Руководил ею лично Ширко. К операции, помимо Наташи и Наташиных родителей, были привлечены все прогрессивные жители посёлка и некоторые особо доверенные совхозники. Тщательным образом проинструктированные, они ждали своего часа, изображая простых сельских обывателей, но на деле…
В первую очередь, к Стрекопытову в гостиницу въехал сосед. Это был завклубом Аристарх Леонидович Вьюный, славящийся своим умением кого угодно развести на пол-литра, причём исключительно за счёт разводимого. На этот раз Вьюный не стал полагаться на своё красноречие и заранее приготовил несколько различных по крепости алкогольных напитков, включая дефицитнейший Вана Таллин – привет Валентине!
Кольцо вокруг Стрекопытова начало сжиматься…
Придя вечером к себе в хату, он застал там изысканную атмосферу богемной пьянки, в которой принимали участие уже упомянутый Вьюный, заводской художник Семён и директор свинокомплекса Пал Палыч Свирепый. Каждый из собравшихся олицетворял свой культурный пласт и налегал на присущий этому пласту алкогольный напиток, предоставляя дьяволу широкую возможность выбора. Вьюный употреблял эстонский ликёр без закуски. Свирепый пил картофельный самогон, закусывая белоснежным салом с чесноком. Семён глушил Агдам прямо из горла, занюхивая испачканным в краске рукавом. Все трое приветствовали дьявола самым дружественным образом, буквально силой усадили за стол и заставили выпить штрафную. Причём сразу три.
Когда градус вечера приблизился к критической отметке, то есть пить попросту стало нечего, своё решение предложил Свирепый, у которого самогон имелся в изобилии. Друзья встали и, преодолевая гравитационное воздействие Земли, воспарили по направлению к дому директора свинокомплекса.
О том, что объект покинул здание гостиницы, администратор стоящей напротив бани уведомил по телефону заместителя поселкового отделения милиции лейтенанта Трепунова. В течение двух минут после звонка Трепунов завёл служебный мотоцикл Урал, в коляске которого уже сидел, разминая пальцы, недавно освободившийся из мест лишения свободы вор-рецидивист Попроцкий, он же Сява.
В гостиницу Трепунов и Сява вошли стремительно, плечом к плечу, осознавая высокую значимость своей миссии. Сява привычным движением натянул тонкие перчатки и замер над дьявольским чемоданчиком. Несколько едва уловимых движений отмычкой и вуаля – чемодан открыт. Трепунов столь же привычным жестом обернул руку целлофаном и извлёк из чемодана общегражданский паспорт.
В тот момент, когда Стрекопытов с товарищами подходил к заветной двери, за которой водились неисчерпаемые запасы картофельного самогона, лейтенант Трепунов, держа паспорт в вытянутой руке, поднимался на второй этаж поселкового совета. Там его ждала секретарь совета Лидочка, также выполняющая функции паспортистки и делопроизводителя. Перед ней лежал паспорт Наташи, в котором Стрекопытов уже значился как муж. Открыв принесённый лейтенантом паспорт на нужной странице, Лидочка красивым округлым почерком внесла в него Наташины данные и сегодняшнее число. Затем она открыла коробочку с печатью, несколько раз дохнула на штамп и от всей души приложила его к странице. Но обычного фиолетового отпечатка на ней не появилось. Лидочка удивлённо посмотрела на печать и повторила свои действия.
Отпечатка не было. Лидочка попробовала поставить штамп на черновике. Отпечаток появился – яркий, сочный и четкий. Тогда девушка самым внимательным образом осмотрела паспорт. Документ как документ, ничего особенного.
«Шпион, – мелькнуло у неё в голове. – И паспорт у него поддельный! А вдруг он сейчас кинется его искать и найдёт меня? Ой, мамочки!»
От страха за свою юную жизнь комсомолка Лидочка впервые в жизни совершила абсолютно не комсомольский поступок. Она перекрестилась, потом перекрестила дьявольский паспорт и, зажмурившись, зачем-то ещё раз приложила к нему печать. Отпечаток на мгновение вспыхнул синим пламенем и утвердился на своём месте.
В тот же миг Стрекопытов, первым из друзей приложившийся к бутылке с самогоном, зашатался и рухнул наземь.
– Отравился! – испуганно прошептал Вьюный.
Семён прислонил ухо к груди упавшего.
– Точно. И сердце не бьётся, – авторитетно подтвердил он, не зная, что сердце у дьяволов находится справа.
Свирепый жадно припал к бутылке и, набрав полный рот, опрыскал Стрекопытова как из пульверизатора. Тот поморщился, резко сел и потёр полученную при падении шишку на затылке.
– Чтоб с моего самогона помирали? Да никогда! – Свирепый протянул дьяволу бутылку. – А это до свадьбы заживёт. Не боись!
И действительно зажило. Перед самой свадьбой фельдшерица Стася, уже нечувствительная к стрекопытовским чарам, разрешила снять с головы повязку. И за столом жених сидел при полном параде, счастливый и довольный. Так и живёт до сих пор, детишек уже двое. На отца очень похожи, но дьявольских рожек, правда, нет. А может, и не выросли ещё – старшему-то всего три.
Дети леса
Сыро в хате, нетоплено. Будто боится мать дымом печной трубы чужой, недобрый взгляд привлечь. Низенькие окна тряпкой занавешены – случись что на улице, и не узнаешь. Слышно только, как собаки лают да как из автомата изредка тарахтят… Ну и крики. Этого мальчик больше всего боится – криков бабьих. Поэтому и нечего в окно глядеть. «Чего там хорошего углядишь?» – говорит мамка.
Когда фрицы пришли, она заранее уж всё знала. Дверь открыла сама – зачем ломать-то? Хорошая дверь, может, и пригодится ещё. Не ей, так детям. У неё спрашивали что-то, но она всё плечами пожимала – не ведаю, мол. И ушла с ними, не повернулась к детям даже.
Ну а в последний раз, там, у бывшего сельсовета, мальчик её и не видел, считай. Сестра ему глаза рукой закрыла. Вскрикнула, сама лицом ему в макушку зарываясь, и потащила домой – пошли, братик, не смотри, братик!
Мальчик упирается, он мать увидеть хочет. Головой вертит – где мамка-то? Где? Вдруг платок её – васильковый, приметный – мелькнул вроде… Мамка!!!
– Тшшш! – девочка постарше. Она всё помнит, знает, от чего малый во сне вскрикивает. – Цiшэй, цiшэй…
Среди ночи костёр ведь не разведёшь – ярок больно, в лесу издали заметен. Подтаскивает девочка постелю свою к углям поближе, обнимает брата, чтобы теплее было. Не спит мальчик, возится. Сказку ему рассказать, что ли?
– Ён высокi, нават вышэй за дрэвы. I ходзiць як нелюдзь задам на адной назе. Чуеш, як вярхушкi дрэваў шумяць? Дык гэта ён, лешы, iх трасе!
– Навошта?
– А я пачым ведаю? Гляздiць, мо, хто тут ня сьпiць… А як убачыць, дык хапае! Вось i сьпi. Ды цiха! Зранку мужыкi вернуцца, паесьцi прынясуць. Сьпi![1]
Мальчику спать не хочется. Хочется есть. Кипятком надолго живот не обманешь – вон он как урчит, хлеба просит! Эх, скорее бы утро… Но глаза всё равно закрыл, притворился спящим. Вдруг и правда леший высматривает сверху, кто не спит?
Мальчик прижался к старшей сестре, спрятал нос от холода в ворот телогрейки и старательно
