Комиссар не знал, что и думать. Запутанная вся, связанная по рукам и ногам. Ничего не понятно… От того, что человека связали, он мокрым не будет. Вот разве кто вылил на нее ведро воды.
— А в скорую вы не звонили?
— Аккурат, в скорую, еще чего! Да их до смерти не дождешься. И еще, говорят, по дороге людей давят, как недавно в Лодзи. Полиция скорей приезжает, а я знаю, что они и доктора с собой привозят.
— А как выглядела та особа в углу? Вы ее знаете? Сумеете ее описать?
— Знать не знаю, первый раз вижу, а описать могу. Она вся красная была.
— В каком смысле красная? Лицо красное?
— Где там лицо? Лицо она руками закрыла, вот так.
И баба продемонстрировала, как преступница закрыла лицо.
— А красная она была вообще: то ли жакет, то ли платье, а волосы черные. Из тех, на которые каждый мужик непременно оглянется. Молодая.
Некоторые из надежд следователя увяли сразу же, он понял, что на портрет по памяти, составленный свидетелем, нечего и рассчитывать. Раз лицо преступницы закрыто… впрочем, может, отдельные его фрагменты сможет описать?
— А какие у нее глаза? Не заметили?
— Заметила, а как же! Вытаращенные!
— Но какие? Голубые, черные?
— Да точь-в-точь как у всех этих продажных тварей — намалеванные на один манер.
— А руки?
— Что руки?
— Руки какие? Может, колечко, может, обручальное кольцо?
— Руки как руки. Когти, ясное дело, красные, но не так чтоб слишком длинные. И вроде как колечко… или два? Но какие — не скажу. Тоже небось красные. А волосы вовсе не кудлатые, гладкие, теперь у них такая мода. Вот только не знаю, длинные или короткие.
— А тот идол, что как смерч ворвался, он как выглядел?
— Жутко агромадный, но вида никакого.
— Что вы хотите сказать?
— То, что сказала, — решительно повторила Габриэла. — Ничего в его фигуре нет такого, чтобы запомнилось. Да и не присматривалась я к нему. Не до него мне, тут как раз меня эти какие-то шнурки обмотали. А он влетел, за руку ее схватил и выволок.
— И это все, что вы успели заметить?
— Ну, он еще как-то дернулся, и уже их не было.
— Значит, вы пришли, как всегда, с продуктами, вошли, увидели брата…
— Да, вот еще! — вспомнила Габриэла. — Как я входила, там машина стояла, как раз перед калиткой. Тут все так останавливаются, чтоб в калитку войти можно было, брат тоже так поставил свою, малость сбоку. А этот так встал, что если бы кто из дома бежал, то прямо на него. Если бы стоял так долго, то я бы ему на этот счет неудовольствие выразила, а так… Только глянула на него и пошла себе.
И опять, уже в который раз в Вольницком вспыхнула надежда — может, машина что даст? А то следствие идет через пень-колоду. Правда, сестра покойного не очень походила на автомобилистку.
— Какая это была машина?
— А мне откуда знать? Такая, что их кругом здесь тыщи ездят.
— А какого цвета?
— Вроде как серебряная, но не поручусь, уже фонари зажглись, могла и отсвечивать.
— Номера вы не заметили?
Габриэла пожала плечами и не ответила.
— В машине еще кто-нибудь сидел?
— Тоже не знаю. Может, кто-нибудь и сидел. Я внутрь особо не смотрела.
— Людей вокруг вообще не было? Может, кто из соседей вышел и с собаками гуляли?
— Опять же откуда мне знать, если уже темно было. Да, тут у многих собаки, почитай, в каждом доме зверь, да я не интересовалась. И не знаю.
Комиссар тяжело вздохнул и опять засомневался в правдивости показаний бабы. Ну вот, скажем, не выдумала ли она вообще красную девицу? А заодно и ирода. Поговорить с соседями он решил еще сегодня, а сейчас над ним нависла другая проблема. Мотив. Обязательное наличие мотива просто не позволяло ему больше ни о чем думать.
— Ну, ладно. Теперь о другом. Брат был женат?
В Габриэле что-то вдруг изменилось, кажется, что все в ней напряглось. Вольницкому так и виделись котлы с кипящей смолой, расставленные ею по стенам башни, в которой он ее осадил. Януш даже удивился себе: с чего вдруг такие исторические представления? Никогда историей не интересовался…
— Нет, — прошипела свидетельница. — Разведенный.
— Дети были?
— Нет.
— Давно развелся?
— Года три будет.
— А теперь? Молодой человек, симпатичный, не крутится поблизости от него какая-нибудь невеста? Приятельница?
