживал по залу, с нетерпением ожидая наступления трех часов, когда он сможет пойти спать.
Стало свежее. Даже табачный дым казался холодным.
Молодой человек не спал. Его мысли путались. Опершись локтями на стол, он закрывал глаза, открывал их, снова закрывал. И каждый раз, как его веки поднимались, он видел все ту же бумагу с заголовком, на которой было написано красивым английским почерком:
«Протокол составлен на имя Жозефа Дюмуруа, поденщика, проживающего в Флемаль-От, по делу о краже им кроликов у…»
Остальное было закрыто бюваром.
Телефонный звонок. Инспектор, который ходил по залу, взял трубку.
— Да… Ладно… Понятно… Я сейчас скажу ему!..
А этот уж там не соскучится!..
Он подошел к начальнику:
— Звонил Жирар… Дельфос и танцовщица взяли такси и поехали на квартиру к Адели, улица Режанс. Они вошли вместе… Жирар следит за ними…
Сквозь красноватый туман, окутавший его мозг, Жан представил себе комнату Адели, постель, которую он видел неубранной, танцовщицу — она раздевается, зажигает спиртовку…
— Вам все еще нечего сказать? — спросил его начальник, не вставая с кресла.
Жан не ответил. У него не было на это сил. Он едва понял, что обращаются к нему.
Вздохнув, комиссар сказал инспектору:
— Можешь идти!.. Оставь мне только немного табаку…
— Вы надеетесь чего-нибудь добиться?
И взглядом он указал на черный силуэт Жана, согнутый вдвое, грудью навалившийся на стол.
Комиссар снова пожал плечами.
В памяти Шабо образовался провал. Черная дыра, в которой кишели тени и красные искры.
Он выпрямился, услышав настойчивый звонок, увидел три бледных окна, желтоватые лампы, комиссара, который протер глаза, машинально взял свою потухшую трубку и, потирая затекшие ноги, направился к телефону.
— Алло! Да!.. Алло!.. Сыскная полиция, да!.. Да нет, старина… Он здесь… Как?.. Пусть приходит навестить его, если это доставит ему удовольствие…
И комиссар, с пересохшим ртом, закурил трубку и сделал несколько глубоких затяжек, прежде чем остановился возле Шабо.
— Это твой отец заявил о твоем исчезновении в комиссариат шестого района… Наверное, он сейчас придет.
Лучи солнца неожиданно выглянули из-за соседней крыши, воспламенили одно из оконных стекол, в то время как служители входили с ведрами и щетками, чтобы начать уборку помещения.
От рынка, находившегося в двухстах метрах, напротив ратуши, поднимался неясный шум. Появились первые трамваи, они позванивали, как будто должны были разбудить город.
