— Я найду его, — пообещал Равшан торопливо, словно боялся, что Абдурахман передумает.
— Я верю, — успокоил собеседник и продолжал: — Передашь Алексею нашу бумагу. Очень важную бумагу. В ней наша судьба. Судьба народа. Если попадешь в руки ищейкам, уничтожь ее. Не уничтожишь — полетят головы. А на словах расскажешь о Бухаре… О себе, о Гульбадам, об отце, о зиндане.
— Зачем? — удивился Равшан.
— Им надо знать, как мы живем. Красноармейцам надо знать. Без их помощи мы не справимся с властью эмира… О Гульбадам не беспокойся: ее укрыли в Чор-Бакре…
Равшан шел по пустынным переулкам Бухары. За глинобитными заборами пряталась от чужих глаз нищая жизнь, прятались беды. Равшан хорошо знал о них.
Он знал и о силе народа, которую можно пробудить, поднять против кровавых законов эмирата.
Бухара… Десятки налогов: на землю, на воду, на заборы, дома, деревья… Даже на дым…
Что же творится на этом свете? Когда же подавится ненасытный эмир?
Из полуоткрытой калитки выглянул старик. Равнодушно взглянул на Равшана пустыми, бесцветными глазами.
Если бы он знал, куда и зачем идет Равшан! Он идет в Самарканд, к сильным, честным людям, идет за помощью…
Жара. К тому же еще ветер. Он словно просеивает уличную пыль через невидимое решето. Город стал сумрачным, хмурым. Непогодь рождает среди жителей слухи о грозовых временах, о скором светопреставлении. Но чаще вспыхивают другие разговоры, заставляющие обращать взоры к Кагану.
В Кагане новая власть! В Кагане Красная Армия! Эмир уже не в состоянии управлять государством.
Бурлят соседние кишлаки.
Что сделал эмир с хозяйствами дехкан!
Дом Равшана заброшен… В комнате потолочная балка провисла, с крыши сыплется глина. Отец Равшана болен. Совсем Рахман-тога опустил руки. Для чего жить? Что впереди? Подобные же муки и смерть? Рахман-тога лежит, укутавшись в изодранную одежду. Уже около двух месяцев так лежит…
Собрав несколько таньга, раз в неделю приходит из города Бури-Див. Рахману-тога все хуже и хуже…
Пришел Закирбай. В руке бая плеть, глаза налились кровью. Наклонился, зло кричит, брызгает слюной:
— Скажешь или нет, где Гульбадам, негодяи?
Рахман-тога не в силах подняться. Едва шевельнулись пересохшие губы.
— Ах, вот как! Не желаешь разговаривать! — Закирбай сорвал с Рахмана-тога рубище, стал хлестать плетью.
Даже крикнуть не мог Рахман-тога, только закрыл глаза. Закирбай пнул его носком сапога. И снова стал хлестать плетью. Во дворе послышались шаги. Недовольный аксакал повернулся: кто еще там?
В комнату вошел сарбаз.
— Езжайте в Чор-Бакр.
Девушка находится там.
— Вот оно что! — Закирбай устало опустил руку с плетью.
Едва бай уехал, появился Бури-Див. Увидев избитого старика, упал на колени. Недвижим Рахман-тога. Побрызгал лицо водой, Рахман-тога слегка приоткрыл глаза, прошептал:
— Закирбай… Чор-Бакр… — и снова потерял сознание.
Бури-Див поправил постель, укрыл больного и бросился на улицу.
Он бежал, не разбирая дороги. Только у перекрестка остановился и, увидев пламя, радостно вздохнул:
— Значит, начали? Молодцы!
…Бури-Див побежал к конюшне Закирбая, вывел оттуда белого коня. Сын бая выскочил из дома… Он кричит, а что — трудно разобрать. Плевать! Бури-Див хлестнул коня и помчался в город.
Пламя бушевало. За огненными языками уже не видно байского дома. Вот она, расплата! Крики дехкан, возбужденные, яростные. Вот она, буря! Бури-Див любовался великим зрелищем. Но… Он вспомнил, что надо спешить в Чор-Бакр. И свистнула плеть, рванулся конь…
Закирбай раньше примчался в Чор-Бакр. Во дворе, окруженном высокими строениями, отдал приказание сарбазам:
— Я пойду вниз. Вы проверьте все наверху. Да только поживее. Ну! Шевелитесь!
Сарбазы по винтовой крутой лестнице Чор-Бакра стали один за другим забираться на крышу.
Там стояла Гульбадам. Ветер трепал темно-русые длинные волосы. Она стояла, сжав кулаки. В эту минуту она не была похожа на ту девушку, которую еще недавно увели сарбазы, вырвав из отцовских рук, на ту, которая падала со слезами в ноги мучителям. Сейчас она была готова на все.
Гульбадам подняла большой камень…
Первый сарбаз не успел ступить на крышу, как девушка с силой ударила его по голове. Схватила новый камень, сбросила на второго сарбаза. Закирбай не успел разобраться, в чем дело, и упорно взбирался наверх. Вот она — Гульбадам! Он бросился к ней…
Девушка стояла не шевелясь. Закирбай приближался, обнажив меч.
