Так-то оно так, но неужели «АГ-23», будущий «Шахтер», которому предстоит служба аж до 42-го года, когда лодку с разобранными механизмами взорвут при оставлении Севастополя, погибнет от рук моряков-черноморцев XXI века?
Командир «Адаманта» сразу все понял. «Не волнуйтесь, Андрей Геннадьевич, постараемся избежать ненужных жертв. «Помор» предупрежден, уверен, обойдется без пальбы…»
Ну, дай-то бог, подумал Андрей, поднимая воротник куртки. Не хватало еще убивать тех, кем он восхищался в юности – революционных матросов, героев Гражданской войны. В том числе и командира «АГ-23».
Энтузиаст-подводник, в Красном флоте с 17-го года. В РККФ будет занимать разные командные должности, но адмиралом не станет: в 38-м его уволят в запас и арестуют. Александр Алексеевич Иконников умрет в лагере в 42-м.
Но что делать, если этот герой собирается со всем революционным пылом вкатить им под мидель торпеду?
III
Подводная лодка «Имени тов. Троцкого»– Наглецов надо учить, – проворчал Иконников. – Война им не война, вишь ты!
Лодка «Имени тов. Троцкого» держалась в стороне от каравана беляков, милях в полутора-двух. В предутреннем сумраке красвоенморы ясно видели три корабля: самый большой, освещенный, как рождественская елка, шел впереди, волоча на буксире угольный миноносец. Узлах на восьми идут, прикинул Иконников. Лодка под водой могла дать и десять, но он никогда не пробовал выжать из электромоторов паспортные обороты. Да это сейчас и не нужно: сумрак, туман, можно рассчитывать на внезапную атаку.
Третий корабль, с надстройкой неуместного в военное время ярко-белого цвета, держался в стороне и позади. Его пока можно не брать в расчет…
– Приготовить первую и вторую трубы! – скомандовал Иконников. Пожалуй, надо погрузиться до позиционного положения, чтобы из воды торчала только рубка. Он знал об этом приеме, применяемом кайзеровскими подводниками для ночных атак, и даже опробовал его на учениях. Тогда команды судов Каркинитского отряда, противостоявшего субмарине, не заметили опасности, и, если бы начальство со страху перед подводной угрозой не загнало корабли на мелководье, лодка записала бы на свой счет два, а то и три успешных выхода в атаку.
Но сегодня не учения. Сегодня все взаправду.
Комиссар опустил бинокль.
– Александр Лексеич, они вроде быстрее пошли? Вот болваны, даже огней не погасили!
Иконников кивнул. Даром что крыса сухопутная, а разглядел: у форштевня головного корабля вырос ходовой бурун.
– Если промажем, второй раз выстрелить не получится, – заметил комиссар.
– Второй раз стрелять будет нечем, – сухо ответил Иконников. – Запасных торпед нет, а вытаскивать из третьего и четвертого да перезаряжать – такой фокус быстро не проделать. Малеев, давай дистанцию до головного, уснул, что ль? – крикнул он матросу, приникшему к переносному дальномеру.
– Шишнадцать кабельтовых, тютелька в тютельку!
– Вот и руби каждые пятнадцать секунд! – буркнул Иконников и наклонился над люком.
– Водяницкий, слышишь, что ль? Становись сам к клапанам затопления. Как скомандую – отдраивай и будь готов опять запирать. Понял?
Из люка отозвались в том смысле, что не маленькие, мол, сами все понимаем.
– Будем нырять? – с беспокойством спросил комиссар. – Но раз так, не следует ли нам…
– Я не собираюсь погружаться полностью. Волнения почти нет, даже галифе не замочите! Сблизимся до семи кабельтовых, выстрелим, ныряем, и прочь, на малых оборотах. Ежели обнаружат – могила: либо артиллерией размолотят, либо форштевнем надвое развалят! Как торпеды выйдут – сразу в люк. Замешкаетесь – будете рыб кормить!
* * *
Ярчайший свет наотмашь хлестанул по глазам. Безжалостный луч впился в лодку, и не было никакой возможности посмотреть, откуда он исходит: световой поток грозил выжечь сетчатку и пронзить мозг. Иконников подавил в себе желание присесть на корточки, чтобы спрятаться от этого пронизывающего насквозь света. Прожектор бил с другой стороны – оттуда, где не должно было быть никого, кроме моря и облаков. Подкрался эсминец, сопровождавший конвой? Но как они разглядели лодку в темноте?
Сипло матерился матрос у дальномера; комиссар отшатнулся, загораживая руками лицо. Иконников успел разглядеть, как с кормовой палубы третьего корабля взмыла и пошла к ним какая-то тень…
– Попались, командир! – прохрипел из люка. Водяницкий. – Теперь не уйти, беляки нас спеленают, как малых дитёв!
