В ту пору я писал свою первую большую книгу – «Здесь и теперь». Он постоянно следил за тем, как идёт работа, вселял уверенность в нужности моего труда.
Вместе мы совершили путешествие по Узбекистану. Побывали в Самарканде, Хиве, Бухаре. На следующий год прожили месяц под Дербентом на берегу Каспийского моря.
О том, каким был Александр Мень, я написал воспоминания, выдержавшие много изданий.
…Всё привыкаю и не могу привыкнуть к тому, что приходится жить без него.
60
Работа над книгой растягивалась на годы. Писать по–старому стало невозможно. Мировоззрение моё в корне изменилось. Новый опыт требовал новых способов выражения.
Я боялся умереть, не успев рассказать обо всём, что со мной стряслось. Был убеждён – ошеломляющий опыт моей маленькой жизни я обязан донести до людей.
При всём том нужно было как–то существовать. И вот как бы сам собой сложился несколько фантастический образ жизни.
Зиму я теперь проводил в Москве. А ранней весной в качестве внештатного корреспондента «Литературной газеты», прихватив папку с рукописью, вылетал в очередную командировку. В Таджикистан, Узбекистан или Туркмению.
Сначала мотался по стройкам высокогорных плотин, научным учреждениям. Собирал материал на очерк.
Потом удирал от всего этого в джунгли «Тигровой балки» или какого–либо другого заповедника. Жил и работал в сторожках уже знакомых егерей. Среди дикого зверья.
Контраст между тем, о чем я писал, и тем, что окружало меня, давал невероятный творческий импульс.
61
Та девочка, которая в 1917 году ехала на санях с подружками в гимназию и впоследствии дала мне жизнь, так вот та девочка, ставшая моей мамой, умерла в 1980 году.
О трагических обстоятельствах, при которых это случилось, о том, как за день до смерти она выразила желание креститься и как я сам её крестил, написано в романе «Здесь и теперь».
…Мы с отцом остались без нашего земного ангела.
Отец получал свою маленькую пенсию, порывался снова ходить на работу, терял зрение, слабел. Очень стеснялся, когда я помогал ему мыться в ванной.
Теперь, уезжая в очередную командировку, приходилось оставлять его на попечение друзей.
Он пережил маму на пять лет. Умер в больнице, когда меня не было в Москве. Санитарка потом рассказывала, что в последние часы всё звал: «Володя, Володя…»
Хорошие были у меня родители. Не получилось дать им радости…
62
На много лет мой дом стал для меня лишь базой, откуда я уезжал и куда возвращался.
Отпирал дверь, входил в комнату и видел: над изголовьем тахты среди других семейных фотографий висит особенно дорогое для меня фото – Маяковский положил руку на плечо Пастернака. Фрагмент по моей просьбе выпечатал из группового снимка знакомый кинооператор.
Это были проводы Маяковского за границу.
63
И вот случилось так, что в 1981 году, ещё до перестройки, мне предложили включиться в туристическую группу писателей, отправляющихся в поездку по ГДР.
— Обязательно поезжайте! – сказал мне отец Александр. – Вам необходимо видеть мир.
Так я впервые пересёк границу Советского Союза. Побывал во многих городах Восточной Германии. А в Берлине покурил у самого «железного занавеса» в виду Бранденбургских ворот.
64
И началось! Судьба неожиданно становилась по–царски щедрой.
Весну 1983 года я встретил в Испании – самой любимой стране. А несколькими годами позже совершил большое путешествие по Египту от Каира до Асуана, переплывал на парусной лодке Нил.
И это оказалось только началом моих зарубежных странствий.
За рубежом, повинуясь инстинкту, каждый вечер заносил впечатления в записные книжки.
65
Кроме большого романа к концу восьмидесятых годов была написана повесть «Что с тобой случилось, мальчик?». Несмотря на начавшуюся эпоху перестройки и гласности, опубликовать роковым образом ничего не удавалось.
Отец Александр Мень зачем–то забрал у меня машинописный экземпляр романа.
Он и Сонечка Рукова – прихожанка нашего храма – опекали меня как могли. Не давали впасть в отчаяние.
— Ваше дело – писать! – не уставал говорить отец Александр. – Завтрашний день сам о себе позаботится.
Однажды он попросил у меня накопившиеся стихи. Я дал большую пачку. С трепетом ждал – что он скажет?
Примерно через неделю он приехал ко мне, сказал неожиданное: «Это очень мужские стихи. Ничего подобного сейчас никто не пишет».
К тому времени, кроме отца Александра и таких людей, как Сонечка, у меня никого не осталось. Отец Александр так щедро одарил меня своей дружбой, доверием! Казалось, этому счастью не будет конца…
66
Признаться, до сих пор не могу окончательно понять, почему излечиваются мои больные. Нервничаю. Заставляю исцелившихся пройти окончательную проверку в клиниках. Не хочу прослыть шарлатаном.
Как–то удалось вернуть слух оглохшему болгарскому мальчику. После этого случая родители подобных детей затребовали меня в Болгарию. Отец Александр благословил поехать.
Возили меня из Софии в Пловдив, в другие города. Потом на море – к турецкой границе. Оттуда снова в Софию, где у меня произошла встреча с ближайшей подругой знаменитой Ванги – тоже ясновидящей, бывшей партизанкой. Она многое рассказала о моём будущем. Всё–таки удивительно, потом почти всё сбылось в точности! И не вообще, а буквально. К концу пребывания в Болгарии я оказался в 70 километрах от Софии – в городке Самокове в гостях у своего давнего друга художника Христо Нейкова.
…Там есть маленький женский монастырь. Чудесный. Монахини с сестринской любовью приняли меня. Угощали, надарили подарков. А я рассказывал им об отце Александре.
На прощанье сфотографировались.
67
Всё лучшее, что было в мире, исчезло. Навсегда.
С убийством отца Александра 9 сентября 1990 года время сломалось.
Что мне было теперь до того, что отец Александр, оказывается, переслал рукопись моего романа «Здесь и теперь» в Лондон и мне там присудили первую премию на каком–то конкурсе?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