Рука его заметно дрожала, глаза бегали по фигуре девушки.
— Ну… Ну… Наконец-то попалась. Ты должна заплатить за то золото, которым я осыпал твою дорогу. Ну… Ну… Иди сюда…
— Не смей подходить, негодяй. Пусть отсохнет твоя рука, поднявшая меч. Пусть твое уродливое тело сгниет в могиле, убийца!
— Что? Что? Замолчи, пока меч не упал на твою шею. Не губи свою молодую жизнь! Ну, спускайся вниз, безродное дитя, рожденное от рабыни!
Закирбай сделал еще два шага вперед. Гульбадам попятилась назад. Ее глаза искали камень под ногами, но, кроме выгоревших, иссохших от зноя трав, ничего не было. Гульбадам отступала… И вдруг край крыши обвалился — девушка вскрикнула и рухнула вниз.
Закирбай, подавшись вперед, глянул и отвернулся. Торопливо, не в силах сдержать дрожь в коленях, стал спускаться.
На распростертое тело девушки не взглянул. Побоялся! Бросился к коню, поставил ногу в стремя. И тотчас железные руки схватили его за короткую шею.
— Убийца! — яростно кричал Бури-Див. — Хватит ли твоей крови, чтобы расплатиться за все твои злодеяния! Кровавый шакал. Ну, говори, и это дитя ты тоже убил?
Бури-Див сдавил горло врага. Глаза бая налились кровью. Закирбай взмахивал руками, просил пощады. Наконец, кое-как освободившись, упал в ноги Бури-Дива, стал умолять:
— Буриджан, не погуби меня. До самой смерти буду содержать тебя, женю тебя, Буриджан! Умоляю, целую твои ноги, Буриджан…
— Мои ноги не для того, чтобы их лизали шакалы. Видишь вот этот нож? Узнаешь?
— Эй-эй-эй!.. Оставь это, Буриджан, не надо!..
— Раз ты, увидев нож, теряешь дар речи, зачем же ты другим вручал его, трус? Помнишь, в ту страшную ночь ты заставил меня накуриться анаши… Вот этот нож! «Унеси из дома Гульбадам, а кто встретится, режь!» — сказал ты тогда. Я эту девушку сделал сиротой… Я был слеп. Ты и подобные тебе сделали меня зверем. Это ты виноват… Теперь я буду мстить за каждую каплю безвинной крови!..
Через два дня, в самом конце августа, произошли незабываемые события в истории древней Бухары.
Не успели разлиться солнечные лучи над городом, не успела вспыхнуть голубизна нового утра, как Бухара поднялась на ноги от грохота пушек. Раскаты гулко доносились со стороны Кагана.
Ошеломляющая весть:
— Эмир-то сбежал!..
Красноармейцы, интернациональные полки, созданные из бедняков, коренных жителей Туркестана, пробивались к городу.
— Эмир-то наш сбежал! Для чего же нам стараться? Давайте и мы удерем! — кричали сарбазы и мчались в сторону городских ворот.
Но на улицы, в тесные переулки Бухары уже врывались красноармейцы. Скакали кавалеристы, бежали бойцы с винтовками наперевес. Рядом с одним из командиров бежал Равшан.
— Сюда! Сюда! Здесь ближе, — указывал он дорогу. — Сразу к Арку, к дворцу.
Равшан был в красноармейской форме. Гимнастерка еще неловко топорщилась на нем. Некоторые бойцы с сомнением поглядывали на пылкого парня. По неопытности, в горячке, нарвется на первую пулю.
— Стой, Равшан! — раздался голос командира. — Видишь?
Здесь хорошо подготовились воины эмира к бою. Здесь будет тяжело пройти. За рядами солдат хмуро высились серые стены Арка. Равшан огляделся. Сколько он в последнее время бродил по этим переулкам!
— Товарищ командир, — обратился Равшан. — Можно обойти. Выйдем к зиндану, к тюрьме. Выручим людей. Оттуда к Арку!
— Молодец, Равшан! — крикнул командир. — За мной, товарищи!
Из соседней калитки выбежал старый, но еще крепкий мужчина. Он держал в руках узловатую палку. Взглянув на Равшана, старик на бегу спросил:
— Узбек?
— Да, отец…
— Постой, постой, — старик на минуту задержался. — Где-то я тебя видел.
— Может, у стены дворца, — засмеялся Равшан. — Там я просил подаяние. Вместе с другими арестантами.
Старик хрипло сказал:
— Там, в зиндане, мой сын…
— Мы его освободим!
Они бежали вдоль рыхлых глинобитных стен. Открывались калитки, ворота. К взводу красноармейцев присоединялись юноши и старики. С палками, кетменями, ножами они тоже стремились вперед, чтобы покончить с ненавистным врагом.
Утихала стрельба. Выводили пленных. Бурлила Бухара. Толпы людей вылились на площади и улицы.
