– Как будто о нефти. Точно я не могу сказать.
Предположение Ивана Васильевича подтверждалось. Завьялов был нужен Тарантулу как ширма, за которую он мог прятаться. Квартира уважаемого ученого была вне подозрений, и вряд ли Тарантула стали бы там искать. Кроме того, туда могли приходить люди под различными предлогами с завода, из института, и это было бы вполне естественно.
Теперь оставалось тщательно продумать план в мелочах и заняться встречей Мальцева. Все складывалось удачно.
6. ПЛАН ПРИВОДИТСЯ В ДЕЙСТВИЕ
Временами налетал ветер, ударялся о стены домов, сворачивал, путался в улицах, кружился и хлестал мокрым снегом вперемешку с дождем. Холодные капли скатывались по щекам, текли по подбородку за воротник. Пешеходы, нахлобучив головные уборы, поднимали плечи и шли боком, подставляя ветру наиболее защищенные места.
В такую погоду немцы не стреляли.
В аптеку на Невском проспекте зашел среднего роста мужчина в брезентовом плаще и огляделся.
Единственное окно, оставшееся незаколоченным, пропускало немного дневного света. Возле окна стояла будочка-касса. Налево, в углу, был построен пулеметный дот*, амбразура* которого была заткнута тряпками. Прямо перед ним – шкафы и прилавок. Налево, за стеклянной перегородкой, полная женщина в белом халате писала рецепты и, закончив писать, каждый раз громко хлопала тяжелым пресс-папье*. Кассирша читала книгу.
Неторопливо сняв и стряхнув мокрую кепку, мужчина подошел к рецептару*.
– Давайте. Что у вас? – сказала женщина, протягивая руку.
– Мне нужен товарищ Шарковский.
Женщина взглянула на посетителя и молча вышла за стеклянную дверь, через которую виднелись этажерки с массой всевозможных бутылок. Скоро она вернулась и, ни слова не говоря, опять принялась писать и хлопать по столу. Мужчина ждал. Минут через пять стеклянная дверь распахнулась, и маленький старичок со множеством морщин на лице, в пенсне, стремительно выбежал к прилавку.
– Вы меня звали?
– Если вы товарищ Шарковский, то да.
– В чем дело?
– У меня к вам поручение. Григорий Петрович заболел и просил шесть порошков аспирина, – сказал спокойно посетитель.
От неожиданности Шарковский вздрогнул, но сейчас же взял себя в руки и забормотал:
– Какая неприятность! Надеюсь, ничего серьезного? Простудился, что ли?.. Такой здоровый человек… Подождите минутку.
Ждать пришлось недолго. Старичок скоро вернулся с пакетиком. Попросив у полной женщины вставочку*, он сделал на пакете надпись и прошел в конец прилавка. Мужчина подошел к нему.
– Вот здесь порошки, – сказал Шарковский тихо, передавая пакет. – Серьезно он заболел?
– Числа двадцатого ноября зайдет сам, если выздоровеет, – так же тихо сказал посетитель. – Передайте ему, что письмо я отнес по старому адресу. Скажите, что все в порядке, без изменений.
– Хорошо. Вы давно в городе? – еще тише спросил старик.
– На праздники приехал.
– Пластинок не привезли?
– Каких пластинок? – не понял посетитель.
– Патефонных.
– A-а… Нет. Кроме письма, ничего.
– Как вы устроились?
– Ничего устроился. Все в порядке.
– Заходите вечерком. Адрес на пакете.
– Занят я сильно. Но постараюсь. Можно идти?
– Идите, идите…
Посетитель сунул пакет в карман и неторопливо вышел из аптеки.
* * *
По набережной Невки, недалеко от Сампсониевского моста, шел в мятой шинели, без погон, молодой человек на костылях. По всему было видно, что к костылям он еще не привык и ноги переставлял неуверенно. Ему особенно доставалось от непогодицы. Снегом залепило всю правую сторону тела, но он мало обращал на это внимание.
Свернув в ворота большого, снаружи красивого дома, инвалид остановился. Весь двор был завален мусором. Он долго стоял в раздумье, не решаясь лезть на кирпичи. За спиной послышался шум. Крупная женщина со стареньким портфелем под мышкой топала ногами, отряхивая приставшую грязь.