— Невеста! — проворчала Габриэла, и в голосе ее прозвучали раздражение, презрение и глубокая обида. — Сто невест! Летят на него как саранча на мед. Миречеку одному отделываться от них не по силам, нахальные такие, на куски бы разорвали. Вот и приходится о нем заботиться, сам ведь пропадет. А они когтями готовы его друг у дружки вырывать.
Будь комиссар постарше и поопытнее, он бы сразу распознал в старшей сестре материнский комплекс. Любимый сынок, а вокруг — сплошные вампирши, готовые зубами вырвать бесценное сокровище у любящих родителей. Старшая сестра явно чувствовала себя матерью младшенького братца и относилась к нему соответственно. До комиссара все эти отношения, бесценный сынок — любящая мамаша, не доходили, ни в какую психологию он не углублялся, а изо всех сил пытался понять, в чем именно его обманывает эта хитрая баба. Почему-то он решил: свидетель лжет как нанятый, слова правды ему не сказал.
— Значит, какой-нибудь одной постоянной девушки у него не было? — попытался он уточнить у изворотливой бабы. — Ни жены, ни детей, ни содержанки. Так?
— Так! — твердо стояла на своем ушлая баба.
— Тогда к кому же перейдет его имущество? — оглоушил он свидетельницу.
Та не поняла:
— Чего это вы?
— Спрашиваю, кто является наследником вашего покойного брата. Кому перейдет его состояние?
— Состояние? Наследником? Что-то не пойму я вас, пан следователь.
Теперь вдруг ее голос прозвучал резко и недоверчиво.
— Да о каком наследстве вы мне тут байки рассказываете?
Комиссар рассердился:
— Хватит притворяться! Отвечайте на вопросы. Не знаете, что такое состояние, имущество человека? Чей это дом? Кому принадлежит машина? Деньги на счету? И вообще, чем ваш брат зарабатывал на жизнь?
— Ну как же, фирму садовую содержал, — помолчав, ответила Габриэла, уставясь неподвижными глазами в угол кухни. — Сады людям устраивал, растения доставал, деревья высаживал. Он так любил природу!
Вольницкий стал разглядывать визитную карточку.
— И та фирма находится на улице Собеского? Что она собой представляет? Теплица, питомник или еще что?
Габриэла замялась,
— Да нет, там у него такая контора небольшая, снимал угол у огородника… А так… брал товар у разных людей, и с базы, и из питомников. Точно не скажу, я там никогда не была, а как он работает — не видела.
— Да, а вы как зарабатываете? Где работаете?
— Постоянно нигде. А так — где придется. Работы разные выполняю.
— Какие именно?
С большой неохотой Габриэла выдавила из себя признание, что в принципе она связана с одной фирмой и выполняет для нее работу кухарки. Если там кому надо устроить свадьбу, прием, поминки, именины, да что угодно, — обращаются к ней. Хозяйка, скажем так, или много работает, или не умеет, так фирма ей Габриэлу порекомендует. А уж она расстарается. Бывает, не только еду готовит, но и на весь вечер остается, обслуживает гостей, посуду помоет. Хотя теперь у всех есть посудомоечные машины, вымыть — плевое дело. А вызывают ее часто, недостатка в работе нет, потому как кулинарка она знатная, готовит отлично и не боится браться за новомодные блюда. Хотя предпочитает традиционные.
Из-за этих последних информаций бедный комиссар вдруг почувствовал, что жутко голоден, и невольно значительно ускорил темп допроса.
— Так есть ли у брата завещание?
Габриэла пожала плечами и покрутила головой.
— Где там, никакого завещания нет. Как Миречек разводился, так адвокат отсоветовал, сказал — сейчас дело очень простое. Закононаследников две штуки, и никого больше, брат и сестра, или, там, два брата, на что нам все эти учреждения. И так осталось.
Комиссар испытал вдруг такое огромное облегчение, что с трудом удержал себя от крика радости.
Финансовый мотив понравился ему больше всего, но он чувствовал — надо покопаться глубже, ведь покойный и в самом деле был приятной наружности, так что тут запросто могла вмешаться какая-нибудь девица. Опять же, способ убийства казался следователю более подходящим женщине, а не мужчине. Хотя над этой идеей он еще не подумал как следует, но уже чувствовал ее где-то у себя внутри.
— А что вы можете сказать о знакомых брата? О женщинах, которые, по вашим словам, так нахально лезли к нему? Кто-нибудь из них отличался чем-то особенным?
Габриэла все с большим трудом отвечала на расспросы следователя, это просто бросалось в глаза.
— Можно подумать, что пану следователю больше нечем заниматься, как этими отбросами. Что я могу о них сказать? Некоторых видела, других нет, но знаю, что бесстыдные и настырные — дальше некуда. Как их звали, не знаю или уже позабыла. Когда я приходила к брату, редко их тут заставала, хотя видно было, что были. Вечно забывали свои шмотки: шарфик, духи, не мое это дело.
