Поначалу сенаторы как будто соревновались друг с другом, изобретая для Ливии все новые титулы и почести. Так, предлагали, чтобы месяц октябрь назвать Livius, а предшествующие ему – Tiberius и Augustus. Принято было только это последнее название, и во многих языках оно сохранилось до наших дней. Поток льстивых идей только усилился бы, если бы этому, в конце концов, не положил конец сам Тиберий. Он по-отцовски пожурил уважаемых сенаторов, заметив, что следует умерить пыл в раздавании почестей женщинам.
Кассий Дион так описывает поведение Ливии в первое время после смерти мужа:
«Император просил ее, чтобы она занималась всем, чем ей пристало заниматься. Это было деликатное напоминание о том, чтобы она не вмешивалась в политику, по крайней мере явно. Но ее гордость и желание играть значительную роль проявлялись со всей очевидностью, значительно ярче, чем у какой-либо другой женщины в истории Рима. Она принимала у себя дома сенаторов и частных лиц, и это всегда находило отражение в публичных документах. На письмах Тиберия в течение какого-то времени стояло также и ее имя, а официальные письма направлялись одновременно им обоим. И хотя она никогда не осмеливалась появиться в сенате, в военном лагере или на народном собрании, однако вела себя так, как будто власть принадлежит ей. При жизни Августа она имела огромное влияние и всегда говорила, что именно она сделала Тиберия императором. Поэтому ей недостаточно было править совместно с ним, она всегда хотела быть первой. Из-за этого появлялись разные неординарные предложения относительно ее особы. Многие считали, что ей следует даровать титул Матери Отчизны, другие предлагали назвать Тиберия ее именем, то есть Тиберий, сын Ливии, так же как в греческом мире дается имя отца. Все это беспокоило императора. Поэтому он не утверждал большей части дарованных ей сенатом привилегий и не позволял ей делать ничего, выходящего за рамки общепринятого. К примеру, когда мать собиралась освятить в своем доме статую Августа и по этому случаю устроить прием для сенаторов и эквитов вместе с женами, он не дал ей разрешения. Сначала сенат должен был принять постановление по этому вопросу, а во время приема он пировал с мужчинами, а она – с женщинами. В конце концов, он вообще отстранил ее от общественных дел, и ей пришлось ограничиться только своими частными. И несмотря на все это она так сильно продолжала мешать ему, что он все чаще находился за пределами столицы, пока, наконец, вовсе не переселился на Капри». Таково мнение Кассия Диона.
В 20 г. в сирийской Антиохии при невыясненных обстоятельствах умер внук Ливии Германик, пользовавшийся в народе огромной популярностью. Ему было 34 года. От брака с Випсанией Агриппиной у него осталось три сына и три дочери. Один из сыновей, названный Гаем Цезарем, в дальнейшем властвовал как император Калигула. Известие о смерти внука Ливия встретила без особого сожаления, так же как и Тиберий – известие о смерти сына своего брата. Они даже не участвовали в похоронах Германика – под предлогом того, что публичное оплакивание умершего могло бы принизить их императорское достоинство. Подозревали однако, что и мать, и сын просто опасались, что их притворное соболезнование может стать слишком заметным для взглядов окружающих. Кто знает, сколько в этих сплетнях правды, а сколько – клеветы?
Когда в 22 г. Ливия поставила памятник Августу поблизости от театра Марцелла, в надписи она сначала упомянула свое имя, и только после него – имя Тиберия. Поговаривали, что тот сильно обиделся, хотя и не показал этого. Но когда Ливия тяжело заболела, он, несмотря ни на что, тут же вернулся в Рим. Сенат принял постановление о молитвах за выздоровление Ливии, однако император сильно ограничил торжественность церемонии. Были выпущены монеты, на которых под изображением Ливии виднеется надпись Pietas, символизирующая любовь сына к матери. В следующем, 23 г. греческие города Малой Азии постановили воздвигнуть храм Тиберию, Ливии и сенату, против чего император возражать не стал. Однако на такое же предложение, поступившее от городов Испании, он не согласился.