– Чтоб им всем пусто было!.. – бормотала она, вытирая мокрое лицо ладонью. – Вы сюда, товарищ? Или от снега спрятались? – спросила она, увидев инвалида.
– Сюда. Да вот не знаю, как эти препятствия одолеть.
– А вам в какую квартиру?
– Как следует и сам не знаю. Получил ордер, так надо к управхозу сначала.
– Ага. Я управхоз. Давайте ордер.
Мария Андреевна взяла протянутый ордер, взглянула на него и обрадовалась:
– Нашелся! Мне вчера в жилотделе* сказывали. Все поджидала. Вы из госпиталя? Повремените маленько…
Она ловко перебралась по кирпичам к окну первого этажа и забарабанила кулаком по раме. Из парадной выскочила испуганная женщина невысокого роста.
– Я тут, Марья Андреевна!
– Ну-ка, помоги товарищу в тридцать третью квартиру подняться.
– Чичас!
Женщина скрылась в подъезде, но, пока управхоз добиралась до инвалида, она снова появилась в полушубке и шерстяном платке.
– У вас тут хуже, чем на фронте, – сказал инвалид. – Мало того что осколком, а еще и кирпичом, стеклом поранить может.
– И не говори! Как только от страха живая осталась.
Инвалид с улыбкой взглянул на управхоза. Чувство страха не шло к этой мощной фигуре и грубому голосу.
Подошла дворник, и они вдвоем, подхватив инвалида под руки, легко перенесли его через кучи мусора, а затем и по лестнице на третий этаж.
Здесь управхоз так же бесцеремонно забарабанила кулаком в дверь тридцать третьей квартиры.
В квартире напротив дверь была открыта, и оттуда, как пар, летела белая пыль извести.
– Тут завод квартиру ремонтирует, – пояснила управхоз. – Ваша комната в порядке. Даже одна половинка окна со стеклами.
В это время за дверью послышался шум и женский голос:
– Кто там?
– Это я, управхоз. Открывайте.
Дверь открыла немолодая худощавая женщина.
– Ну вот… Жаловалась, что без мужчин страшно, – сказала управхоз. – Вот вам и мужчина, да не простой, а герой. Инвалид Отечественной войны. Смотрите не обижайте!
– Да что вы, Марья Андреевна, как можно! У нас мужья на фронте, а вы такие слова…
– Ладно. Не каждое лыко в строку*.
Открыли запечатанную комнату. Управхоз составила акт на мебель, оставшуюся после эвакуированных, и взяла с нового жильца расписку «о временном ее хранении». Затем объяснила, как, когда и где ее можно застать, и, пожелав всего хорошего, ушла.
Инвалид остался с двумя соседками. В эти дни в Ленинграде было мало инвалидов, и для рабочих женщин, перенесших столько страданий, переселенных из другого района, потерявших родных, новый жилец явился как нельзя кстати. Доброе и жалостливое сердце русских женщин искало и нашло выход для деятельности. Не успел он оглянуться, как на столе уже стоял кипящий чайник и скромная закуска. Молодость инвалида и костыли особенно трогали женщин. Они наперебой предлагали свою помощь.
– Спасибо вам большое, но я устал и хочу спать. Вечерком поговорим, а сейчас ничего не соображаю, – сказал он, пересаживаясь на диван.
Видя, что у него, кроме шинели, ничего нет, женщины принесли подушку и одеяло, и на этом заботы до вечера кончились.
* * *
Во второй половине дня погода немного улучшилась. Ветер дул ровнее, дождь перестал, а снежинки стали легкими и, прежде чем лечь на землю и растаять, долго кружились в воздухе, выбирая себе место.
Сергей Дмитриевич Завьялов только что пообедал с дочерью и готовился к очередному опыту, когда зазвонил телефон.
– У телефона Завьялов!
– Сергей Дмитриевич, зайдите, пожалуйста, ко мне, – услышал он голос директора завода.
– Сейчас?
– Да, если можно.
Завьялов проворчал что-то насчет уплотнения рабочего дня и отправился в контору.
Директор встретил его улыбкой.
– Садитесь и не сердитесь. Вопрос очень важный. Вам придется поехать с главным инженером в Москву.