Иконников обреченно кивнул. Зажатые с двух сторон, в лучах прожекторов они беспомощны.
В рукав вцепились чьи-то пальцы. Комиссар.
– Товарищ, надо готовить лодку к взрыву! Я лично могу… нельзя сдавать врагам корабль, носящий имя товарища Тро…
Имя вождя революции заглушил гулкий рокот. Сверху ударил еще один луч, и все звуки потонули в голосе такой громкости, что барабанные перепонки, казалось, смыкались где-то посредине черепа.
– Товарищи краснофлотцы! Во избежание бессмысленных жертв предлагаем не оказывать сопротивления, лечь в дрейф и принять десантную партию. Товарищ Иконников! Мы обращаемся к вам, как к честному офицеру и русскому моряку! Не надо губить вверенных вам людей! Подумайте об их матерях, женах, детях! Гарантируем всем неприкосновенность. По прибытии в Севастополь вы сможете идти куда пожелаете, никто не будет вас удерживать! Товарищ Иконников! Мы обращаемся к вам, как к честному офицеру и русскому моряку! Не надо губить вверенных вам…
– Ах ты, контра! – прошипел комиссар. – Дружки твои явились? А ну, говори, за сколько продал лодку? За сколько Республику продал, гад?
Пальцы его зацарапали по лакированной крышке «маузера». Иконников смотрел на них – длинные, с обкусанными ногтями, испачканные фиолетовыми чернилами, пальцы студента или гимназиста, – и не мог понять, почему он слышит каждое слово комиссара сквозь этот трубный глас и рокот?
«Браунинг» хлопнул, затворная рама отскочила, выбрасывая гильзу. Комиссар, так и не успевший вытащить оружие, ничком повалился на железный настил. Иконников покосился на Малеева – тот замер с остекленевшими глазами, из уголка рта тянулась, блестя в свете прожектора, нитка слюны – и стал запихивать пистолет за отворот кожанки.
– Боцман, свистать всех наверх! – И, уже для себя, тихо добавил: – Сдаемся…
Но флага он не спустит! Пусть врангелевцы забирают лодку, сегодня их сила, но такого удовольствия он им не доставит.
IV
ПСКР «Адамант»Вот наши «попутчики» и получили доказательства. Одно дело – услышать по радио, что вместо 1916 года на дворе 20-й, и совсем другое – своими глазами увидеть корабль с беженцами из Белого Крыма. А еще эта субмарина, подкараулившая их на траверзе мыса Херсонес…
Как удивился ее командир, Иконников, когда «беляки», поднявшись на борт, не стали никого расстреливать и даже не сорвали красный флаг! Вон он и сейчас трепещет на ветру… А вот что делать теперь с краскомом – это вопрос; перед тем как сдаться, тот застрелил комиссара, порывавшегося то ли взорвать лодку на воздух, то ли шлепнуть Иконникова за измену. Оставаться в Севастополе ему нельзя – поставят к стенке как предателя и заведомую контру. Если сам раньше не пустит себе пулю в висок…
И что, забирать его в XXI век? Задачка. Есть, впрочем, и другая, посерьезнее: как примирить Зарина, Эссена, Корниловича, остальных алмазовцев с тем, что 1916 год потерян для них навсегда?
* * *
Терпящий бедствие миноносец отыскали примерно за час до полуночи. «Живого», дрейфующего с неисправными машинами, развернуло лагом к волне. Захлестываемый пенными гребнями, корабль принимал воду через незадраенные отверстия. Что творилось на забитой беженцами палубе, даже подумать страшно – никто не узнает, сколько народу сгинуло за бортом той штормовой ночью. Вдобавок к прочим бедам залило отсек динамо-машин, встали водоотливные помпы. Пришлось вылить с «Адаманта» за борт сотни полторы литров соляра, чтобы хоть немного сгладить волнение и подать на миноносец буксирный конец.
Ко второй склянке распогодилось. Кременецкий, принявший командование отрядом, скомандовал «стоп машины». «Алмаз» сошвартовался с «Живым» бортами; на просторную палубу приняли сотни полторы беженцев – гражданских, офицерских семей, измученных теснотой, качкой, угрозой близкой смерти. Вслед за ними на борт поднялся командир «Живого», капитан 2-го ранга Кисловский. Зарин наскоро переговорил с гостем. Он был знаком с ним еще по 16-му году, им даже приходилось взаимодействовать: раз или два миноносец сопровождал «Алмаз», а однажды разыскал и привел приводнившийся гидроплан.
Кисловский, узнавший «Алмаз», несмотря на перемены в облике, был потрясен: для него гидрокрейсер вместе с «Заветным» сгинули в феврале 16-го года, во время набега на Зонгулдак. Происшествие списывали на германскую субмарину, вроде бы замеченную в том районе. И вот на тебе, появились, да как вовремя!