Смерть и завещание Ливии
Когда в 29 г. Ливия тяжело заболела и вскоре после этого умерла в возрасте 86 лет, Тиберий, в основном пребывавший на Капри, даже не навестил больную мать, не принял он участия и в довольно скромных похоронах, прикрываясь большим количеством очень важных текущих дел. Поэтому и речь у гроба держал не он, а воспитанный Ливией правнук, Гай Цезарь, сын Германика – будущий император Калигула. Сенат готов был осыпать покойную всяческими почестями, однако Тиберий, якобы движимый скромностью, весьма значительно их урезал. Он решительно воспротивился обожествлению Ливии, утверждая, что она сама не захотела бы этого. Сын полностью проигнорировал завещание матери и предусмотренные в нем дары для друзей и знакомых, среди которых был упомянут и будущий император Гальба. Лишь спустя десять с лишним лет последнюю волю покойной выполнил император Калигула. В соответствии с постановлением сената женщины должны были соблюдать траур целый год, считая со дня смерти Ливии, хотя сам день похорон свободным не объявили, оставив его обычным рабочим днем. Зато никто не воспротивился принятию постановления и строительству арки в честь усопшей – такой почести не удостоилась до нее ни одна женщина. Похоронили Ливию в мавзолее ее мужа.
В последующие годы для сохранения доброй памяти о Ливии больше всего сделал самый нелюбимый ее внук – Клавдий. Едва став императором, он позаботился о причислении бабки к числу богов и об объявлении дня ее рождения праздничным днем. В храме Августа поставили статую Ливии, весталки приносили ей жертвы, женщины клялись ее именем, а на Палатине возвели храм Ливии и Августа.
У Ливии на протяжении ее долгой жизни было много друзей и, видимо, ничуть не меньше врагов. Обвиняли ее прежде всего в том, о чем уже было рассказано ранее – что, будучи для государства мачехой, она повинна в смерти всех, кто мог встать на пути ее детей к власти. Но даже те, кто обвинял ее во всех грехах, очень скоро убедились в том, насколько важным и спасительным было само ее присутствие среди живых. Поскольку лишь авторитет Ливии заставлял злого гения Тиберия, всевластного префекта Сеяна, сдерживаться с исполнением задуманного им мрачного плана – при ней осуществить террор было невозможно. Зато вскоре после ее кончины он вовсю развернул свою деятельность и стал причиной множества смертей – в основном среди родственников и приближенных императора.
Среди тех, кто искренне сожалел о кончине Ливии, наверняка было немало евреев. Она поддерживала хорошие отношения с семьей царя Ирода, сестра которого, Саломея, была ее подругой. Сам Ирод упомянул Ливию в завещании, оставив ей немалую долю наследства, точно так же впоследствии поступила и Саломея. И хотя Ирод не пользовался популярностью у многих своих соотечественников, они не забывали об участии Ливии в оформлении храма в Иерусалиме и подаренных ею ритуальных сосудах. Спустя почти двадцать лет в своем трактате о посольстве к императору Калигуле александрийский еврей Филон вспоминал о щедрости его прабабки. Он спрашивал: почему Ливия так поступила? Ведь она же знала, что в этом храме нет ни одного изображения Бога! А ведь разум женщины, – рассуждал дальше Филон, – от природы не способен понять то, что не поддается чувствам. Однако Ливия, как утверждает этот писатель и ученый, превозмогла слабость своего пола, причем не только в этом деле, но и во всех остальных. Она сумела совершить это благодаря чистоте воспитания и огромной работе над собой. Она достигла такой ясности видения, что предметы мысли понимала лучше, чем те, которые можно познать посредством чувств, и сознавала, что те, вторые, являются лишь тенями первых.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
